Ученик пекаря - Джулия Джонс

— Слушаю, ваше преосвященство.

— Я подписал эдикт, воспрещающий рыцарям доступ в город Рорн. — И Тавалиск обратил свой взор на блюдо с телячьими потрохами, вдыхая заманчивый аромат. Их приготовили так, как он любил, — обжарили в небольшом количестве масла, без специй и прочих приправ, которые могли бы заглушить их особый вкус.

— Вальдису ваш эдикт определенно придется не по нраву.

— Того я и добиваюсь, Гамил. Я сыт по горло их вмешательством в наши торговые дела. Не далее как на прошлой неделе они захватили один из наших кораблей и два дня продержали в море, пока не обыскали его от киля до клотика. Вся рыба, которую везло судно, испортилась. — Тавалиск высматривал на блюде кусочек полакомее. — Мало того — они и в самом городе сеют смуту, внушая людям, что я недостоин служить Богу. Тирен затеял опасную игру, и самое время дать ему почувствовать, что и противники у него не из слабых. — Тавалиск зажал между пальцами кусочек и с укором взглянул на Гамила, когда бледный сок брызнул ему на платье.

— А если рыцари предпримут ответные меры, ваше преосвященство?

— Кто, рыцари Вальдиса? Сомнительно, Гамил. Они, конечно, начнут собирать сходы и соборы и слать нам грозные письма. На быстрые действия они не способны. Они целых сто лет решали, где им заложить свой проклятый город. — Тавалиск выбрал потрошок побольше. — Нет, Гамил, ничего они делать не станут.

— Зачем же вы тогда подписали этот указ?

— Но это же очевидно. — Архиепископ сунул кусочек в рот и сначала покатал на языке, смакуя его рубчатую ткань, а после вонзил зубы, ощутив восхитительный сок. — Я надеюсь положить начало гонениям на них. Разве ты не видишь, что рыцарей все менее охотно принимают повсюду? Никто на юге им больше не доверяет. Они либо ведут себя как опасные фанатики, либо подрывают чужую торговлю, сбивая цены. Рорн станет первым городом, взявшим на себя смелость изгнать этих напыщенных лицемеров. А примеру Рорна последуют и другие города: Марльс, Камле и Тулей. И вскоре рыцари увидят, что их свобода на востоке весьма ограниченна. — Тавалиск высыпал оставшиеся потроха в огонь.

— Могу ли я спросить, отчего ваше преосвященство так настроены против рыцарей?

Тавалиск осторожно промокнул пятно на платье.

— Право же, Гамил, твоя близорукость меня изумляет. Тирен рвется захватить все торговые пути. Суша и реки их больше не удовлетворяют — теперь им подавай и море.

— А я думал, что рыцари просто обеспечивают кораблям защиту в пути.

— Да, прежде они сопровождали суда — и до сих пор это делают, только вот цены за их услуги так возросли, что за товары, прибывшие на этих судах, дерут втридорога. А те товары, которые они возят сами, рыцари пускают на рынок за полцены. Северяне твердо верят в то, что Рорн нарочно взвинчивает цены. — Тавалиск взял апельсин из вазы с фруктами. — От Тирена добра ждать не приходится. Слишком он честолюбив. Он завел дружбу с герцогом Бренским, чтобы приобрести влияние на севере. Нельзя допустить, чтобы у него появились такие же друзья и на юге.

— Если рыцарей изгонят из всех восточных городов, ваше преосвященство, это может привести к войне.

— Эту вероятность, Гамил, мы рассмотрим, когда — и если до нее дойдет, — молвил Тавалиск с тяжким вздохом, чистя апельсин.

— Раз уж мы заговорили о рыцарях, ваше преосвященство, не хотите ли послушать о нашем?

— Хочу. — Тавалиск вонзил зубы в апельсин.

— Он покинул город около недели назад и пешком следует на север.

— Мальчик все еще следует за ним?

— Видимо, да, ваше преосвященство.

Тавалиск осмотрел фрукты, прикидывая, что взять на этот раз.

— Можешь идти, Гамил, только сперва окажи мне небольшую услугу.

— Охотно, ваше преосвященство.

Тавалиск расстегнул свое одеяние.

— Попробуй вывести вот это жирное пятно. А если не сумеешь, вычти, пожалуйста, стоимость платья из своего жалованья.

Таул вошел в городок, где имелось несколько лавок, конюшня, кузница и таверна. За последние дни он хорошо продвинулся вперед и был доволен собой. Рорн остался далеко позади, и окрестности изменились: селения попадались все реже и были все меньше, дорога превратилась в две узкие колеи, и на ней почти не встречалось путников. Вдалеке вставали бледные пики гор.

Таул решил посетить местную таверну. Время перевалило за полдень, и настала пора подкрепиться. Таул полагал, что немного эля вместо воды значительно поднимет его дух.

Войдя внутрь, он тут же пожалел об этом. Вместо тепла и веселья, обычных для придорожной харчевни, его встретило запустение — только двое сидели в углу, занятые какой-то игрой. В очаге не горел огонь, солома, устилающая пол, была грязна, и пахло тухлым мясом. Таул хотел было уйти, но тут из-за стойки вышла женщина и загородила ему дорогу.

Пришлось заказать выпивку. Женщина, лукаво подмигнув ему, отправилась за элем и вскоре поставила перед ним пенную кружку, не спеша уходить.

— Куда путь держишь, золотой мальчик? — Она была пухленькая и курносенькая, и Таул не мог отказать ей в привлекательности. Но улыбалась она только ртом, не глазами.

— На север.

— В Тулей, что ли? У меня там двоюродная сестра — она говорит, что в Тулее ничего хорошего нет, кроме еды. Крабы и омары там будто бы с ее голову величиной. А голова у нее и правда большая. — Женщина рассмеялась над собственной остротой — пронзительно и немелодично.

— Нет, в Тулей я не собираюсь. — Таул не желал открывать кому-либо цель своего пути.

— Может, подать тебе перекусить — кусок пирога или миску жаркого? — Женщина подалась вперед, показывая ложбинку между грудями.

— Нет.

— Что, монеты негусто? — выпрямилась подавальщица.

— Нет, просто я уже поел.

— Один путешествуешь?

— Да.

От Таула не укрылся ее оценивающий взгляд.

— Ты не слишком хорошо снаряжен для того, чтобы идти дальше Тулея.

Таул, видя, что она пытается побольше у него выведать, промолчал, и женщина удалилась обратно за стойку. Таул, попивая свой эль, заметил, как из задней двери вышел человек и заговорил с ней. Таул их не слышал, но женщина все время посматривала в его сторону. Он решил, что пора уходить, допил эль и встал. Идя к выходу, он нарочно извлек свой длинный нож и осмотрел его — на всякий случай.

Выйдя наружу, он порадовался ласковому солнцу и свежему воздуху. Немощеная дорога, ведущая на север, лежала перед ним, и он вышел из города, насвистывая песенку, которой научился у Карвера на «Чудаках-рыбаках». В ней повествовалось о силе, храбрости, красоте и мужских достоинствах мореходов. Таул не причислял себя к певцам и потому довольствовался свистом.