Жизнь Замечательных Блонди - Кира Измайлова

Как всегда в подобных случаях — мальчишка оказался Блонди с расширенной специализацией. С такими во все времена было множество проблем. С одной стороны, расширенная специализация открывала перед ними все пути, они могли выбирать любое направление деятельности и почти всегда преуспевали. Да что там — Первыми Консулами всегда становились именно такие. С другой стороны… слишком сложный характер, чересчур строптивый нрав, непомерные амбиции, гипертрофированное чувство собственного достоинства и чрезмерная гордость — это лишь малая толика тех черт, которыми обычно отличались такие Блонди. В последние годы такими модификациями занимались все реже и реже, отдавая предпочтение узкоспециализированным индивидуумам, с которыми проблем почти никогда не возникало, но все же время от времени Юпитер отдавала приказ, и на свет появлялся еще один слишком своевольный мальчишка.

Обычно Рауль старался сделать все возможное, чтобы уладить неприятности, устроить проштрафившимся подросткам строгое внушение, уговорить не лезть на рожон… словом, сделать все, что было в его силах, ради их спасения. Но на сей раз, похоже, и Рауль был бессилен. Кандидат на выбраковку, можно сказать, отличился: ухитрился огрести за неделю семьдесят два замечания и девять выговоров с занесением в личное дело. Такое было под силу далеко не каждому. Вернее, Рауль знал одного субъекта, которому это было более чем под силу, да только вот Себастьян Крей обладал слишком хорошо развитым инстинктом самосохранения, чтобы так рисковать собственной шкурой. Этой самой шкурой он чересчур дорожил, чтобы лезть на рожон ради каких-то там амбиций или дурацких идеалов.

Рауль еще раз просмотрел личное дело подростка. Нет, тут уж ничего не поделаешь. Самое главное — Рауль решительно не понимал, из-за чего этот недоросль бунтует, что его не устраивает? То есть, это-то как раз еще можно было понять: Рауль помнил себя в этом возрасте и понимал, что строгие правила, жестокая муштра и необходимость беспрекословно повиноваться приказам вызывают вполне адекватную реакцию у любого подростка, будь он хоть десять раз Блонди. А особенно у этих, с расширенной специализацией…

Правда, большинству обычно хватало пары замечаний, чтобы взяться за ум. Раулю, к примеру (а он, к слову сказать, тоже обладал расширенной специализацией, просто биологию и, в частности, генетику основным профилем своей деятельности он выбрал еще в совсем юном возрасте), в свое время и одного выговора вполне хватило! Но с этим-то что происходит? Можно подумать, он не знал, чем обычно кончаются попытки бунтовать! Наверняка знал, преотлично знал — и все же продолжал в том же духе. Нарочно, что ли? Кто его знает…

Рауль глубоко задумался, пытаясь все же найти лазейку и вытащить из беды малолетнего поганца (который явно не заслуживал такой о себе заботы!), так что ни стука в дверь, ни шагов вошедшего не услышал. Очнулся он только тогда, когда перед лицом у него кто-то довольно невежливо пощелкал пальцами. Разумеется, это был не кто иной, как Себастьян Крей: мало кто еще отважился бы так вести себя со Вторым Консулом. (Никто, честно говоря.)

Видимо, Себастьяну все же надоело сидеть сиднем у себя в кабинете и изображать задумчивость либо трудовой порыв, поэтому он решил нанести пару визитов перед тем, как на законных основаниях отбыть восвояси.

— Рауль, ты уснул? — поинтересовался он. — Почему у тебя такое похоронное настроение, что у тебя в приемной за мальчишка и отчего у него глаза на мокром месте? — Эту привычку Себастьяна задавать одновременно несколько вопросов Рауль недолюбливал, поскольку трудно было понять, ответ на какой из этих вопросов Себастьян желает услышать в первую очередь. Правда, на этот раз Себастьян Рауля опередил: — Впрочем, можешь не отвечать. И так ясно. Опять?…

— Опять, — кивнул Рауль. — Полюбуйся.

Он подвинул Себастьяну личное дело подростка, удивляясь про себя: Рауль и представить не мог, что из этого недоросля можно выдавить хоть одну слезинку. Однако Себастьян никогда не ошибался в подобных вещах, а стало быть, можно было не сомневаться — у провинившегося мальчишки и впрямь едва хватает сил, чтобы сдерживать слезы.

— Вот это да! — присвистнул Себастьян, ознакомившись с записями. — Вот это чудо в перьях! Рауль, и что, совсем никак нельзя?…

— Никак, — махнул рукой Рауль. — Я и так уже слишком долго тяну. Хотя… Ты знаешь, я прекрасно понимаю его преподавателей! Особенно после того, что он мне заявил, когда мы с ним имели крайне занимательную беседу…

— А что он тебе заявил? — заинтересовался Себастьян.

— А он слушал-слушал, как я перед ним распинаюсь, потом посмотрел на меня в упор — да нагло так! — и спросил: «Господин Ам, а вы сами мне смертельную инъекцию сделаете или кому-нибудь еще прикажете?» — неохотно ответил Рауль. — И как после такого прикажешь к нему относиться?

— С уважением, — фыркнул Себастьян. — А еще что?

— Еще… — Рауль вздохнул. — Постоянные нарушения дисциплины, отказ выполнять приказы, срыв занятий, драки, причем не обычные потасовки, а вполне серьезные побоища… да много чего еще. Дерзит в лицо. На установленный распорядок просто плюет. Направление деятельности до сих пор не выбрал…

— Почему? — Себастьяна было непросто удивить, но на этот раз на лице его читалось неподдельное изумление. В самом деле, основное направление деятельности Блонди выбирали довольно рано, во всяком случае, годам к десяти они уже точно знали, чем будут заниматься. (Разумеется, это касалось только Блонди с расширенной специализацией, остальным особенно выбирать не приходилось.)

— Говорит, пока не может определиться, что же его в жизни интересует больше всего, — ответил Рауль. — А на вопрос, когда же он определится, знаешь, что отвечает?

— Что? — поднял брови Себастьян.

— «Как только, так сразу», — невольно улыбнулся Рауль. Он старательно замалчивал тот факт, что манера наглого сорванца вести себя, эта его дерзость страшно напоминали ему кое-кого. Вот только у того хватало ума сдерживать свой норов… во всяком случае, пока от него самого ничего не зависело.

— Прелесть какая! — восхитился Себастьян. — Слушай, а учится он как?

— Да хорошо он учится, только неровно, — отмахнулся Рауль. — Чем-то заинтересуется — так сразу и оценки великолепные, преподаватели не нахвалятся. Интерес пропадает — все. Моментально в отстающих оказывается. Скучно ему делается, видите ли! И что прикажешь с ним делать?

— Слушай, а отдай его мне! — неожиданно предложил Себастьян.

— То есть как это — отдать? — опешил Рауль. — Да ты в своем ли уме?

— Ум не шапка, чужой не наденешь, — поучительно сказал Себастьян. Это в нем Рауль тоже терпеть не мог: Себастьян очень любил вставлять в свою речь старинные поговорки, Юпитер весть, из какой седой древности доковылявшие до Амои. Зачастую смысл их от стороннего слушателя ускользал, но Себастьяну до того дела не было — с него хватало и того, что он сам эти поговорки понимал. — Я серьезно, Рауль!

— Нет, но как ты себе это мыслишь?! — Рауль вскочил на ноги и нервно зашагал по кабинету. — Как я перед Юпитер отчитываться должен? Или ты хочешь, чтобы ее окончательно замкнуло?

Себастьян состроил такую выразительную гримасу, что стало ясно: он бы не слишком возражал, если бы так оно и случилось.

— Что ты с ним делать-то будешь? — спросил, наконец, Рауль, отчаявшись переубедить Себастьяна логическими доводами.

— Перевоспитывать, — лаконично ответил Себастьян. — Вернее, даже не перевоспитывать… тут дело не в том.

— А в чем?

— А в том, что возраст у него — самый поганый, какой только может быть, — понятно объяснил Себастьян. — Уже не малыш, еще не взрослый, так себе — недопесок. Щенок о пяти ног, причем каждая хочет идти в свою сторону… Понимаешь? Ума-то много, личность неординарная, характер будь здоров — а соображаловка еще куцая, вот он и не знает, куда себя деть. Туда ткнется, сюда, а везде «нельзя» да «запрещено», а где «можно» — там со скуки рехнешься… Вот он и бесится… Понимаешь, Рауль?

— Да понимаю я, — буркнул Рауль. — Мне самому жаль его безумно, и в то же время зло берет — ну что ему стоит хоть немного сдерживаться?

— Это да… — поразмыслив, сказал Себастьян. — Это проблема. Чересчур уж живой характер… Плохо, конечно. Вспомни детство, Рауль. Это ж чистой воды зверинец, видел, может? Ну так один к одному наши интернаты. Тех, кто бросается на прутья клетки и ни в какую не желает смириться с неволей, убивают сразу. Выживает либо тот, кто ломается и соглашается жить по правилам, либо…

— Либо? — эхом повторил Рауль, хотя прекрасно знал ответ.

— Либо тот, кто не ломается, но умеет притворяться, что сломался. Тот, кто сумеет до поры до времени скрыть свои устремления, засунуть свою гордость куда подальше, сцепить зубы и терпеть. Ты смотришь ему в глаза и ничего не можешь понять по его взгляду… Из таких вырастают самые опасные звери.