Парижские тайны. Том I - Эжен Сю

— Господи, какой ужас! — воскликнула г-жа Жорж. — Надеюсь, убийцу арестовали?

— К сожалению, нет. В суматохе он скрылся, но бедная вдова утверждает, что сможет его опознать, потому что видела много раз вместе с его приятелями, завсегдатаями квартала. Однако до сих пор все поиски оставались тщетными. Короче, после смерти мужа молочнице пришлось расплачиваться с разными долгами. Она продала своих коров и свой клочок земли. Фермер из Стэна порекомендовал мне эту славную женщину как прекрасную работницу, столь же честную, сколь несчастную, потому что у нее трое детей… старшему только двенадцать лет. У меня как раз освободилось место доярки, я ей предложила, вот она и прибыла к нам на ферму.

— Такая ваша доброта меня не удивляет, дорогая госпожа Дюбрей.

— Послушай, Клара! — обратилась хозяйка фермы к своей дочери. — Помоги этой славной женщине устроиться, а я пока переговорю с нашим ловким доверенным о его поездке в Париж.

— Хорошо, мама. Марии можно пойти со мной?

— Ну конечно… Разве вы можете хоть минуту обойтись друг без друга?

И г-жа Дюбрей рассмеялась.

— А я займусь списком, чтобы не терять времени, — сказала г-жа Жорж, присаживаясь к столу. — Потому что нам нужно вернуться в Букеваль к четырем часам.

— К четырем? Вы так торопитесь? — удивилась г-жа Дюбрей.

— Да, потому, Что в пять часов Мария должна быть в доме священника.

— О, если речь идет о нашем добром кюре Лапорте, это дело святое, — сказала г-жа Дюбрей. — Я распоряжусь, чтобы все было в порядке. А пока пусть девочки наговорятся! Им, наверное, столько нужно сказать друг другу… Пусть поболтают:

— Значит, мы уедем в три часа?

— Да, решено. Но как же я вам благодарна, дорогая госпожа Жорж! Какая добрая мысль мне пришла — обратиться к вам за помощью! — проговорила г-жа Дюбрей, Пойдемте, девочки, Клара, Мария, пойдем!

Госпожа Жорж принялась составлять список, а г-жа Дюбрей вышла из комнаты вместе с двумя девушками и служанкой, известившей ее о прибытии молочницы из Стэна.

— Где эта несчастная женщина? — спросила Клара.

— Она со своими детишками, с повозкой и осликом на дворе у амбаров, мадемуазель.

— Ты сейчас увидишь эту бедную женщину, Мария, — сказала Клара, беря Певунью за руку. — Она такая бледная, такая печальная в своем Вдовьем трауре. В последний раз, когда она приходила к маме, она меня очень расстроила: плакала горячими слезами, вспоминая покойного мужа, и вдруг слезы ее просыхали и она так проклинала его убийцу!.. Мне… мне становилось страшно, сколько в ней было злобы… Но ее можно понять. Бедняжка! Сколько же на свете несчастных людей, не правда ли, Мария?

— Да, да, вы правы, к сожалению, очень много, — рассеянно ответила Певунья, тяжедо вздыхая. — Очень много несчастных людей, мадемуазель…

— Ты оцять за свое! — вскричала Клара, сердито топнув ногой. — Опять ты говоришь мне «вы» и называешь «мадемуазель»! За что ты меня так не любишь, Мария?

— Я? О господи!

— Тогда почему ты говоришь мне «вы»? Я знаю, мадам Жорж и моя мать уже бранили тебя за это. И предупреждаю, если еще раз скажешь мне «мадемуазель», я пожалуюсь и тебе еще влетит! Тем хуже для тебя.

— Клара, прости, я задумалась…

— Задумалась! После целой недели разлуки… — печально сказала Клара. — Задумалась, о чем? Уж и так нехорошо, но дело не в этом. Знаешь, Мария, наверное, ты просто гордячка.

Лилия-Мария побледнела как смерть и ничего не ответила.

Перед ней очутилась маленькая женщина во вдовьем трауре и при виде ее дико закричала от ярости и ужаса.

Это была та самая молочница, которая каждое утро продавала Певунье молоко, когда та жила у Людоедки в кабаке «Белый кролик».

Глава XI

МОЛОЧНИЦА

Сцена, о которой сейчас будет рассказано, произошла на одном из дворов фермы в присутствии работников и служанок, собравшихся к обеду.

Под навесом стояла маленькая, запряженная ослом повозка, где уместилась вся бедная, деревенская утварь вдовы; двенадцатилетний мальчик и два его младших братишки уже начали ее сгружать.

Молочница была женщина в глубоком трауре, около сорока лет, с грубым, мужественным и решительным лицом; глаза ее покраснели от непросыхающих слез. Увидев Лилию-Марию, она сначала дико вскрикнула от ужаса, но тут же боль, негодование и гнев исказили ее черты. Она бросилась к Певунье, грубо схватила ее за руку и закричала, обращаясь к работникам фермы:

— Вот эта злодейка! Она знает убийцу моего несчастного мужа!.. Я сто раз видела, как она говорила с этим разбойником, когда я продавала молоко на углу Старосуконной улицы. Она покупала у меня молоко каждое утро, она должна знать, кто нанес предательский, подлый удар, она такая же, из одной шайки с этими бандитами… О, теперь ты от меня не уйдешь, подлая тварь! — кричала молочница, подогревая себя злобными подозрениями.

Ошеломленная, дрожащая Певунья хотела бежать, но молочница схватила ее на другую руку.

Клара была потрясена этим внезапным нападением; сначала она не могла произнести ни слова, но при этом новом наскоке она воскликнула, обращаясь к вдове:

— Вы с ума сошли! Горе помутило ваш разум, вы ошибаетесь…

— Я ошибаюсь? — переспросила вдова с горькой усмешкой. — Я ошибаюсь? О нет, я вовсе не ошибаюсь. Смотрите, как она побледнела, несчастная! У нее уже зуб на зуб не попадает… Судья заставит тебя говорить; ты пойдешь со мной к господину мэру, ты слышишь? И не пробуй даже сопротивляться, у меня рука цепкая, я тебя сама потащу!

— Да как вам не стыдно! — вскричала Клара, теряя терпение. — Убирайтесь отсюда! Как вы смеете оскорблять мою подругу, мою сестренку!

— Вашу сестренку? Да полно, мадемуазель, это вы тут спятили, — грубо ответила вдова. — Ваша сестренка, ха! Уличная девка! Полгода я видела, как она таскается по кварталу Сите.

При этих словах работники начали перешептываться, бросая подозрительные взгляды на Лилию-Марию; они приняли сторону молочницы, которая была для них своей, крестьянской, и явно сочувствовали ее несчастью.

Трое ребятишек, услышав громкий голос матери, подбежали и с ревом повисли на ее юбке, не понимая толком, что происходит. Вид этих несчастных малышей, тоже одетых в траур, еще больше привлек крестьян на сторону вдовы и удвоил их негодование против Певуньи.

Перепуганная их угрожающими возгласами, Клара взволнованно сказала работникам фермы:

— Уведите отсюда эту женщину! Говорю вам: горе помутило ее разум. Прости меня, Мария, прости! Господи, эта сумасшедшая сама не знает, что говорит…

Смертельно бледная, сраженная, Певунья стояла, опустив голову, чтобы ни с кем не встретиться взглядом, и не делала ни малейшей попытки вырваться из грубых рук коренастой молочницы.

Клара подумала, что ее сестренку испугала эта дикая сцена, и снова закричала работникам:

— Разве вы не слышали? Я приказала прогнать эту женщину! А раз она так упорствует и оскорбляет нас, в наказание она не получит места, которое ей обещала моя мать. В жизни ноги ее не будет на нашей ферме!

Никто из работников даже не двинулся, чтобы выполнить ее приказ. А один осмелился сказать:

— Прошу прощенья, мадемуазель, если это уличная девка и она знает убийцу мужа этой бедной женщины, надо, чтобы она пошла к мэру и все рассказала…

— Повторяю, — твердо сказала Клара, — вы никогда не поступите на нашу ферму, если немедленно не попросите прощения у мадемуазель Марии за свои грубые слова.

— Вы меня прогоняете, мадемуазель? Тем лучше! — с горечью ответила вдова. — Пойдемте, бедные сиротки, — добавила она, обнимая своих детей. — Грузите снова все на тележку, мы заработаем себе на хлеб в другом месте, господь сжалится над нами. Но мы уведем с собой эту несчастную к господину мэру, и она выдаст убийцу моего мужа… потому что она знает всю эту шайку!.. А вы, мадемуазель, — продолжала она, с вызовом глядя на Клару, — если вы так богаты и даже если у вас такие приятельницы, не след быть такой жестокой к бедным людям!

— Правда, — сказал один из крестьян. — Молочница права…

— Бедная женщина!

— Несправедливо это…

— Убили ее мужа, что же ей, радоваться?

— Никто не запретит ей сделать все, чтобы отыскать убийцу!

— И отсылать ее тоже несправедливо.

— Чем она виновата, что подруга мадемуазель Клары оказалась уличной девкой?

— Как можно прогнать честную женщину, мать троих детей, из-за какой-то несчастной дряни?

Голоса раздавались все более громко и угрожающе, когда Клара воскликнула:

— Мама, наконец-то! Слава богу!

И действительно, г-жа Дюбрей появилась на дворе на обратном пути из садового павильона.

— О, Клара! Мария! Вы идете обедать? — спросила хозяйка фермы, приближаясь к группе крестьян. — Пойдемте, девочки, уже поздно.