Седьмой лимузин - Дональд Стэнвуд

— Фройляйн Краус! Что-нибудь стряслось?

Он был в рубашке с закатанными рукавами, в подтяжках, волосы всклокочены. Нормальный вид свободного от службы священника. Пока они поднимались по лестнице, Люсинда молчала; она все расскажет ему, но только не сейчас. Но тут она попала в комнату, казалось, разваливающуюся на части подобно ее собственной жизни. Беспорядочно разбросанные досье, рекомендательные письма, собранные в стопку картины, плакаты, явно только что снятые со стен и завернутые в старые газеты.

— Вы уезжаете?

Джулиан, понурившись, кивнул, принялся бесцельно перебирать брошюры и книги.

— Меня отзывают. Мы с Первой Президентурой разошлись по… — Он шмыгнул носом. — …можно сказать, по вопросам тактики. Старейшины не видят смысла в том, чтобы вербовать в Сион новых пилигримов, если те все равно не попадут в США согласно только что принятому закону об иммиграции.

У Люсинды подкашивались ноги. Она села.

— Не дадите ли вы мне стакан воды? — Получив испрошенное, она отчаянно улыбнулась. — Ну, и когда же вы уезжаете?

— На следующей неделе, в среду. На «Иль-де-Франсе». — Он принялся рыться в бумагах, беспорядочно разбросанных по письменному столу, словно обрадовавшись возможности отвлечься от разговора. — А вы не слышали? Хотя нет, не думаю.

Якоб в конце концов получил согласие на экспедицию. Они с Оскаром сейчас в Париже, подбирают себе команду. — Джулиан показал Люсинде письмо из Лувра. — Думаю, мне удастся составить ему компанию, по меньшей мере, до Нью-Йорка. — Он строго улыбнулся, что означало, что он собирается на свой лад пошутить. — Старейшинам кажется, будто Якобу могут пригодиться мои советы. Насчет того, как раскуривать с краснокожими трубку мира.

Люсинда улыбнулась, хотя и неискренне. Она представила себе прекрасный корабль, знаменитый «Иль-де-Франс», машущие на прощание руки, развевающиеся флаги. Представила и себя, остающуюся на причале.

— Но не у меня одного заботы. — Джулиан говорил искренне, говорил приглашающе. — Свои заботы у всех.

Сколько бы Люсинда ни пила, во рту у нее по-прежнему было сухо, поэтому она отставила стакан в сторону.

— Хочу рассказать вам одну историю. Она о… о множестве всяких вещей. Например, о том, как мы познакомились с Анжелой. Это было не Божьих рук дело. По крайней мере, так хочется думать.

Люсинда начала неторопливо рассказывать, следя за выражением глаз, которые, казалось, видели ее в лучшем свете, чем она того заслуживала, которые велели ей продолжать безмолвным одобрением или, куда реже, деликатным укором. И ее сомнения и страхи мало-помалу растаяли, словно их не было вовсе, — и она уже мало что скрывала от него, а потом и вовсе перестала скрывать что бы то ни было, ибо теперь к ней пришла уверенность, что она попадет на борт этого корабля и ни за что не согласится сойти на берег.

Она рассказала ему о Карле, и слезы лились у нее при этом как будто из самой глубины души, а потом и об Элио, правда, уже выбирая слова с куда большей осторожностью. Слишком тесно оба эти мужчины были связаны с темой, которой она не смела касаться ни в коем случае. Ребенок, который чуть не оказался в мусорном бачке у Дорфманов, отец ребенка, вопрос о котором можно разрешить, только бросив монету на «орла» и «решку»…

Но тут руки Джулиана прикоснулись к ее щекам, осторожно, но не без определенной угрозы, а его губы придвинулись вплотную к ее губам. От него пахло чистотою. Сеном и сильным дешевым мылом. Не стоит мне поступать так, сказал он, я недостоин. Нам надо помолиться. И она с благодарностью начала молиться. Это было похоже на первый вечер с Карлом, едва не раздавившим ее своим «Бугатти». Обещание и угроза — и все это одновременно.

Нет, лучше не думать об этом, никогда не думать. Лучше остаться здесь и всей душой вникнуть в новый жизненный план. А Бог возлюбит ее, как же иначе? С чего бы тогда Он сулил ей то одно, то другое?

Глава сороковая

Якоб Роше ни за что не признался бы себе в этом, но прощание с дьяконом Сполдингом и его невестой доставило ему радость. Нет, конечно, они скрасили утомительное путешествие по синему морю среди отвратительных зеленых рож. И благодаря их присутствию на борту появилась, по крайней мере, тема для разговоров: о том, как дьякон и его барышня взяли себе по отдельной каюте в третьем классе, но, тем не менее, в ночной тишине по коридору разносились торопливые шаги…

Но противно становилось, когда дьякон, отведя его в сторону, принимался внушать: Якоб, пожалуйста, объясните им, что не следует распускать языки. То есть уже взывал к умению членов его «команды» держать язык за зубами, а ведь это умение вскоре понадобится самому археологу.

Не то чтобы на борту «Иль-де-Франса» вовсю трезвонили свадебные колокола. Парочка избегала любых упоминаний о своей помолвке. Именно Оскар заговорил о том, что, по его словам, в воздухе пахнет свадьбой, после того, как они все распрощались на Центральном вокзале, который тоже представлял собой своего рода храм.

— Вы должны были сами заметить, Якоб. Обручальное кольцо уже продето дьякону в нос.

Оскар, безусловно, был циником, однако ошибался он крайне редко.

Фройляйн Краус, конечно, сильно изменилась: никакой, насколько он мог судить, косметики, явное желание выглядеть воплощением добропорядочности, постоянные прогулки под ручку с суженым. Якоб искренне желал им добра. Если бы только они с Анжелой… Но тут же эта перспектива утрачивала реальность: ее брат ни за что не согласится на это.

Что ж, разные пути, разные судьбы. И разные поезда. Дьякон со вновь обращенной невестой устремился на запад («Вы ведь к нам непременно приедете?»), тогда как Якобу с его командой предстояло куда более короткое путешествие в верховья штата Нью-Йорк. Маленькая экспедиция с весьма скромной сметой. Кроме Оскара, в команде только Хунте и Тассе, лучшие луврские эксперты в области финикийского языка и египтологии. Анри Шаброль поднял ужасный скандал, прежде чем дал согласие на их поездку. Но Якобу были нужны люди, способные поглядеть свежим взглядом на американскую целину, осознавая одновременно, что именно связывает Новый свет со Старым.

Сперва они встали лагерем у горы Кумора. Даже Оскар чувствовал исходящую отсюда мощь. Конечно, теперь это было всего лишь безобидное пастбище, и Ангел Мороний больше не трубил в свою трубу, указуя путь к Золотым Листам. Но стояла здесь потрясающая тишина, как в Трое или Фермопилах. Нельзя было осквернять эту гору, ища в ее глубинах следы пребывания Сынов Моисеевых. Церковь такого не допустила бы, да, кроме того, истинные ключи были разбросаны по всей стране.

Двадцать одно захоронение на территории четырнадцати штатов. Якоб знал их расположение на карте страны с такой же точностью, как небесные созвездья, — они тянулись ломаной линией из Нью-Гэмпшира до Аризоны. Серьезные раскопки экспедиция начала на Горе Тайн, обследуя небольшие пещеры эпохи мегалита, затем вернулась в штат Нью-Йорк, в Нью-Салем, чтобы в благоговении полюбоваться девяностотонным долменом — самым большим из найденных во всей Северной Америке. Якоб пытался не выказать разочарования, обнаружив на камнях только огамские письмена — и ничего определенно семитического. Или хотя бы отдаленно похожего на семитическое. Больше повезло им в Род-Айленде, где Тассе самым категорическим образом установил, что в орнаменте корабельной резьбы в заливе у Горы Надежды содержатся буквенные вкрапления из пунического алфавита, как на некоторых страницах Ветхого завета.

Мамонтова пещера в Западной Виргинии, Календарное захоронение в Давенпорте, штат Айова, раскопки в Понтококе, штат Оклахома. Команда вела раскопки и фотосъемку весь день, а затевала обмен гипотезами в ночных поездах.

— Якоб, — Оскар передал другу фотографию, на которой Тассе был заснят возле девятифутового гранитного фаллоса. — Объясните ему, что если он обрезан, это вовсе не означает, будто он принадлежит еврею.

Но Якоб, казалось, полностью утратил чувство юмора, даже если таковое у него и наличествовало. Глупо, конечно, было нервничать, но они с каждым часом приближались к побережью Тихого океана, переезжая из Канзаса в восточное Колорадо, а ведь именно здесь ему и предстояло начать рассказывать свои сказки.

Разумеется, на протяжении всего этого времени он был вынужден скрывать истину. Уже когда объяснял Тассе и Хунте, что, если они ничего не имеют против, то, раз уж экспедиции придется вести раскопки в здешних местах, почему бы не заехать в городок Кит-Карсон. Когда рассказывал им о друге (строго говоря, о дальнем родственнике, еще из-за океана), который получил здесь в наследство ранчо, после чего Якоб, в свою очередь, пообещал ему приехать взглянуть на его новые владенья.

— Друг семьи, — выдохнул он в конце концов, пытаясь представить себе при этом лицо Анжелы, но одновременно с нею перед мысленным взором появился и Адольф…