Соль под кожей. Том первый - Айя Субботина

но переключится на другую сторону этой проблемы — будет искать того смельчака, которому хватило ума зарубиться с Завольским. Хотя он выбрал для этого очень странный способ, не попросив ни денег, ни выдвинув какие-то другие условия в обмен на свое молчание. Если хотя бы один из этих снимков попадет в прессу — можно сказать, Завольскому придет конец, потому что его империя (точнее, ее неприкосновенность), во многом зависит от поддержки влиятельных политиков. А эти ребята очень не любят пачкать свое доброе имя разными мутными связями.

Я снова пью кофе, вспоминая события прошлого и своего отца. Он был нудным и важным ровно до тех пор, пока «святая троица» не решила подвинуть его с пьедестала. Одна скандальная новость, одна липовая инфа — и моя папа остался один на один с беспощадной системой, которая без разбору сжирает отстающих в гонке за большим баблом.

Но моего отца раздавили сразу, одним ударом.

Наратову, Угоричу и Андрею было плевать, что случится с его родными, что станет с его дочерью. Нас принесли в жертву ради собственной корыстной выгоды. Новак, тесть Наратова, по заслугам оценил стремление Сергея выслужиться перед будущей родней, и как только занял освободившуюся должность отца — подарил Сергею в свое кресло. Угоричь получил все, чем владела моя семья, потому что ВНЕЗАПНО оказался единственным живым наследником, а Завольский прибрали к рукам его финансовую империю.

Голодным не ушел никто, даже стервятники-журналисты, которые еще долго смаковали подробности этой истории. Даже придумали ей громкое название — «Падение Титана», выпустили целых четыре шоу на телевидении, пока тела моих родителей еще даже не успели остыть в могилах.

Я вовремя притормаживаю себя, потому что желание проткнуть Завольского его же перьевой ручкой еще слишком свежо, а аргументов, почему это нельзя сделать прямо сейчас –все меньше.

Всему свое время, Валерия.

От Данте есть входящее сообщение, как всегда — лаконичное до тошноты.

Данте: Он тебе об этом сказал? Сама узнала?

Лори: Сам сказал и показал.

Данте: Шантаж?

Лори: Нет, никаких требований в ответ.

Данте: Знаешь наверняка или он так сказал?

Я откладываю телефон и снова заливаю в себя кофе.

Я ведь действительно не знаю, сказал боров настоящую правду или только ту «правду», которую мне позволено знать. Возможно, его все-таки чем-то шантажируют. Просят что-то такое, о чем папаша Андрея предпочитает помалкивать. Или не считает меня достаточно «своей», чтобы открывать мне настолько интимные подробности.

Данте: Он подключил полицию?

Я в двух словах описываю ситуацию и мое предложение обратиться в государственные органы, и соус, под которым нужно сделать запрос.

Данте: Умница. Подожди пару дней — ситуация начнет раскручиваться.

Данте: Но лично мое мнение — он не станет привлекать полицию.

Если честно, сейчас мне тоже так кажется. Особенно, если Завольский скрыл от меня факт шантажа.

Андрея я нахожу в гостиной — в трусах и расстегнутой рубашке, в рукава которой он кое-как все-таки сподобился воткнуть запонки.

— Надо же, всего двенадцать, а ты уже на работу собираешься, — демонстративно посматриваю на часы, — ты впервые в жизни пунктуален.

— Ты меня точно не разыгрываешь? — шепчет Андрей, дважды проверяя, заперта ли входная дверь изнутри.

Хочется высмеять его паранойю, но на этот раз, так и быть, сдержусь. У бедолаги и так вид без пяти минут инфарктника. Даже почти его жалко.

— Что он сказал? Ты уверена, что это не был… просто понт? — Андрей рыщет взглядом по пустой гостиной в поисках выпивки.

Зря старается — нам еще даже половину мебели не привезли, не говоря уже о таких излишествах, как бар. Но о себе я подумала и заказала упаковку минеральной воды в пол-литровых бутылках. Одну как раз отвинчиваю и делаю глоток, чтобы запить привкус не самого лучшего кофе.

— Конечно, это был просто понт! — всплескиваю руками, изображая внезапное просветление. — Твой отец позвал меня к себе, сказал, что в курсе. Чем ты занимаешься под покровом ночи и я — вот умница! — тут же все ему выложила! Это ведь единственное логичное решение, правда?

— Не ори! — громко шипит Андрей и начинает расхаживать взад-вперед, ссутулившись, как горбун.

— Твоему отцу кто-то прислал вот такую пачку фотографий, на которых во всех удачных ракурсах и в разных позах очень подробно видно, что ты отлично повеселился в свадебном путешествии. В отличие от меня! Тебе не кажется, дорогой мой, что уже немного поздно осторожничать?!

Я намеренно повышаю голос, потому что Андрей в ответ на мой крик тут же вжимает голову в плечи и выглядит готовым в любую минуту расплакаться. Чем больше он будет испуган — тем лучше. Надо взять эту похотливую тварь в такие клещи, чтобы без моего разрешения боялся снять трусы даже чтобы подмыть жопу.

— Я видела эти снимки собственными глазами!

— Валерия, пожалуйста… — скулит он.

— И, знаешь что?! У меня теперь глубокая моральная травма на всю оставшуюся жизнь!

— Прошу, хватит, прекрати…!

Он сползает на пол, обхватывает голову руками и начинает тихо выть, как собака, которую незаслуженно поколотили палкой. С той лишь разницей, что эта псина заслужила каждый удар. И еще легко отделалась с учтем того, что ситуация еще только начинает раскручиваться, и одному богу известно, какая правда всплывет следующей.

Я делаю глубокий вдох, давая чувствам прийти в норму.

Хрен с ним, с этим слизняком. Это лишь малая часть той порки, которую он в действительности заслужил, но уже гораздо больше, чем в состоянии выдержать его беспомощное и мягкое пингвинье тельце. Если в моем кабинете Андрея разобьет инсульт — ситуацию это точно не облегчит.

— Перестань реветь, ты мешаешь мне думать.

Андрей закрывает рот ладонью — он уже несколько раз так делал, когда ситуация полностью выходила из-под контроля. Впервые — в тот день, когда я взяла его «на горячем» в одном ночном клубе, где он весело и в удовольствие проводил время вместе со своими пороками. Сначала распушал перья, пытался меня запугать, а когда я вывалила ему всю заранее подготовленную подноготную — забился в угол, закрыл себе рот руками и несколько минут просто раскачивался из стороны в сторону. Совсем как ребенок, оставленный, без фонарика и ночника, наедине со своим страхом темноты.

Если бы так делал кто-то из важных мне людей — я бы обязательно докопалась до причины. Но это — Андрей Завольский, трус и слабак, безвольная марионетка в руках своего отца и друзей.