Зверобой, или Первая тропа войны - Джеймс Купер

Он сидел, прислонившись спиной к стене, в углу комнатки, и голова его тяжело свешивалась на грудь.

Подчиняясь внезапному порыву, Джудит бросилась вперед и сдернула с отца колпак, нахлобученный на голову и закрывавший лицо почти до самых плеч.

Она увидела ободранное, трепещущее мясо, обнаженные вены и мышцы…

Хаттер был скальпирован, хотя все еще жив…

Глава 21

Им легко издеваться, когда он убит,

Осквернять молчанье могил,

Но ему все равно, на холме он лежит,

Где британец его схоронил.

Читатель должен представить себе весь ужас, который испытывали дочери, неожиданно увидя потрясающее зрелище, описанное в конце последней главы. Мы не станем распространяться об их чувствах, о проявлениях дочерней преданности и будем продолжать наш рассказ, пропуская наиболее отталкивающие подробности разыгравшейся здесь сцены. Изуродованная голова с ободранной кожей была перевязана, запекшаяся кровь стерта с лица страдальца, ему были оказаны другие услуги в том же роде, и лишь потом сестры задались вопросом, что же случилось с их отцом. Как ни просты были совершившиеся факты, они во всех своих подробностях стали известны лишь несколько лет спустя; мы, однако, изложим их теперь же в немногих словах. В борьбе с гуронами Хаттер получил удар ножом от того старого воина, который из предосторожности отобрал оружие у всех своих подчиненных, но оставил его у себя. Натолкнувшись на упорное сопротивление своего противника, гурон решил дело ударом ножа. Случилось это как раз в тот момент, когда дверь отворилась и Непоседа вырвался наружу. Вот почему ни старого индейца, ни его врага не было на платформе в то время, когда там шла борьба. Хаттер совершенно обессилел, а его победителю было стыдно показаться со следами свежей крови на руках, после того как он так убеждал молодых воинов захватить пленников живьем. Когда три гурона вернулись после неудачной погони за девушками и решено было, покинув «замок», присоединиться к отряду, оставшемуся на берегу, Хаттера попросту скальпировали, чтобы приобрести этот освященный обычаем трофей. Затем его оставили умирать медленной смертью, — случай, не редкий в этой части Американского континента. Однако если бы ранения, причиненные Хаттеру, ограничились верхней частью головы, он мог бы еще поправиться, но удар ножом оказался смертельным.

— Ах, Джудит! — воскликнула слабоумная сестра, когда они оказали несчастному первую помощь. — Отец охотился за скальпами, а где теперь его собственный скальп? Библия могла бы предсказать ему это ужасное наказание!

— Тише, Хетти, тише! Он открывает глаза. Он может услышать и понять тебя. Ты совершенно права, но слишком ужасно говорить об этом.

— Воды, — прошептал Хаттер, делая отчаянное усилие, и голос его звучал еще довольно твердо для человека, уже находящегося при смерти. — Воды!.. Глупые девчонки, неужели вы позволите мне умереть от жажды.

Дочери тотчас же принесли воды и подали ее раненому; это был первый глоток, полученный им после долгих часов мучительных страданий. Вода освежила пересохшее горло и на минуту оживила умирающего. Глаза его широко раскрылись, и он бросил на дочерей тот беспокойный, затуманенный взгляд, которым обычно сопровождается переход души от жизни к смерти.

— Батюшка, — сказала Джудит, потрясенная ужасным положением отца, и собственным бессилием оказать пострадавшему какую-либо действенную помощь. — Батюшка, что сделать для вас? Чем можем мы с Хетти облегчить ваши мучения?

— «Батюшка»… — медленно повторил старик. — Нет, Джудит, нет, Хетти, я вам не отец. Она была вашей матерью, но я вам не отец. Загляните в сундук, там все… Дайте мне еще воды.

Девушки выполнили его желание. Джудит, у которой сохранились более ранние воспоминания, чем у сестры, испытала неизъяснимую радость, услышав эти слова.

Между нею и ее мнимым отцом никогда не было особой симпатии. Подозрения не раз мелькали в ее уме, когда она вспоминала подслушанные ею разговоры отца и матери. Было бы преувеличением сказать, что она никогда не любила старика, но, во всяком случае, надо признаться: она теперь радовалась, что природа не наложила на нее долга любить его. Хетти испытывала совсем другие чувства. Она была не способна к тем тонким различиям, которые умела делать ее сестра, но натура у нее была глубоко привязчива, и она по-настоящему любила своего мнимого отца, хотя и не так нежно, как покойную мать. Ей больно было слышать, что он не имеет права на ее любовь. Смерть и эти слова как бы вдвойне лишали ее отца. Не будучи в силах совладать с собой, бедная девушка отошла в сторону и горько заплакала.

Это несходство в настроении у обеих девушек заставило их в течение долгого времени хранить молчание.

Джудит часто подавала воду страдальцу, но не хотела докучать ему расспросами, отчасти щадя его, но еще больше, говоря по правде, из боязни, как бы дальнейшие объяснения не изгнали приятной уверенности, что она не дочь Томаса Хаттера. Наконец Хетти осушила свои слезы, подошла ближе и села на стул рядом с умирающим, который лежал, вытянувшись во весь рост, на полу.

Подушкой ему служила груда оставшейся в доме старой одежды.

— Отец! — сказала она. — Разрешите называть вас отцом, хоть вы и говорите, будто вы не отец мне. Отец, позвольте почитать вам библию. Мать всегда говорила, что библия приносит утешение страждущим. Она часто тосковала, страдала и тогда заставляла меня читать библию. Это всегда приносило ей облегчение. Много раз мать слушала меня, когда слезы лились у нее из глаз, а под конец начинала улыбаться и радоваться. Отец, вы и не знаете, какую пользу может принести вам библия, потому что никогда не испытывали этого! Теперь я прочитаю вам главу, которая смягчит ваше сердце, как смягчила сердце гуронов.

Нет надобности объяснять, что бедная Хетти отнюдь не вникала в смысл библии.

Выбирая какое-нибудь место для чтения, она руководствовалась только своим инстинктом. На этот раз ей пришло в голову, что покойная мать больше всего любила книгу Иова и всегда перечитывала ее с новыми наслаждением. Хетти знала ее почти наизусть и теперь начала уверенно читать:

— «Погибни день, в который родился я, и ночь, которая сказала: зачался человек. Ночь та будет тьмою, и…»

Тут болезненные стоны умирающего на минуту прервали чтение. Хаттер бросил вокруг себя беспокойный, блуждающий взгляд, но вскоре нетерпеливым движением руки подал знак, чтобы чтение продолжалось. Исполненная необыкновенного одушевления, Хетти громким и твердым голосом прочла все те главы, где страдалец Иов, проклявший день своего рождения, примиряется наконец со своей совестью.