Бисмарк - Николай Анатольевич Власов

мая канцлер, уже уверенный в поддержке со стороны Центра, обрушился с резкой критикой на Ласкера, заявившего, что Бисмарк проводит политику в интересах имущих слоев: «Я могу с тем же успехом сказать господину Ласкеру, что он ведет финансовую политику неимущего; он принадлежит к тем господам […], о которых Писание говорит: они не сеют, они не жнут, они не ткут, они не прядут, и все же они одеты — я не буду говорить как, однако одеты. Господа, которых не греет наше солнце, которых не мочит наш дождь, если они случайно не вышли на улицу без зонта, которые образуют большинство в наших законодательных органах, которые не занимаются ни промышленностью, ни сельским хозяйством, ни ремеслом, поскольку они чувствуют себя полностью занятыми тем, чтобы представлять народ в самых различных направлениях»[657]. В этот личный выпад Бисмарк вложил всю свою неприязнь не только к профессиональным политикам как таковым, но и к левым национал-либералам, на компромисс с которыми он вынужден был часто идти в прошлом и на которых теперь мог со спокойной душой обрушивать свой гнев.

Сотрудничать с Центром, однако, оказалось нелегко. Бисмарку пришлось пойти на существенные уступки: часть поступлений от пошлин направлялась в казначейства государств — членов империи. План обеспечить полную независимость имперского бюджета был в значительной степени перечеркнут. Когда национал-либералы выступили против соответствующей поправки, Бисмарк 9 июля поставил перед ними простой выбор: либо покорность, либо переход в оппозицию. Ни о каком равноправном сотрудничестве речь уже не шла. «Фракция может поддерживать правительство и тем самым приобрести влияние на него, однако если она хочет управлять правительством, то вынуждает последнее реагировать на это со своей стороны, — заявил канцлер с парламентской трибуны. — Правительство не может следовать отдельным фракциям, оно должно идти своим путем, который считает правильным; на этих путях оно прислушивается к решениям Рейхстага, оно нуждается в поддержке фракций, но господству одной фракции оно не подчинится никогда!»[658] В этих словах заключалось своеобразное политическое кредо Бисмарка в том, что касалось отношений с парламентом.

Таможенный закон был принят 12 июля. Параллельно с этими событиями произошли серьезные кадровые перестановки. «Системные либералы» покидали правительство. В 1878–1879 годах в отставку один за другим ушли два прусских министра финансов (Отто фон Кампхаузен и Артур Хобрехт), министр сельского хозяйства (Карл Рудольф Фриденталь) и, наконец, министр по делам культов Фальк. Отставка последнего стала символом окончательного завершения Культуркампфа. Его преемником стал Роберт фон Путткамер[659], консервативный и глубоко религиозный представитель старого прусского дворянства, «Прекрасный пловец, жаль, что он плавает в каждой луже», — иронично высказывался о новом министре сам Бисмарк[660].

Национал-либеральная партия по итогам этих событий оказалась в состоянии тяжелого внутреннего кризиса. В 1880 году от нее откололось левое крыло (так называемые сецессионисты); оставшаяся часть выбрала тесное сотрудничество с Бисмарком и консерваторами. Однако влияние национал-либералов, как и размер их парламентской фракции, в дальнейшем даже отдаленно не достигали тех масштабов, которые были привычными для них в период Либеральной эры. Внутриполитический поворот, таким образом, завершился. В целом Бисмарку удалось справиться с кризисными явлениями и достаточно успешно утвердить свою власть. Нельзя сказать, что он смог осуществить все свои планы, однако общий итог оказался позитивным. Вопрос теперь заключался в том, чтобы укрепить и развить этот успех, что было непростой задачей.

Процессы, происходившие внутри империи, не могли не отражаться на международной политике. В первую очередь это касалось новых покровительственных пошлин, существенно задевавших интересы соседних государств. В частности, заградительные барьеры в отношении иностранного зерна наносили серьезный ущерб России, для которой экспорт хлеба в Европу имел огромное значение. С другой стороны, именно в конце 1870-х годов в Великобритании начало появляться беспокойство по поводу потока германской промышленной продукции, хлынувшего на внешние рынки по демпинговым ценам. «Мастерская мира» обнаружила появление опасного конкурента.

Все это, безусловно, оказывало влияние на «внешнеполитический поворот» конца 1870-х годов. Его отправной точкой стал масштабный Восточный кризис, начавшийся с восстания балканских народов против османского господства в 1875 году. В роли основных действующих лиц выступали болгары и сербы — православные славяне, на стороне которых были симпатии общественного мнения Российской империи. Если в Петербурге считали необходимым поддержать единоверцев, то в Вене с тревогой смотрели на перспективу усиления российского влияния на Балканах, которые Австрия считала своей сферой интересов. Напряженность между двумя странами нарастала с каждым днем.

Германской империи было сложно остаться в стороне от этих событий, поскольку оба партнера возлагали на нее свои надежды. При этом Бисмарк отлично понимал, что у Берлина на данный момент никаких интересов на Балканах нет, а Восточный вопрос его напрямую не касается. Однако пассивность могла привести к самым негативным последствиям, поэтому канцлер предпринимал серьезные усилия для сохранения контакта между Веной и Петербургом. Он считал необходимым для всех сторон пойти на уступки, чтобы снизить уровень напряженности. В разговоре с британским послом лордом Расселом в январе 1876 года канцлер предложил свой план урегулирования Восточного вопроса: Австро-Венгрия получает Боснию, Россия — Бессарабию, а Британия — Египет[661]. Однако этот проект, прекрасно подходивший к реалиям века кабинетной дипломатии, в современных условиях не мог иметь успеха. По мере нарастания волны национально-освободительного движения на Балканах росла и напряженность в русско-турецких и русско-австрийских отношениях.

В мае 1876 года представители государств — членов Союза трех императоров встретились в Берлине. Князь Горчаков прибыл в германскую столицу с требованием предоставить широкую автономию славянским народам Османской империи. Граф Дьюла Андраши высказывался за гораздо более умеренную реформу. Бисмарк заявил, что от Германии нельзя требовать выбирать между ее союзницами, по сути поддержав австрийские предложения. Петербург вынужден был пойти на компромисс с Веной, достигнутый на переговорах в Рейхштадте в начале июля. Однако в сложившейся ситуации это соглашение не могло носить долговременный характер. Борьба продолжалась.

Стремясь добиться от Берлина более активной поддержки, Горчаков в августе 1876 года предложил Бисмарку выступить с инициативой созыва европейского конгресса по Восточному вопросу. Канцлер отреагировал скептически, заявив: «Я всегда слышал слово «Европа» из уст тех политиков, которые требуют от других держав что-то такое, чего они не рискуют требовать от собственного имени»[662]. Он ответил отказом, однако счел необходимым подсластить пилюлю. К Александру II был в качестве посланца германского императора отправлен генерал-фельдмаршал барон Эдвин фон Мантейфель. С собой у него имелось собственноручно написанное Вильгельмом I письмо, в котором черным по белому значилось: «Воспоминания о Вашей позиции по отношению ко мне и моей стране с 1864 по