Ледобой. Круг - Азамат Козаев

А когда наружу со светочами вышли девятеро, жующие на ходу, и бывалый воин понял, что именно перемалывают крепкие челюсти и отчего усы и бороды парней перепачканы свежей кровью, Ястама повело. К старой конюшне уже спешили пастухи, Верна поддержала Жарасса и шепнула:

– Скажи им, пусть вытащат порубленных разбойников наружу и заберут себе разбойничье добро из крепости…

Обратно в Гарад-Багри ехали молча. И без того отряд не отличался особой говорливостью, а после того, как уста замкнул Ястам, стало вовсе тихо, как в пустыне. Верна не тормошила старого бойца, пусть придет в себя и отмолчится. Себя вспомнила, когда увидела девятку в бою первый раз. Жарасс еще молодцом, не пускает слюни и не глядит пустыми глазами в никуда. Просто сцепил зубы и желваками играет под седой бородой.

– Госпожа Верна, не пойми старика неправильно, – заговорил наконец. – Я молчу оттого, что ни о чем ином говорить не смогу, а любой разговор кажется мне пустым сотрясением воздуха против того, что видел собственными глазами. Ищу слова, которыми поведаю пресветлому саддхуту истину о недавнем бое в горах, и не нахожу. Сказать, что сорок два разбойника полегли за несколько мгновений, – ничего не сказать. Как я объясню правителю то мельтешение мечей перед глазами, которое заворожило меня, точно дудочка заклинателя змей? Какими словами описать то молниеносное искусство умерщвления врагов, которым твои люди владеют лучше всех, кого я только встречал на своем длинном жизненном пути? С кем сравнить мне разбойников, ставших вдруг медлительными и беспомощными? Может быть, с черепахой и гепардом? Или с бабочкой и стрелой?

Верна, хмуро улыбаясь, пожала плечами. Как бы ни расписал старик бойню в конюшне, саддхут поймет все правильно. Правитель далеко не дурак. И, пожалуй, теперь можно надеяться на скорую гибель, ведь Ястам недавно обмолвился о том, что Багризеду с некоторых пор трясет. Неспокойно сделалось на границах и на море, у окрестных князей прорезались острые зубы и нагулялся отменный аппетит.

Ближе к вечеру второго дня на дальнокрае вытянулась полоска моря и вскоре поднялся холм, под которым вольно раскинулся город. Нагретый жарким солнцем воздух струился, и отдаленность трепетала, словно косынка на ветру. Холм дрожал и кривлялся в голубоватом мареве, точно скоморох.

– Саддхут просил меня доложить о результатах похода немедленно, стояла бы даже глухая ночь на улице. Но, по счастью, будить Бейле-Багри не придется.

– Мы к себе, на постоялый двор. – Верна кивнула в сторону, где располагалось их теперешнее временное пристанище.

– Не случилось бы так, что вскоре тебе, госпожа, и твоим людям придется сменить обиталище, – усмехнулся Ястам. – И тем ближе к покоям саддхута и скорее, чем более красочно и правдиво я опишу то, что случилось в горах.

Вероятнее всего, так и случится. Расседлывать лошадей или не стоит? Отчего-то меньше всего думалось о предстоящих впереди схватках, а только о том, удастся ли еще хоть разок сходить на торг и прикупить что-нибудь новенькое. К чему возить с собой золото, кому его оставлять после смерти? А так… тоже глупость получается. Вот расстараются портные, сошьют много красивых нарядов, и где все это великолепие носить? Врагов очаровывать?

Вошли в город через те же полуденные ворота, коротко попрощались. Ястам направил коня ко дворцу саддхута, девятеро и Верна – к постоялому двору.

Первый же вопрос, которым Бейле-Багри встретил Верну и девятку, для кого иного прозвучал бы донельзя странно:

– Так сколько времени, госпожа Верна, я волен распоряжаться таким великолепным подарком?

– До конца весны, пресветлый саддхут.

Терпения правителю Багризеды хватило ровно на то, чтобы дать путникам немного прикорнуть с дороги и сбить с одежды пыль. Солнце только-только падало, когда оружейник самолично явился в «Дикого осла» пригласить десяток во дворец. Пока сидела против Бейле-Багри, будто воочию видела, как мелькают в глазах саддхута картины одна другой слаще – тот князь разбит, этому соседу крепко дадено по загребущим рукам, горит-полыхает вражеская твердыня. Повторила для пущей ясности:

– До конца весны или меньше, если нам случится положить головы.

Правитель Багризеды переглянулся с двумя военачальниками – никем иным эти люди с властными лицами и колючими глазами быть не могли, – и едва не в один голос все трое прошептали:

– Субайнальское приречье!

Субайнал течет раздольно и ровно, в самом широком месте всякой стреле не хватает скорости и силы, чтобы перелететь с берега на берег даже по наклонной дуге. Падает едва не в середину. Шесть княжеств снизаны длинной водяной лентой, словно бусинки в ожерелье.

Чеклай-Чекле – в тамошних горных отрогах находит свой исток полноводный Субайнал; Кобо-Коби, предгорная страна, славная медами и сырами; Жегера, на чьих плодородных полях родится лучшая в округе рожь; Белая Степь, бескрайнее прибежище кочевников и несчетных табунов полудиких лошадей; Кешугри, чьи крепости выросли на островах в самой середине течения, и собственно Багризеда, вставшая на устье, богатом благородным сатамом, рыбой во всех отношениях превосходной.

Корабли тянули против течения быки, шедшие берегом. Гораздо проще стало бы уйти вверх по реке и сплавляться на ладьях вниз, но этот исход отмели как рисковый. Кто-то из островных бойцов мог избегнуть смерти и, спустившись на лодке по течению, предупредить остальных. Когда же за спиной остается лишь разоренная крепость, предупреждать некого, а подняться вверх по Субайналу быстро очень трудно. Верна стояла на носу передовой ладьи боевого каравана и безучастно смотрела вперед. Все равно, за кого сражаться, безразлично, какой князь виноват, этот или тот. Кто первым отправит в дружину Ратника – тот и лучше, того и благодарить.

Далеко позади осталась прежняя жизнь, уже стала сомневаться: не привиделось ли все это? Тычок, Безрод, Гарька… Даже думается о прошлой жизни равнодушно и представляется все блеклым и бесцветным. Какие волосы у Тычка? Злобог его знает, кажется, седые. Какого цвета обручье на левом запястье Гарьки? Злобог ее знает, кажется, синее, глазурованное. Или зеленое?.. Или правое запястье?.. Интересно, у обитателей черных крепостей Кешугри есть дальнобойные луки, стрелы которых прошивают человека насквозь, будто игла простое полотно?

С некоторых пор ходить по течению Субайнала сделалось небезопасно. Почил старый Кешуг-Меркут, князь настолько же разумный, насколько несгибаемый и прямой, отпрыски же его не снискали себе ни славы родителя, ни его блестящего ума. На пятерых братьев трезвомыслие нашлось только у одного, остальные обнаружили в себе только страсть к дракам и сомнительным предприятиям.