Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Они окружили кроватку цесаревича, но ни их знания, ни их опыт помочь в этом случае им не смогли, — ребенку лучше не становилось, теперь приходилось ожидать только худшего.

«Бедный ребенок сильно страдал, — писал Николай матери, — боль приходила приступами и возобновлялась каждые четверть часа. Из-за высокой температуры у него начинался бред, который продолжался и днем, и ночью. Каждое его движение вызывало у него дикую боль…»

«День и ночь Алексей Николаевич кричал от боли; окружающим было так тяжело слышать в коридорах его постоянные крики, стоны, — они были слышны и за стенами дома», — вспоминала впоследствии Вырубова.

Одиннадцать суток государыня не раздевалась, не ложилась в постель и почти не отдыхала, — часами она просиживала у изголовья своего маленького больного сына. Иногда на несколько мгновений погружалась в дрему, но вопли больного ее тут же пробуждали, что доставляло ей еще больше страданий.

— Господи, Господи, смилуйся же Ты над моим маленьким. Пусть буду страдать только я, страдать столько, сколько Тебе захочется. Я — ведь сильная женщина, могу его заменить, но только оставь ребенка мне, не отбирай его у меня…

Иногда Алексей широко открывал свои большие глаза, в которых сквозил страх, подолгу, жалобно смотрел на мать, и мольбы срывались с его горячих губ.

Эти мучения продолжались более десяти дней. Иногда Николай менял у изголовья больного Аликс, но он держался гораздо хуже, чем Александра. Анна Вырубова сообщает, что «однажды, войдя в комнату сына, услышав его отчаянные стоны, государь выбежал, и, запершись в своем кабинете, расплакался».

Врачи не оставляли никакой надежды несчастным родителям. Они теперь были уверены, что мальчик умирает. Алексей и сам так думал и ожидал только одного, — что смерть избавит его от страданий. Однажды он спросил у матери:

— Мамочка, когда я умру, мне уже не будет так больно, правда? Помоги мне умереть, мамочка… мне так больно…

В другой раз, когда боль немного отступила, он тихо сказал:

— Маленькую могилку мне выройте на полянке в лесу… чтобы я мог видеть, как вокруг резвятся белочки.

…Несмотря на страшную драму, которая разыгрывалась в спальне мальчика, в охотничьем домике жизнь шла своим чередом. Государи, и прежде всего Александра, делали все возможное, чтобы скрыть состояние предсмертной агонии, в котором находился цесаревич, наследник престола. Всем четырем его сестрам было строго наказано развлекать гостей, приглашенных, чтобы те не разъехались по домам.

Несмотря на все предосторожности, тяжелая болезнь наследника не могла долго оставаться абсолютной тайной. И в польских селах, и в Санкт-Петербурге, и даже за границей уже ходили тревожные слухи, один фантастичнее другого. Журналисты гадали, что же произошло с наследником. В лондонской «Дейли мейл» в пространной статье бесстыдно утверждалось, что мальчик подвергся нападению анархиста и был тяжело ранен при взрыве бомбы. Цесаревич якобы находился уже при смерти. Все понимали, что фатального исхода можно было ожидать в любой момент, и тогда министру двора, барону Фредериксу было разрешено выпускать ежедневный медицинский бюллетень о истинном состоянии здоровья цесаревича.

Узнав о тяжелой болезни наследника, русский народ все больше сплачивался, организовывал большие коллективные богослужения. Специальные молебны за здравие проводились и в больших соборах, и в маленьких церквах, затерянных в глуши деревень. Все русские люди желали скорейшего выздоровления цесаревичу. Перед чудотворной иконой Божьей Матери в Казанском соборе Санкт-Петербурга день и ночь молились верующие.

Царю приносили мешки писем. Солдаты, казаки, студенты, купцы, священнослужители, — все писали царю, чтобы выразить ему свои соболезнования. Порой казалось, что развязка вот-вот наступит. Царица не отходила от своего сына. Она видела эти его неимоверные страдания, и однажды утром даже пожелала ему смерти-избавительницы.

Но Алексей еще дышал, и агония продолжалась. Вечером, когда свита настороженно ожидала известий в гостиной императрицы, в дверях появилась принцесса Ирина Прусская, сестра Александры. Лицо у нее было бледным как полотно. Она попросила всех посторонних удалиться и сообщила, что состояние мальчика безнадежно. Николай, побледнев, сделал знак доктору Федорову, и они оба вышли из комнаты.

Император решил, что мальчика нужно немедленно причастить, что и было сделано. Царица поручила барону Фредериксу отослать в Санкт-Петербург бюллетень, составленный в довольно осторожных выражениях, но из которого народ мог бы понять, что наследник престола Николая II находится на грани смерти. Именно той ночью, когда не оставалось никакой надежды, царица, бунтуя против неумолимой реальности, решила обратиться к Распутину. Она попросила Анну Вырубову телеграфировать ему в Сибирь, в Покровское, где он теперь жил в ссылке, чтобы тот помолился за жизнь ее сына. Ответ не заставил себя долго ждать. Через несколько часов в Спале получили ответную телеграмму, в которой этот мужик-колдун утешал императрицу:

— Бог увидел Ваши слезы и услышал Ваши молитвы. Не убивайтесь. Мальчик не умрет. Не позволяйте докторам слишком его мучить.

Сумерки опустились на охотничий домик в Спале. На следующий день утром ребенок еще был жив. Александра с большим облегчением говорила сестре:

— Знаешь, я уверена. Я знаю, что Господь не заберет у меня сына. Медики постоянно меня огорчают и говорят об обратном. Но я держусь…

…Александра с ее громадной верой, которую многие бессовестно называли «религиозной истерией», оказалась дальновиднее своих врачей. Она оказалась права. На следующий день ребенок уже довольно легко дышал, и кровотечение пошло на убыль.

Можно ли назвать «чудотворцем» того бесплотного, тихого целителя, который приступил к своим действиям после получения телеграммы от Распутина в Спалу? Медики пытались объяснить выздоровление цесаревича различными способами, это чудодейственное выздоровление, которое наступит через несколько дней у них перед глазами.

Может глубокая вера в Бога, укоренившаяся в материнском сердце такой его страстной почитательницы, как Александра, оказалась сильнее науки и спасла маленького умирающего?

Прошел почти год, прежде чем Алексей снова смог ходить. После своего «воскресения» он перестал быть мальчишкой. После Спалы Алексей стал совсем серьезным мальчиком, более задумчивым, более внимательным к другим. Он теперь иначе смотрел на могущество своего отца, самодержца, о котором ему всегда с такой торжественностью в голосе все говорили. Его отец — всесильный монарх, но он был не в состоянии избавить его от болей в ноге, разогнуть ее, сделать здоровой.