Л. И. Брежнев: Материалы к биографии - Льоса

открыто высказала и горстка ваших граждан. Причем некоторые из них протестовали против ввода войск еще до того, как он совершился.

Утром 29 июля 1968 года арестовали Анатолия Марченко. За «нарушение паспортного режима». Нелепость обвинения — тридцатилетнего грузчика задержали в Москве, где он не был прописан, однако работал — объяснять не приходилось. В недавнем прошлом политзаключенный, автор получившей широкое хождение в самиздате книги «Мои показания», Марченко незадолго до ареста опустил в почтовый ящик «Открытое письмо чехословацким газетам», в котором писал:

«Я внимательно (насколько это возможно в нашей стране) слежу за событиями в Чехословакии и не могу спокойно и равнодушно относиться к той реакции, которую вызывают эти события в нашей печати. На протяжении полугода… газеты стремятся дезинформировать общественное мнение нашей страны и в то же время дезинформировать мировое общественное мнение об отношении нашего народа к этим событиям. Позицию партийного руководства газеты представляют как позицию всего населения — даже единодушную. Стоило только Брежневу навесить на современное развитие Чехословакии ярлыки «происки империализма», «угроза социализму», «наступление антисоциалистических элементов» и т. п. — и тут же вся пресса, все резолюции дружным хором подхватили эти же выражения, хотя наш народ сегодня, как и полгода назад, ничего по существу не знает о настоящем положении дел в Чехословакии».

С осени 1967-го лишь малый круг интеллигенции, как губка, впитывал все сведения, поступавшие из Праги. События, происходившие в этой стране, вызывали горячее сочувствие, внушали надежду и тревогу. Еще продавались в киосках «Союзпечати» пражские газеты; их молниеносно раскупали, быстро переводили и шумно обсуждали. Ясно было одно: правительство Дубчека решилось на дерзкий эксперимент — действуя в рамках социалистической системы, оно почти упразднило цензуру, на деле, а не на словах предоставило своим гражданам свободу высказывать и отстаивать убеждения.

А на московских кухнях кипели споры. К весне 1968-го, когда разногласия между «братскими компартиями» стали очевидны, ощущение тревоги сменилось предчувствием беды и все дискуссии свелись к одному простому вопросу: «Задавят или не задавят?» Одни (их было большинство) полагали, что вооруженное вторжение невозможно, приводя достаточно веские доводы. Если танки войдут в Прагу, говорили они, то будет дискредитировано мировое коммунистическое движение, от нас отшатнутся даже друзья, чего не могут не понимать наши руководители… Так что ситуация будет урегулирована мирным путем, более того, пример Чехословакии чему-нибудь и нас научит! Другие были не столь категоричны, они предполагали худшее, хотя и не теряли надежд на благоразумие Советского правительства. Третьи (их было немного) считали, что вторжение почти неминуемо, и всеми силами стремились если не предотвратить, то хотя бы отдалить трагедию.

Из самиздатской «Хроники текущих событий» (выпуск третий, 1968 год): «29 июля в посольство Чехословакии было передано письмо пяти советских коммунистов с одобрением нового курса КПЧ и осуждением советского давления на ЧССР. Письмо подписали П. Григоренко, А. Костерин, В. Павлинчук, С. Писарев и И. Яхимович».

Еще у многих на памяти были венгерские события 1956 года. Советские интеллигенты, убежденные в том, что чехи разделят судьбу венгров, оказались в мучительнейшем положении людей, которые знают о готовящемся преступлении, ничем не могут помочь жертве, но и молчать тоже не могут. Обязаны предупредить, хоть это и бесполезно…

Суд над А. Марченко был назначен на 21 августа.

Обычно приговор по столь ничтожному делу, как нарушение паспортных правил, оглашается быстро и сводится к штрафу, а тут заседание продлилось до позднего вечера, и судья был строг, и приговор не мягок: год лагерей. И все уже понимали, что на свободу Марченко выйдет нескоро, что в лагере добавят… Расчет властей был прост: припугнуть, предупредить «диссидентов» (чужой народ в грош не ставим, с вами тем более не будем чикаться), принудить к молчанию. Крови не алкали — жаждали послушания. Но просчитались.

А на короткой волне уже звучал исполненный боли и отчаяния женский голос с чуть заметным чешским акцентом: «Русские братья, уходите, мы вас не звали!» Еще — звучал.

Из «Хроники текущих событий» (выпуск четвертый, 1968 год): «В ночь с 21 на 22 августа… 20-летний ленинградец Богуславский написал на трех клодтовских конях: «Вон Брежнева из Чехословакии». Тут же, на Аничковом мосту, он был арестован и через две недели осужден по ст. 70 на пять лет строгого режима. Верховный суд РСФСР… переквалифицировал его действия на ст. 1901 и соответственно изменил меру наказания: 3 года общего режима (максимум по данной статье).

Эстонский студент, написавший в Тарту на стене кинотеатра в ночь с 21 на 22 августа: «Чехи, мы — ваши братья», при задержании был зверски избит: у него отбиты почки, и он до сих пор находится в больнице».

23 августа 1968 года Москва встречала Людвика Свободу. Рассказывает Лариса Богораз: «Везли Свободу. Он ехал, стоя в открытой машине, слепо смотрел перед собой. Лицо его было безжизненной, трагической маской. Рядом с ним, добро улыбаясь, стояли Брежнев с Подгорным, а стоящий сзади Косыгин был, как всегда, мрачен. Машина шла медленно. Люди на тротуаре замахали флажками, закричали, заприветствовали. Свобода глядел вперед, не поворачивая головы ни вправо, ни влево. Видеть это было страшно и невыносимо, словно посреди карнавала шла по улицам похоронная процессия. Мне захотелось выкрикнуть что-то наперекор этой равнодушно-веселой толпе, ведь произошла жуткая трагедия, наши танки вошли в Прагу, и все мы, и я в том числе, в этом виновны… Я сдержалась».

«Утром 25 августа, — вспоминает Юлий Ким, — ко мне пришел Вадик Делоне. Все уже было решено, отговаривать поздно, но Вадик мог и не знать… Знал. Он коротко спросил: «Идут или не идут?» Соврать я не мог и все же вяло напомнил Вадиму, что на нем висит еще прежний, условный срок. Он в корне пресек эти поползновения, протянул руку и сказал, картавя на все буквы в силу своего французского происхождения: «Пгощай, стагик, чегез тги года встгетимся». Меня потрясла будничность этого — нет, не предсказания, не пророчества, не предвидения — достоверного распределения своей жизни… «Все, я пошел в лагерь, старик», — так это прозвучало. Так и исполнилось».

Два года спустя во Франкфурте-на-Майне выйдет книга Натальи Горбаневской «Полдень», где будут собраны документы, рассказы друзей, свидетельства очевидцев, чудом добытая стенограмма суда… Часть этих материалов использована в статье.

Наталья Горбаневская:

«Флажок я сделала еще 21 августа: когда мы ходили гулять, я прицепляла его к коляске, когда были дома, вывешивала в окне. Плакаты я делала рано утром 25-го: писала, зашивала по краям, надевала на палки. Один из них был написан по-чешски: «At žije svobodné a nezávislé Čescoslovensko!», то есть «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!». На