Безутешные - Кадзуо Исигуро

– Прошу прощения, сэр, что заставил вас сюда явиться. Досадно, что такое приключилось, и не когда-нибудь, а именно сегодня. Как раз когда вы собираетесь оказать нам такую великую услугу.

– Да-да, – быстро вставил я, – но не в этом дело. Как вы себя чувствуете? – Я присел на корточки рядом с ним.

– Кажется, не очень. Думаю, позже придется отправиться в больницу и кое-что уладить.

Он умолк, потому что по его телу вновь пробежала волна. Несколько секунд на матрасе продолжалась подспудная борьба, во время которой старый носильщик прикрыл глаза. Затем он разомкнул веки и произнес:

– Мне нужно поговорить с вами, сэр. Обсудить некоторые вопросы.

– Пожалуйста, позвольте сразу вас заверить, что я по-прежнему на вашей стороне. Собственно, мне даже не терпится открыть сегодня всей публике, насколько несправедливому обращению подвергались годами вы и ваши коллеги. Я решительно намерен указать на многочисленные случаи непонимания…

Я остановился, заметив, что Густав пытается что-то сказать.

– Я ни минуты не сомневался, сэр, – немного помолчав, произнес он, – что вы сдержите слово. Очень признателен вам за намерение выступить в нашу защиту. Но я хотел поговорить о другом. – Он снова сделал паузу: безмолвная борьба под одеялом повторилась.

– В самом деле, – сказал я, – мне кажется, разумнее было бы вам сию же минуту отправиться в больницу…

– Нет-нет. Прошу вас. Если я поеду в больницу, может быть, уже будет поздно. Видите ли, сейчас самое время поговорить с ней. С Софи, я имею в виду. Мне действительно нужно с ней поговорить. Я знаю, вы сегодня очень заняты, но дело в том, что, кроме вас, никто не знает. О том, как мы относимся друг к другу и что между собой решили. Я знаю, сэр, что прошу слишком многого, но не согласитесь ли вы пойти и объясниться с ней? Кроме вас, это сделать некому.

– Простите, – отозвался я, искренне недоумевая, – о каком объяснении идет речь?

– Объяснить ей, сэр. Почему наше соглашение… почему его теперь нужно разорвать. Убедить ее будет нелегко, после всех этих лет. Но вы могли бы попытаться втолковать ей, что час настал. Я понимаю, что прошу слишком многого, но у вас еще есть немного времени перед выходом на сцену. И, как я сказал, вы единственный, кто знает…

Он умолк, и по его телу пробежала новая волна боли. Я чувствовал, как под одеялом напряглись все его мышцы, но на этот раз он не отрывал от меня взгляда и не закрыл глаза, даже когда все тело тряслось. Когда он расслабился, я произнес:

– Верно, у меня до выступления еще есть немного времени. Очень хорошо. Я отправлюсь и посмотрю, что можно сделать. Попытаюсь ее убедить. Во всяком случае, я привезу ее сюда как можно скорее. Но давайте надеяться, что вы вот-вот придете в себя и настоящее положение окажется отнюдь на таким критическим, как вы опасаетесь…

– Сэр, пожалуйста, буду вам очень благодарен, если вы приведете ее прямо сейчас. А я тем временем буду держаться изо всех сил…

– Да-да, я сию минуту отправляюсь. Пожалуйста, потерпите, я буду спешить.

Я поднялся и направился к выходу. Но у самой двери меня остановила одна мысль, и я вернулся к лежащей на полу фигуре.

– Борис, – произнес я, снова присаживаясь на корточки. – Как насчет Бориса? Его тоже привезти?

Густав поднял на меня глаза, глубоко вздохнул и опустил веки. Подождав несколько секунд и не получив ответа, я сказал:

– Возможно, лучше ему не видеть вас в таком… таком состоянии.

Мне почудился едва заметный кивок, хотя Густав молчал и не открывал глаз.

– В конце концов, – продолжил я, – у него сложился определенный ваш образ. Возможно, вы хотите, чтобы он таким вас и запомнил.

В этот раз кивок был более заметным.

– Я просто подумал, что обязан вас спросить, – сказал я, снова поднимаясь. – Очень хорошо. Приведу Софи. Я ненадолго.

Я снова добрался до двери и уже поворачивал ручку, но тут внезапно раздался крик Густава:

– Мистер Райдер!

Голос прозвучал не только удивительно громко – в нем была странная напряженность, и даже с трудом верилось, что он принадлежит Густаву. Но когда я вновь обратил взгляд к старому носильщику, он снова лежал с закрытыми глазами и казался совершенно неподвижным. Несколько испуганный, я поспешил к нему. Но тут Густав открыл глаза и посмотрел на меня.

– Бориса приведите тоже, – проговорил он спокойно. – Он уже не маленький. Пусть увидит. Ему нужно познавать жизнь. Взглянуть ей в лицо.

Глаза его снова закрылись и черты напряглись, и я подумал, что его настиг новый приступ боли. Но оказалось, это не таю тревожно всмотревшись, я увидел, что старик плачет. Несколько мгновений я наблюдал, не зная, что предпринять. Наконец я мягко тронул его за плечо.

– Постараюсь не задержаться, – прошептал я. Когда я вышел из уборной, другие носильщики, толпившиеся у двери, обратили ко мне тревожные взоры. Я проторил себе дорогу решительными словами:

– Пожалуйста, присматривайте за ним, господа. Я должен выполнить важное поручение, поэтому, простите, ненадолго удалюсь.

Кто-то хотел меня расспросить, но я поторопился уйти.

Я намеревался найти Хоффмана и настоять, чтобы он отвез меня на квартиру Софи. Но, стремительно следуя по коридору, я сообразил, что понятия не имею, где искать управляющего. Более того, сам коридор выглядел сейчас не так, как раньше, когда я шел вместе с бородатым носильщиком. Тележки с продовольствием по-прежнему попадались, но еще чаще встречались люди, в которых я заподозрил участников гастролирующего оркестра. По обе стороны виднелись артистические уборные, в нараспашку открытых дверях группами по двое-трое стояли музыканты, болтали и смеялись, иногда окликали друг друга через коридор. За одной дверью, закрытой, слышались звуки музыкального инструмента, но в целом настроение оркестрантов показалось мне удивительно легкомысленным. Я собирался остановиться и спросить кого-нибудь, где найти Хоффмана, как вдруг, через полуоткрытую дверь одной из уборных, увидел его самого. Я шагнул туда и открыл дверь пошире.

Хоффман стоял перед высоким, в полный рост, зеркалом и внимательно себя изучал. Он был в парадном костюме, а лицо его покрывал такой толстый слой косметики, что крупинки пудры осыпались на плечи и лацканы пиджака. Не отрывая глаз от зеркала, он шептал что-то себе под нос. Затем он повел себя несколько странно. Внезапно наклонившись вперед, он с напряжением выбросил вперед локоть и стукнул себя кулаком по лбу – раз, другой, третий. При этом он не переставал рассматривать себя в зеркале и бормотать. Потом он выпрямился и стал смотреть на себя уже молча. Мне пришло в голову, что он собирается повторить предыдущую выходку, поэтому я поспешно кашлянул и произнес:

– Мистер Хоффман!

Он вздрогнул и уставился на меня.

– Я вас побеспокоил, – продолжил я. – Прошу прощения.

Хоффман растерянно огляделся, но потом, казалось, взял себя в руки.

– Мистер Райдер, – произнес он с улыбкой. – Как вы себя чувствуете? Надеюсь, вас все устраивает?

– Мистер Хоффман, возникла одна крайне срочная надобность. Мне сейчас требуется машина, чтобы как можно скорее добраться до места назначения. Нельзя ли устроить это немедленно?

– Машина, мистер Райдер? Сейчас?

– Дело не терпит отлагательства. Разумеется, я намерен быстро вернуться, чтобы иметь запас времени Для выполнения всех своих обязательств.

– Да-да, конечно, – Хоффман выглядел слегка озабоченно. – Организовать машину ничего не стоит. Разумеется, мистер Райдер, в обычных обстоятельствах я обеспечил бы вас и водителем или сам с удовольствием сел бы за баранку. Но, к несчастью, весь персонал сейчас по горло загружен работой. Что до меня самого, то, помимо множества хлопот, мне предстоит отрепетировать несколько скромных строк – ха-ха! Вы ведь знаете, я тоже произнесу этим вечером речь. Совсем незамысловатую, в отличие от вашей собственной и от выступления нашего мистера Бродского, который, кстати, немного запаздывает, но я все же должен подготовиться как можно лучше. Да-да, мистер Бродский в самом деле немного задерживается, но беспокоиться не о чем. Собственно, я в этой уборной шлифовал свою речь. Отличная уборная, очень удобная. Я совершенно уверен: он появится с минуты на минуту. Как вам известно, мистер Райдер, я был свидетелем… э-э… выздоровления мистера Бродского, и наблюдать это было весьма отрадно. Какая целеустремленность, какое достоинство! Поэтому сегодня, в этот решающий вечер, у меня нет и тени сомнения. Да-да, ни тени! Конечно, рецидив на данном этапе просто немыслим. Это стало бы несчастьем для всего города! И, само собой, для меня. Не осудите меня за суетность, если я скажу, что для меня самого срыв на этом этапе, в главнейший из вечеров, означал бы полный крах. Ожидая триумфа, я встретил бы свой конец. Унизительный конец! Я не смог бы больше смотреть в лицо никому из горожан. Мне пришлось бы спрятаться. Ха! Но с какой стати я сочиняю такой невероятный сценарий? Я ни минуты не сомневаюсь в мистере Бродском. Он придет.