Битва судьбы - Дмитрий Казаков

Дыхание вскоре сбилось, Хорт с ужасом ощутил приближение приступа. Попробовал плыть быстрее, но ноги слушались плохо. Одежда и обувь намокли, тянули на дно. Сжав зубы, охотник напрягся, рванул вперед, и тут же что-то ударило ему в колено. С мокрыми всхлипами, преодолевая судорогу, крушащую грудь, выполз Хорт на берег на четвереньках, словно дикий зверь.

Встать удалось не сразу. Помогло дерево, что подвернулось под руку. Ощутив ладонью шершавую, знакомую поверхность, Хорт слегка воспрял. Дыхание восстановилось, и он даже сумел раздеться и выжать одежду. Вода сбегала на землю журчащими струйками, теряясь среди густой травы. Стоять на ней оказалось столь приятно, что Хорт не стал обуваться. Оделся и перекинул сапоги через плечо.

Почти сразу учуял дым. К нему вскоре присоединился другой аромат, заставивший живот взвыть голодным волком, бросаясь на ребра. Рядом кто-то жарил рыбу.

Рука потянулась было к мечу, но воевать не хотелось, и охотник просто двинулся вперед, бесшумно ступая. Его не услышал бы и самый чуткий зверь. Запахи усиливались, затем сквозь заросли стало видно и пламя. Охотник осторожно присел, выглянул из-за кустов.

Около весело брызжущего красными искрами костра расположились четверо. Огонь рычал, пытаясь подобраться к нанизанным на палки рыбинам, но их всякий раз уберегал от обугливания странный тип в лохмотьях. Волосы его отливали зеленью, словно поросли мхом, и кожа под густой шевелюрой тоже казалась зеленоватой.

Второго отличал гладкий, словно камень, череп, без малейшего признака волос. Очень темная кожа производила впечатление не меньшее, чем зеленая шевелюра его соседа. «Над костром его коптили, что ли», – подумал Хорт, и тут же под ногой хрустнула ветка.

Миг, и все четверо оказались на ногах. Прятаться более не имело смысла, и Хорт встал в полный рост. В зеленых глазах островитянина не отразилось ничего, сосед его – Гологоловый, ошеломленно моргнул. Глаза у него оказались под стать коже – угольно-черные, пронзительные.

Других двоих Хорт рассмотрел только сейчас. У того, что стоял крайним справа, глаза горели пурпуром, черные жесткие волосы и одежда выдавали жителя степи. Этот смотрел с крайним изумлением, причем не на Хорта, а куда-то ему за спину. Рядом с Красноглазым, возвышаясь над соседями почти на голову, стоял самый настоящий Остроухий. Голубые глаза смотрели спокойно, короткий клинок свободно свисал с ладони. Красиво спадающие золотые волосы не скрывали острых мохнатых ушей.

Хорт сглотнул. Только что он осознал, что грязен, оборван, да еще и голоден. В голове зашумело, перед глазами помутилось, и охотнику показалось, что напротив стоят животные. Вместо красавца-Остроухого скалил зубы здоровенный охотничий пес, зеленые глаза перекочевали на узкую змеиную морду. Гологоловый превратился в острокрылую ласточку, степняк – в сойку. Видение длилось очень немного и быстро пропало.

Красноглазый посмотрел еще более удивленно, а Остроухий спокойно втолковывал что-то Гологоловому. Сунув клинок в ножны, он подошел к Хорту, доброжелательно улыбнулся и сказал:

– Привет тебе, путник. Присядь к нашему костру. Людская речь звучала странно в устах Остроухого. Но Хорт понял:

– А кто вы такие? – спросил он, борясь с недоверием.

– Такие же, как и ты, путешественники, пришедшие сюда ради Ночи Судьбы, – голубые глаза смотрели строго. Остроухий говорил совершенно серьезно. – А я – тот, кого вы, Волосатые, частенько проклинаете. Я – государь Эрина, Бран.

Хорт пожал протянутую руку Остроухого, прежде чем до него дошел смысл сказанного.

Глава 22

Время для Терика остановилось. Плохо нарисованное солнце безжизненно передвигалось по небосклону, а лес вокруг почти не менялся. Все те же чужие, неправильные деревья, ярко раскрашенные птицы, сильные, мешающие дышать, запахи. Все это оставалось в стороне, важно было лишь одно – дойти. Отвлекся Терик на окружающий мир лишь для добывания пищи. Метким броском секиры свалил странное животное, похожее на лошадь с вытянутой шеей. Долго удивлялся полосатой шкуре, непропорционально маленькой голове.

Ночь провел без костра. Спал на голой земле, подстелив одеяло. Какие хищники рыскали во мраке, что за опасности проходили рядом, он так и не узнал. Проснулся живым – и это главное.

Сон принес облегчение. Боль от потери хоть и не исчезла совсем, притупилась, а воспоминания поблекли. То же, что было до похода, казалось сном, настолько нереальным, насколько это вообще возможно.

До такой степени он привык передвигать ногами, что когда идти стало некуда, на миг растерялся. Дорога закончилась вместе с лесом. Словно обрубленная гигантской секирой, земля обрывалась почти пятидесятисаженным обрывом. А за узкой полоской берега внизу плескалось озеро, круглое, словно сыр, и синее, как василек.

Некоторое время Терик тупо стоял на обрыве, не зная, на что решиться. Не сразу дошло, что вот она – цель, что вот он – остров Выбора, зеленой мухой торчит на голубом сыре. Он дошел. Надо радоваться, но торжествовать Терик не мог. Было тоскливо и уныло.

Заставляя темно-желтый песок осыпаться маленькими лавинами, спустился к воде. Наклонился, зачерпнул. Вода оказалась слегка сладковатой. Терику вкус показался противным, и он с отвращением сплюнул.

Расстояние до острова казалось не столь большим, но Терик сразу понял: с секирой не доплыть. А бросить жалко. Деревьев, чтобы построить плот, на берегу не наблюдалось. Но, с другой стороны, вряд ли на острове ждут враги.

«Так, похоже, с оружием придется расстаться, – пробормотал Терик, с тоской гладя рукоять. Полюбовался, как играют блики на отточенном лезвии. – И ради этого я столько прошел?»

Чувствуя, что лишается чего-то более важного, чем рука или нога, он выкопал глубокую яму, положил туда лезвие, поцеловав на прощанье. Забросал песком. Некоторое время постоял, запоминая ориентиры:

«Если выживу – заберу, – прошептал истово, обращаясь к оружию. – Если нет, то спать нам с тобой в сырой земле. Правда, в разных могилах».

Когда он вошел в воду, ветер гнал легкую рябь, а когда доплыл до середины, неожиданно набежавшие облака скрыли солнце. Стало холодно, окрепший ветер бросался на воду, поднимая волнение. Терику приходилось напрягать все силы, борясь с водой.

Добрался до берега совершенно обессиленным. Ноги тряслись, а грудь ходила ходуном. Казалось, вот-вот, и треснут ребра. Но едва покинул воду, как ветер стих, и небо очистилось. Вновь ярко светило солнце, озеро улыбалось широко и добродушно, словно не оно только что пыталось утопить незадачливого пловца.