Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского - Неизвестен

Якобинцы домогаются захватить в свои руки верховную власть, чего они домогались во Франции и достигли. На клич о свободе обольстились многие добрые люди, многие аристократы: узнали свою ошибку уже на эшафоте. На эшафот сверх чаяния своего должны были вступить и жирондисты. События, допущенные произвольно, влекут за собою насильно другие события, на которые не рассчитывали и которых не предвидели зачинщики первых событий. Таков закон последовательности фактов.

„Колокол“ называет воззвание епископа Игнатия памфлетом. Это наименование никак не может принадлежать воззванию. Воззвание написано в самом серьезном тоне, испещрено, так сказать, цитатами из Священного Писания и святых отцов. Отзыв „Колокола“ епископу должен неотъемлемо носить имя памфлета, как представляющий собою сплошные ругательство и клевету.

„Колокол“ справедливее бы поступил, если б назвал учение, изложенное в воззвании, учением, решительно противоречащим учению и целям якобинцев. А в этом — то и заключается существенная причина „колокольного“ гнева. Тут не сапер виноват, не беседы на французском языке с дамами, неприятные для господ строжайшей нравственности — тут виноват обличитель якобинской системы, якобинских намерений. Якобинцы особенно не терпят обличения. Они любят действовать втихомолку, под личиною и личинами, убаюкивая и усыпляя свои жертвы. При таком образе действия они рассчитывают на верный успех, и тот преступник, достойный всех казней, кто заметил бы и открыл их действия.

Издатель „Колокола“ говорит о себе в множественном числе, как бы невольно изобличая партию: „Мы никогда не имели большого доверия к архиереям из саперов“, называет их „скверными понтифексами“. Всякий может ясно видеть, что тут ложь, а не истина, не недоверие, а исступленная ненависть: в России не было архиереев из саперов, а были из военных людей самые достойные святители. Митрополит Киевский Петр Могила вступил в монашество, оставив военную службу. Самый апостол славянский, святой Мефодий епископ, провел молодость в военной службе. Святой Димитрий Ростовский — сын сотника, дворянин. Они с ревностию противостояли современным враждебным Церкви учениям. Не указал, впрочем, „Колокол“, к кому из современных епископов он имеет доверенность.

На столбцах громкого журнала обильно расточаются ругательства на митрополита Григория и других иерархов Русской Церкви. Какая бы тому была причина? Они не были саперами! Причина ругательств заключается в том, что эти пастыри — глубокие христиане, произносящие учение, вполне противоположное учению „Колокола“, учение, которое действует на умы и сердца, оставляя за „Колоколом“ одно поверхностное действие на слух. Как не приходить в негодование звонящему без умолку в колокол и нетерпеливо ожидающему последствий звона! Христианское учение благонамеренных пастырей обличает пустоту звона, может сделать тщетным самый звон.

Звон сначала заинтересовал новостию своею, но вскоре явилось общее сознание, что „Колокол“ — пустейший журнал. Кто знаком с петербургскими сплетнями якобинского кружка, тот найдет их напечатанными в „Колоколе“. Начало журнала, как и якобинства, есть ложный образ мыслей. Оружие его — софизмы, ирония, ругательства. Характер — исступленная дерзость, отвержение правды, любви, приличия, благопристойности. Он может действовать увлечением на слабоумных, силы убеждения в нем нет. Напротив того, всякий основательный человек тотчас поймет, как „Колокол“ понимает свободу и как пользуется ею, — поймет, что народ, руководимый таким исступленным руководителем, непременно должен прийти в смятение, взяться за топоры и ножи.

„Колокол“ — открытый враг и ругатель Христа и христианства. Ненависть „Колокола“ к христианскому пастырю есть величайшая похвала для пастыря. Напротив того, похвала „Колокола“ пастырю была бы величайшим для него бесчестием. Христианский пастырь не иначе может заслужить одобрение „Колокола“, как изменою христианству.

„Колокол“ обвиняет Игнатия в том, что он уподобляет академию, преимущественно же автора „Слова о освобождении крестьян“, волкам, являющимся в одежде овчей. Игнатием приведены слова Евангелия и объяснение их святыми отцами в том святом смысле, какой слова имеют в Евангелии, которым всякое лжеучение и все лжеучители, прикрывающиеся личиною истины, именуются волками, одеянными в овечью кожу, а не в том характере безумного ругательства, направленного будто бы на лицо, который дает им „Колокол“. О лице нет ни одного слова в воззвании, а указывается единственно на журнал „Собеседник“, в который ворвались якобинского направления статьи.

Игнатий изложил учение святых отцов Православной Церкви о различении ложных и пагубных мыслей от мыслей правильных и добрых. При этом изложении не упомянуты им ни академия, ни автор „Слова“, а сказано вообще о лжеучении и указано на статьи, написанные в направлении якобинском, что они принадлежат к пагубному лжеучению и, в смысле Евангелия, суть волки хищные, одеянные в овечью кожу. Игнатий и теперь остается при этом убеждении.

„Колокол“ выставляет себя защитником Духовной академии и автора статей, а Игнатия — врагом их. Справедливо ли то и другое? Может ли „Колокол“ быть защитником Духовной академии, когда академия старается упрочить и развить христианство в отечестве, а „Колокол“ старается уничтожить христианство. Это коварная увертка, посредством которой „Колокол“ усиливается восстановить академию против епископа Игнатия.

Напротив того, епископ Игнатий ревностно сочувствует преуспеянию духовного образования и источникам его — Духовным академиям. Он до шестнадцатилетнего возраста обучался закону Божию, русской словесности, латинскому языку у профессоров Вологодской семинарии, воспитанников Московской академии. Игнатий, практически знакомый с состоянием христианства в России, ревностно желает, чтоб Духовные академии преуспевали, совершенствовались, процветали более и более: на них основано духовное благосостояние Церкви, на них лежит обязанность противостать бесчисленным современным лжеучениям, обличать их, охранять от них Церковь.

Современная ученость мира требует непременно соответствующей учености в главном духовенстве. Этой церковной потребности никак не могут удовлетворить наши монастыри, в которых преобладает элемент подвижничества почти исключительно в простейшей его форме. Игнатий в сане епископа оказывает особенное внимание лицам, получившим образование в академии, как лицам, могущим быть особенно полезными для Церкви. Он и то знает, что якобинская партия желала бы вторгнуться в Духовные академии, новостию идей подействовать на молодых и неопытных. Известно, что увлеченные в якобинство духовные лица, как это видно во Франции, могут очень сильно действовать в видах партии. Итак, вот в чем дело: „Колоколу“ искренно желалось бы, чтоб академия, уловленная его удивительною логикою, его неподражаемою добросовестностию, поверила ему на слово, склонилась на его сторону, сделалась его орудием, сочла Игнатия врагом своим и ненавистного для якобинцев Игнатия помогла сбыть на Алеутские острова, согласно предложению „Колокола“ и давнишнему общему желанию якобинцев.