Сестры-соперницы - Филиппа Карр

— Это было счастьем?

— На несколько часов — да, — ответил он.

— Ну что ж, все-таки было, — сказала я, — но теперь кончилось. Она всегда будет напоминать мне о минувшем.

Покрепче прижав к себе девочку, я подумала — это мое утешение, моя поддержка. И еще: бедный Ричард, у него нет этого утешения.

— Ты довольна своим браком?

— Довольна настолько, насколько возможно быть довольной браком не с тобой.

— Берсаба… твои слова наполняют меня радостью… и одновременно чувством безнадежности.

— У тебя есть Анжелет. Это частица меня. В отличие от меня, она хороший человек. Постарайся помнить это.

— Я стараюсь быть добрым с ней. Но я предпочел бы, чтобы она не напоминала тебя. Всякий раз, как я смотрю на нее…

— До свиданья, Ричард…

— Я не знаю, когда мы вновь встретимся. Вскоре начнется кровавая война… худшая из всех возможных войн, Берсаба… Я с радостью отправился бы воевать с испанцами или французами. Совсем другое дело — драться со своими соотечественниками. Страна расколота. Север и Запад, Уэльс и Корнуолл стоят за короля, но здесь, на юго-востоке и в промышленных районах, сильно влияние парламента. Рано или поздно мы победим врага, но предстоит жестокая битва. Попрощавшись с ним, я унесла ребенка в дом. Я потеряла Ричарда; больше никогда мне не испытать того экстаза, который был способен вызвать у меня только он; этот печальный и одинокий мужчина собирался ввязаться в конфликт, который вызывал в нем отвращение. Но я не смогу забыть его лицо, когда он смотрел на нашего ребенка, на нашу чудесную девочку Арабеллу.

Ну что ж, по крайней мере, я сумела что-то сделать для него.

В августе Арабелле исполнился год, а король водрузил свой штандарт в Ноттингеме. К тому времени я была беременна от Люка.

Люк постоянно пребывал в возбуждении. Все, против чего были направлены его горячие молитвы, рушилось. Он был уверен в успехе дела парламентаристов точно так же, как Ричард — в победе роялистов.

Пошли разговоры о «кавалерах»и «круглоголовых». Прозвище «кавалеры» ввели в обиход те, кто осуждал придворных военных, вращавшихся в Уайт-холле. Это определение считалось оскорбительным, оно предполагало, что эти люди — бездельники, лишенные моральных принципов. Прозвище «круглоголовые» возникло, говорят, во время подавления беспорядков, когда некий офицер обнажил свой меч против толпы и прокричал, что перережет глотки этим круглоголовым псам, осмелившимся рычать на епископов.

В данное время ситуация, похоже, складывалась в пользу роялистов. В руках роялистов была регулярная армия, а на стороне парламента — лишь те, кто пошел бороться добровольно, с твердым убеждением в правоте своего дела. Будучи пуританами, они верили в то, что Господь поможет им, поскольку они — Божьи люди, но Бог оказался не слишком отзывчивым. Битвы при Эджхилле и Брентфорде не дали перевеса ни одной из сторон, а следующей весной роялисты Корнуолла объявили, что весь запад страны — за короля.

Сын Люка родился в феврале. Я назвала его Лука-сом. Он был похож на своего отца. Меня полностью поглотили радости материнства. Анжелет использовала любую возможность, чтобы приехать ко мне, хотя никогда не могла быть уверена, что именно в этот момент не приедет Ричард. Впрочем, приезжал он нечасто. Военные дела отнимали почти все его время.

Как обычно бывает в таких случаях, восторги и надежды, сопровождающие начальные стадии конфликта, вскоре уступили место подавленности и осознанию реальности. Стало ясно, что ни одна из сторон не может рассчитывать на скорую победу. Мне трудно было занять ту или иную позицию. Инстинктивно я поддерживала роялистов. Я знала, что король слаб, что он принимает глупые решения, что он упрям и его надо бы проучить; но я не хотела, чтобы нашей страной правили те, кто считает, что радоваться — грешно. В то же время я ощущала необходимость поддержать Люка, причем сама этому удивлялась. Он сумел заразить меня энтузиазмом, с которым отстаивал дело своей жизни; именно это мне и нравилось. Я разрывалась между двумя крайними точками зрения и чувствовала, что не могла бы стать на сторону какой-либо из этих партий с той внутренней убежденностью, которая необходима для победы.

Люк был подавлен тем, как развивались события. Он говорил, что их солдаты неопытны, что нужна армия, способная справиться с дисциплинированными королевскими войсками. Он был увлечен идеей создания собственных вооруженных сил. Многие были готовы присоединиться к нему. Подобное желание изъявили и работники всех окрестных ферм. Они маршировали по нашим полям и изучали военное искусство.

Много было разговоров о человеке по имени Оливер Кромвель, который вступил в армию капитаном, но занял такое положение, с которым все вынуждены были считаться. Люк говорил о нем с восторгом. Кромвель реорганизовал армию. Она уже не была беспорядочной толпой, не обладавшей ни оружием, ни мастерством, а лишь горячо верящей в свою правду. Вера в правоту своего дела необходима, но необходимо и умение ее отстоять. «Офицеры должны быть хорошими, честными людьми, — цитировали Кромвеля, — тогда за ними пойдут хорошие честные солдаты. Офицера в грубом коричневом плаще, умеющего и любящего воевать, я всегда предпочту человеку, которого называют джентльменом и который ничего из себя не представляет». Такие речи вызывали вспышки энтузиазма, и по всей стране люди, верящие в справедливость дела, за которое они стояли, превращались в солдат.

Шли месяцы, и война разгоралась все жарче. Люк вместе со своим подразделением отправился воевать, и никто не мог предположить, как дальше пойдут дела.

Эти ужасные, отвратительные годы войны! Страна попала в западню: война не принесла пользы ни одной из сторон. Пустовала большая часть угодий. Первые месяцы мы жили в состоянии постоянного возбуждения, ожидая известий. Потом возбуждение сменилось апатией. Большая часть урожая погибла. Пуритане занимались уничтожением произведений искусства, полагая, что красота сама по себе уже является достаточным злом и люди не должны смотреть на что-либо, вызывающее у них восторг: ни на произведения архитектуры, ни на скульптуры или живопись. Это доставляет удовольствие, а значит, человек грешит.

Слыша о таком варварстве, я ощущала себя преданной роялисткой. Думая о расточительстве двора и упрямстве короля, я становилась на сторону парламентариев. Но чаще всего мне хотелось проклинать и тех, и других.

Я вспоминала Ричарда, постоянно подвергавшегося опасности. Каждый день я боялась получить известие о том, что он убит или попал в плен.

Думала я и о Люке, который отправился воевать. Возможно, им придется встретиться на поле боя.