Меченосцы - Генрик Сенкевич

От этих слов у них разом опустились руки, старик со звоном выронил на землю меч, молодой — копье, и они стали, вытянув головы к Мацьке, с лицами еще злыми, но уже удивленными, сконфуженными.

Мацько же усмехнулся и сказал:

— Слава Господу Богу Иисусу Христу.

— Во веки веков.

— И святому Георгию.

— Мы ему служим.

— Приехал я по-соседски, по-хорошему.

— И мы по-хорошему встречаем тебя. Особа гостя священна.

Тут старый Вильк подбежал к Мацьке, а за стариком и молодой, и оба они стали жать ему руку, а потом усадили к столу, на почетное место. Мигом подбросили в камин дров, накрыли на стол, поставили полные миски еды, кувшины с пивом, жбан меду, и все стали есть и пить. Молодой Вильк время от времени бросал на Мацьку пристальные взгляды, в которых уважение к гостю силилось победить ненависть к человеку, но угощал его так старательно, что даже побледнел от усталости, потому что был ранен и не имел в себе обычной силы. И отца, и сына мучило любопытство, зачем приехал Мацько, но ни один ни о чем его не расспрашивал, ожидая, когда тот сам заговорит.

Мацько же, как человек, знающий обычаи, хвалил кушанья, напитки и гостеприимство, и тогда, когда хорошо насытился, он степенно осмотрелся и произнес:

— Случается иногда людям ссориться, а то как и подраться, но соседский мир — всего выше.

— Нет ничего выше мира, — так же степенно отвечал старый Вильк.

— Но бывает и так, — сказал снова Мацько, — что когда человеку надо ехать в далекий путь, то, если бы даже он и жил с кем-нибудь не в ладах, все-таки жалко ему расстаться с недругом и не хочется уезжать не простившись.

— Пошли вам Господь за прямое слово.

— Не одно слово, но и поступок, потому что ведь я приехал.

— Рады мы вам от всей души. Приезжайте хоть каждый день.

— Дай бог и мне вас принять в Богданце, как пристало людям, знающим рыцарскую честь, да мне скоро надобно уезжать.

— Что ж, на войну или в какой святой город?

— Лучше бы что-нибудь в этом роде, но мое дело плохо, потому что еду я к меченосцам.

— К меченосцам? — одновременно воскликнули отец с сыном.

— Да, — отвечал Мацько. — А кто, не будучи их другом, к ним едет, тому лучше примириться с Господом и с людьми, чтобы не лишиться не только жизни, но и вечного спасения.

— Просто диво! — сказал старый Вильк. — Не видал я еще такого человека, который бы с ними столкнулся и не был бы обижен.

— Так же, как и все наше королевство, — прибавил Мацько. — Ни Литва до крещения, ни татары не были ему больше в тягость, чем эти чертовы монахи.

— Сущая правда, да ведь знаете: копилось и копилось, пока не накопилось, а теперь бы пора уже и покончить с этим, вот что.

Сказав это, старик слегка поплевал на ладони, а молодой сказал:

— Иначе и быть не может.

— И будет, да только когда? Это не нашего ума дело, а королевского. Может быть — скоро, может быть — не скоро… Это один Бог знает, а пока что — надо мне к ним ехать…

— Не с выкупом ли за Збышку?

Когда отец упомянул о Збышке, лицо молодого Вилька мгновенно побледнело от ненависти и стало зловещим. Но Мацько спокойно ответил:

— Может быть, и с выкупом, да не за Збышку.

Слова эти еще более усилили любопытство обоих владельцев Бжозовой, и старик, не в силах будучи вытерпеть дольше, сказал:

— Воля ваша — говорить или не говорить, зачем едете.

— Скажу, скажу, — кивая головой, отвечал Мацько. — Но сперва я вам скажу еще кое-что. Вот видите ли, после моего отъезда Богданец останется на милость Божью… Прежде, когда мы со Збышкой воевали с князем Витольдом, за деревенькой нашей присматривал аббат, ну и Зых из Згожелиц немного, а теперь не будет этого. Страсть, как горько бывает подумать, что хлопотал и трудился попусту… А ведь знаете, как бывает: людей у меня сманят, границы запашут, из стад тоже каждый урвет, что сможет, и если даже даст Бог счастливо вернуться, так опять мы вернемся на пустое место… Тут один выход, одно спасение: хороший сосед. Вот я и приехал просить вас по-соседски, чтобы взяли вы Богданец под свое покровительство и не дали бы меня в обиду…

Услыхав эту просьбу, старый Вильк взглянул на молодого, а молодой на старого и оба весьма изумились. Наступило молчание, потому что сначала никто не мог найти ответа. А Мацько поднес к губам чарку меда, выпил ее, а потом продолжал, так спокойно и доверчиво, словно оба хозяина с давних пор были его лучшими друзьями:

— Ну, я вам скажу по совести, от кого я здесь пуще всего жду бед. Ни от кого другого, как от Чтана из Рогова. С вашей стороны, если бы мы даже расстались во вражде, я бы не боялся, по той причине, что вы рыцари, которые всегда станут прямо перед врагом, но за спиной его мстить бесчестно не станут. Э, с вами совсем другое дело… Кто рыцарь, тот рыцарь… Но Чтан человек простой, а от простого человека всего можно ожидать, тем более что, как вы сами знаете, он страшно на меня зол за то, что я его не подпускаю к Ягенке, Зыховой дочери.

— Которую для племянника бережете, — вскричал молодой Вильк.

Мацько посмотрел на него и некоторое время держал его под холодным своим взглядом, потом обратился к старику и сказал спокойно:

— Знаете, мой племянник женился на одной мазурской девушке и хорошее взял приданое.

Снова настало молчание, еще более глубокое; отец и сын некоторое время смотрели на Мацьку с раскрытыми ртами, но наконец старший проговорил:

— А? Как так? А ведь говорили… Да ну!..

Мацько же, как бы не обращая внимания на вопрос, продолжал:

— Потому-то и надо мне ехать и потому я прошу вас: заглядывайте вы кое-когда в Богданец и не давайте его в обиду, особенно же охраните меня от нападения Чтана как благородные и хорошие соседи.

Между тем молодой Вильк, у которого ум был довольно проворный, быстро смекнул, что раз Збышко женился, то лучше быть с Мацькой в дружбе, потому что и Ягенка питала к нему доверие и во всем готова была следовать его советам. Перед глазами молодого забияки открылись совсем новые горизонты. "Надо не ссориться с Мацькой, надо еще ему понравиться", — сказал он себе. И хотя он был немного пьян, однако проворно протянул под столом руку, схватил отца за колено, крепко сжал его, как бы давая знак, чтобы тот не сказал чего-нибудь неподходящего, а сам произнес:

— Вы Чтана не бойтесь. Ого, пусть-ка попробует! Правда, поколотил он меня маленько, да и я зато так исхлестал ему бородатую морду, что его родная мать не узнает. Не бойтесь ничего. Поезжайте спокойно. Ни единой вороны у вас в Богданце не пропадет.

— Ну, вижу я, вы благородные люди. Клянетесь?

— Клянемся, — вскричали оба.

— Рыцарской честью?

— Рыцарской честью.

— И крестом?

— И крестом, и Господом Богом.

Мацько с довольным видом улыбнулся, а потом сказал:

— Ну, этого я от вас и ожидал. А коли так, я еще кое-что скажу… Зых, как вы знаете, поручил мне опеку над детьми. Потому-то я и мешал и Чтану, и тебе, молодой человек, когда вы силой хотели вторгнуться в Згожелицы. А теперь, когда я буду в Мальборге, а то и бог весть где, какая это будет опека… Правда, сирот бережет Господь, и тому, кто захочет обидеть их, не только отрубят голову топором, но и объявят негодяем. Однако грустно мне, что я уезжаю. Страсть, как грустно. Обещайте же мне, что и сирот Зыховых не только сами не обидите, но и другим обидеть их не дадите.

— Клянемся, клянемся.

— Рыцарской честью и крестом?

— Рыцарской честью и крестом.

— Бог слышал. Аминь, — закончил Мацько.

И вздохнул с облегчением, потому что знал, что такую клятву они сдержат, хотя бы каждый из них от гнева и злости искусал себе руки.

И он начал сейчас же прощаться, но они удержали его почти насильно. Пришлось ему пить и считаться родством со старым Вильком, а молодой, обычно, по пьяному делу, старавшийся затеять ссору, на этот раз только грозил Чтану, а за Мацькой ухаживал так старательно, точно завтра же должен был получить от него Ягенку. Однако к полуночи он лишился чувств от напряжения, а когда его привели в себя, уснул непробудным сном. Старик вскоре последовал примеру сына, и Мацько оставил их обоих у стола крепко спящими.

Однако сам он, будучи необычайно вынослив, не был пьян, а только слегка взволнован и потому, возвращаясь домой, почти с радостью думал о том, что сделал.

— Ну, — говорил он себе, — и Богданец, и Згожелицы в безопасности. Взбесятся они из-за отъезда Ягенки, а стеречь и мое, и ее добро будут, потому что должны. Господь Бог дал человеку ум… Где нельзя кулаком — надо разумом… Коли вернусь — без того не обойдется, чтобы старик меня не вызвал на поединок, да это не беда… Только бы мне Бог дал так же поддеть меченосцев… Да с ними труднее… Наш, хоть и между ними случаются собачьи дети, все-таки если поклянется крестом и рыцарской честью, так клятву сдержит, а для них клятва то же, что плевок на пол. Но, может быть, укрепит меня Матерь Господа нашего, и я на что-нибудь пригожусь Збышке, как теперь пригодился Зыховым детям и Богданцу…