Наложницы ненависти - Вадим Панов

— ОК!

Инга прицелилась, и длинная молния «Эльфийской стрелы» вонзилась в Дурсона. Обожженный иерарх завизжал.

— Теперь ты промахнулась, — философски заметил Артем. — Один — один.

Первая «стрела» лишь скользнула по стальным перьям иерарха Кадаф. Гарки приближались.

— И не повреди тушку, нам ее еще продавать.

— Не учи меня! — Рыжая глубоко вздохнула, и с кончиков ее пальцев соскользнула еще одна молния. Стремительная раскаленная «стрела» вошла точно под клюв Дурсона, и иерарх с печальным криком рухнул на землю.

Пламя светильников Кадаф поднялось почти в рост человека, осветив гробницу Великого Господина яростным синим огнем. Древним огнем Гипербореи. Древней ненавистью. Массивные каменные блоки едва не подпрыгивали, передавая запредельное желание Азаг-Тота добраться до парящего над Лобным местом энергетического облака… но тщетно. Встречного движения не было, и только гнетущие волны ненависти выкатывались из приземистого строения. Первородной ненависти.

Бессильной.

— Чтобы провести церемонию, надо быть чистокровной гиперборейской ведьмой, — спокойно произнесла Тасмит. — Врата в Глубокий Бестиарий, поиск других наложниц, обряд принесения в жертву рядовых — это все мелочи, с этим я справилась. Но сейчас мы накопили такое количество энергии, управление которой мне не по зубам.

Ошеломленная Яна не спускала глаз с наложницы в белом платье.

— Я не понимаю…

Холодное, точеное лицо Вероники стало медленно оплывать.

— Метаморф?!! — Кортес посмотрел на князя.

— Мы не могли рисковать, — рассудительно объяснил повелитель Темного Двора. — Нам требовалось строго определенное поведение чудов, и доверять столь тонкое задание гиперборейской ведьме было бы неразумным.

— Но Вероника…

— Вероника Пономарева полностью переродилась. Полностью восприняла философию Кадаф и была абсолютно неуправляема. Мы взяли ее сразу же после боя на фабрике «ЦентрМедПереработки», выдернули из нее необходимые знания и подменили ведьму метаморфом.

— Но почему вы не сказали…

— Яна должна была сделать выбор, — чуточку отстранение ответил князь. — Окончательно и бесповоротно. Только после того, как твоя подруга прошла под накопленной ненавистью Кадаф и нашла в себе силы оттолкнуть Азаг-Тота, мы убедились, что можем полностью доверять ей. Так было нужно.

Элигором занимался лично Сантьяга. Ловко отбиваясь и уклоняясь от непрерывных ударов острой алебарды, комиссар, по-прежнему не доставая оружия, легко скользил вокруг краснокожего, но его движения заставляли Элигора отступать, выводили иерарха из себя. Краснокожий понял, чего добивается Сантьяга: сердце! Как и всякий слуга Азаг-Тота, Элигор имел уязвимую точку: маленькую, не прикрытую ни костью, ни грубой кожей, кусочек плоти прямо напротив сердца. Малюсенький кусочек плоти, который можно было пробить даже обычным, остро заточенным карандашом. И комиссар, краснокожий не сомневался, прекрасно знал об этом.

— Ненависть — это жизнь! Вам не победить главный принцип Кадаф!!

— Мы не воюем с принципами. — Сантьяга ухватил алебарду за древко, и Элигор впервые оценил колоссальную силу нава: длинное оружие, еще мгновение назад вихрем вертящееся в воздухе, замерло и, несмотря на все усилия краснокожего, не двигалось. — Мы воюем с теми, кто проповедует принципы. Чтобы уничтожить дух, надо уничтожить его носителей.

— Азаг-Тот вернется! Он вам не по зубам!!

— Посмотрим!

Сантьяга отпустил алебарду, но молниеносным, неуловимым даже для иерарха Кадаф движением ухватил Элигора за плечо и рванул к себе.

— Азаг-Тот идет!

И тонкий черный стилет, непонятно откуда появившийся в руке комиссара, уколол краснокожего в сердце.

— Даже и не думайте, — рявкнул Артем. — Это наша добыча, и точка!

— Но вы его просто добили, — попытался урезонить наемника Ортега. — Мы же измотали Дурсона так, что он пропустил ваш удар.

— Ну и что? А если бы он улетел в Зимбабве и тамошний абориген завалил его дротиком, ты бы рванул в джунгли?

— Не мели ерунды, — буркнул нав.

— Мы убили Дурсона и имеем право на его останки!

— И что ты с ними будешь делать?

— Похороню с пышностью!

Ортега скривился, затем махнул рукой:

— Вредный ты чел, Артем, для чего только Спящий слепил тебя?

— Чтобы тебе было веселее жить.

— Оно и видно. — Нав нагнулся и, крякнув, вырвал из крыла поверженного Дурсона одно стальное перо: — На память.

— Можешь еще сфотографироваться, — милостиво разрешил наемник.

— Обойдусь.

Артем удовлетворенно потер руки и повернулся к Инге:

— Как дела у наших влюбленных?

Рыжая улыбнулась:

— Великолепно!

Они стояли в самом центре Красной площади. Он целовал ее золотые глаза. Она улыбалась, чувствуя на губах солоноватые слезы.

— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя, — тихим эхом отозвалась ведьма.

— Ты мое счастье.

— Мир умрет, если в нем не будет тебя… Девушка крепко прижалась к наемнику, спрятала лицо на его груди и замерла.

— Ты мое счастье…

Равномерный гул, тянущийся над площадью, пытался измениться, пытался приобрести ритм, стать похожим на беспощадное эхо сотен боевых барабанов, выпевающих где-то далеко-далеко древний гимн ненависти.

Но у него не получалось.

Ритм не появлялся. Гул просто становился прерывистым и постепенно затухал, как затухала последняя надежда Великого Господина на освобождение. Дрожание тяжеленных блоков гробницы становилось все тише и тише.

— Мы так и не смогли придумать, как вас прикончить, Азаг-Тот, — негромко пробурчал князь Темного Двора, подходя к замирающей гробнице. — Вы сильны. Вы безжалостны. Вы полны ненависти, но… Мы не позволим вам вновь вернуться в этот мир.

Легкая холодная волна выскользнула из-под закрытых дверей гробницы и умерла, едва докатившись до ног повелителя Нави.

— Мы уничтожили всех ваших слуг, которым удалось вырваться из Глубокого Бестиария, — продолжил князь. — Мы уничтожили всех ваших слуг, которых вы спрятали в нашем мире. Рано или поздно уйдут слуги, которых вы сумели вырастить среди обычных челов. И тогда ненависть перестанет быть благодатью.

Массивные блоки гробницы замерли. Гул, окутывавший площадь, стих. Энергетическое облако, танцевавшее над аркой, медленно поднималось вверх, управляемое тремя советниками Темного Двора, а сама арка становилась все более и более призрачной.

— У вас нет будущего, Азаг-Тот, — закончил князь и, развернувшись, пошел прочь.