Том 5. Багровый остров. Пьесы, повесть, черновые варианты романа «Мастер и Маргарита» 1928–1931 гг. - Михаил Афанасьевич Булгаков

Второй неизвестный. Кто там танцует?

Зоя. Это мои гости. Запомните, мы не причастны к убийству. Это китаец и Аметистов.

Первый неизвестный. Спокойно, гражданочка. (Идет к дверям, открывает их.) Ваши документы, граждане.

Темно. Свет. Появляется Первый неизвестный — сидит за столиком. Второй неизвестный осматривает комнату, Третий неизвестный стоит у дверей, курит. Из дверей, ведущих в спальню, тихонько появляется Портупея, входит в гостиную, удивлен.

Первый неизвестный. Вам чего, гражданин?

Портупея. Довольно странно. Это я могу спросить, вам чего здесь, в квартире? Я председатель домкома.

Первый неизвестный. А-а-а. Очень приятно.

Портупея. Мне Зою Денисовну.

Второй неизвестный. Сейчас. (Уходит.)

Потом возвращается с Зоей и Абольяниновым. Оба они бледны, молчаливы, Зоя держит за руку Абольянинова. Портупея поражен.

Ну чего хотел сказать Зое Денисовне?

Портупея (учуял что-то неладное). А вы кто такие, товарищи, будете?

Первый неизвестный. Гуся знал?

Портупея. Как же, они у нас в доме проживают.

Второй неизвестный. Проживали.

Портупея (вздрогнул). Товарищи, я давно замечаю, подозрительная квартира... Завтра хотел сообщить...

Зоя. Мерзавец! Я ему деньги платила! У него и сейчас мои червонцы в кармане!

Портупея попытался проглотить денежную бумажку.

Второй неизвестный (отняв бумажку). Ты что же — дефективный? Червонцы жуешь?

Первый неизвестный. У тебя под носом Гуся режут, а ты червонцами закусываешь!

Портупея (упал на колени). Товарищи! Я человек малосознательный!.. (С пафосом.) Товарищи, принимая во внимание мою темноту и невежество, как наследие царского режима, считать приговор условным!.. Что такое говорю, и сам не понимаю...

Первый неизвестный. Ну ладно, подымайся. (Зое.) Надевайте пальто, мадам, пора ехать.

Портупея громко рыдает.

Не рыдай. Вместе поедем.

Зоя. Имейте в виду (указывает на Абольянинова), что мой муж болен! Уж вы не обижайте его...

Первый неизвестный. Его в больницу поместят...

Зоя. Прощай, прощай, моя квартира!

Абольянинов. У меня мутится рассудок... Смокинги... кровь... (Второму неизвестному.) Простите, пожалуйста, я хотел вас спросить, отчего вы в смокингах?

Второй неизвестный. А мы в качестве гостей к вам собирались.

Абольянинов. Простите, пожалуйста, к смокингу ни в каком случае нельзя надевать желтые ботинки.

Второй неизвестный (Первому неизвестному). Говорил я тебе.

Занавес

Бег. Восемь снов. Пьеса в четырех действиях[88]

Бессмертье — тихий, светлый брег;

Наш путь — к нему стремленье.

Покойся, кто свой кончил бег!..

Жуковский

Действующие лица

Серафима Владимировна Корзухина — молодая петербургская дама.

Сергей Павлович Голубков — сын профессора-идеалиста из Петербурга.

Африкан — архиепископ симферопольский и карасу-базарский, архипастырь именитого воинства, он же химик Махров.

Паисий — монах.

Дряхлый игумен.

Баев — командир полка в конармии Буденного.

Буденновец.

Григорий Лукьянович Чарнота — запорожец по происхождению, кавалерист, генерал-майор в армии белых.

Барабанчикова — дама, существующая исключительно в воображении генерала Чарноты.

Люська — походная жена генерала Чарноты.

Крапилин — вестовой Чарноты, человек, погибший из-за своего красноречия.

Де Бризар — командир гусарского полка у белых.

Роман Валерьянович Хлудов.

Голован — есаул, адъютант Хлудова.

Комендант станции.

Начальник станции.

Николаевна — жена начальника станции.

Олька — дочь начальника станции, 4-х лет.

Парамон Ильич Корзухин — муж Серафимы.

Тихий — начальник контрразведки.

Скунский, Гурин — служащие в контрразведке.

Белый главнокомандующий.

Личико в кассе.

Артур Артурович — тараканий царь.

Фигура в котелке и в интендантских погонах.

Турчанка, любящая мать.

Проститутка-красавица.

Грек-донжуан.

Антуан Грищенко — лакей Корзухина.

Монахи, белые штабные офицеры, конвойные казаки белого главнокомандующего, контрразведчики, казаки в бурках, английские, французские и итальянские моряки, турецкие и итальянские полицейские, мальчишки турки и греки, армянские и греческие головы в окнах, толпа в Константинополе.

Сон первый происходит в Северной Таврии в октябре 1920 года.

Сны второй, третий и четвертый — в начале ноября 1920 года в Крыму.

Пятый и шестой — в Константинополе летом 1921 года.

Седьмой — в Париже осенью 1921 года.

Восьмой — осенью 1921 года в Константинополе.

Действие первое

Сон первый

...Мне снился монастырь...

Слышно, как хор монахов в подземелье поет глухо: «Святителю отче Николае, моли Бога о нас...» Тьма, а потом появляется скупо освещенная свечечками, прилепленными у икон, внутренность монастырской церкви. Неверное пламя выдирает из тьмы конторку, в коей продают свечи, широкую скамейку возле нее, окно, забранное решеткой, шоколадный лик святого, полинявшие крылья серафимов, золотые венцы. За окном безотрадный октябрьский вечер с дождем и снегом. На скамейке, укрытая с головой попоной, лежит Барабанчикова. Химик Махров, в бараньем тулупе, примостился у окна и все силится в нем что-то разглядеть... В высоком игуменском кресле сидит Серафима, в черной шубе. Судя по лицу, Серафиме нездоровится. У ног Серафимы на скамеечке, рядом с чемоданом — Голубков, петербургского вида молодой человек в черном пальто и в перчатках.

Голубков (прислушиваясь к пению). Вы слышите, Серафима Владимировна? Я понял, у них внизу подземелье... В сущности, как странно все это! Вы знаете, временами мне начинает казаться, что я вижу сон, честное слово! Вот уже месяц, как мы бежим с вами, Серафима Владимировна, по весям и городам, и чем дальше, тем непонятнее становится кругом... Видите, вот уж и в церковь мы с вами попали! И знаете ли, когда сегодня случилась вся эта кутерьма, я заскучал по Петербургу, ей-богу! Вдруг так отчетливо вспомнилась мне зеленая лампа в кабинете...

Серафима. Эти настроения опасны, Сергей Павлович. Берегитесь затосковать во время скитаний. Не лучше ли было бы вам остаться?

Голубков. О нет, нет, это бесповоротно, и пусть будет что будет! И потом, ведь вы уже знаете, что скрашивает мой тяжелый путь... С тех пор как мы случайно встретились в теплушке под тем фонарем, помните... прошло ведь, в сущности, немного времени, а между тем мне кажется, что я знаю вас уже давно-давно! Мысль о вас облегчает этот полет в осенней мгле, и я буду горд и счастлив, когда донесу вас в Крым и сдам вашему мужу. И хотя мне будет скучно без вас, я буду радоваться вашей радостью.

Серафима молча кладет руку на плечо Голубкову.

(Погладив ее руку.) Позвольте, да у вас жар?

Серафима. Нет, пустяки.

Голубков. То есть как пустяки? Жар, ей-богу, жар!

Серафима. Вздор, Сергей Павлович, пройдет...

Мягкий пушечный удар. Барабанчикова шевельнулась и простонала.

Послушайте, madame, вам нельзя оставаться без помощи. Кто-нибудь из нас проберется в поселок,