Олигарх из будущего. Часть вторая. Удача любит смелых - Алекс Шу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бабки загомонили ещё громче, злобно посматривая на меня.
— Ирод!
— Бандит!
— Сталина на тебя нет!
— Козел!
— Набухаются и хамят приличным женщинам, гопота подзаборная!
Обошел разошедшихся старушек и открыл подъездную дверь. И тогда в спину резко влетело отчаянное, с истеричным надрывом:
— Чувырло пушистое, ондатра тоскливая, обморок бухенвальдский, свинюка нешкрябанная!
От неожиданности я споткнулся, и ухватился ладонью за дверную ручку, чтобы сохранить равновесие. Развернулся, борясь с душившими спазмами. Бабки увидели мое исказившееся лицо и озадаченно замолчали.
Я шагнул к старушкам и сдавленно проскрипел:
— Стыдно так выражаться, леди. Кто это крикнул?
Бабули молчали как партизаны. Пауза затягивалась. Наконец Ефимовна виновато отвела взгляд, и призналась:
— Ну я сказала. А шо такое? Мой внучок завсегда так с одноклассниками ругается. Такие выражения по телефону выдает, я запоминать не успеваю.
Я ответил, подрагивающим от еле сдерживаемых эмоций голосом:
— Мадам, выражаю вам своё порицание. Недостойно настоящей леди преклонного возраста оперировать такими ужасными выражениями. Свинюка нешкрябанная, чувырло пушистое и особенно ондатра тоскливая — это перебор. Об обмороке бухенвальдском даже не говорю. Меня ещё никто так ужасно не оскорблял.
Ефимовна смущенно потупилась и буркнула:
— Извини, переборщила.
Я стиснул зубы, с трудом сделал каменное лицо и кивнул:
— Хорошо, извинения приняты.
В гробовой тишине отвернулся от стайки озадаченных старушек. Открыл дверь, взлетел на лестничную клетку и заржал так, что гулкое эхо громом разнеслось по бетонному коридору. Во дворе кто-то испуганно пискнул, что-то с грохотом упало.
На втором этаже захлопали двери квартир. На лестничную площадку выглянул ошарашенный сосед. За ним виднелась любопытная мордочка девчушки лет четырнадцати.
— Мишка, это ты? А мы думали, звездец какой-то творится. Ты чего?
— Ничего, — прохрипел я, вытирая выступившие слезы подушечками пальцев. — Это же надо такое придумать обморок бухенвальдский, ондатра тоскливая, чувырло пушистое…
И закатился в новом приступе громового смеха.
Успокоившись, поднялся на свой этаж. Подошел к знакомой двери с обивкой из коричневого дерматина, вставил ключ в замочную скважину, открыл, решительно шагнул вперед и сразу уткнулся лицом в семейники, уныло повисшие на бельевой веревке.
«Это Витькины, что ли? Здравствуй жопа, новый год. Вот я и дома», — мрачно подумал, отстраняя рукой влажную ткань и с отвращением рассматривая серые трусы в черную полоску. — «Нет отсюда, надо сваливать побыстрее, в отдельную квартиру. Нюхать белье меня не прельщает. Скажу Ашоту чтобы шевелился побыстрее с поиском подходящих апартаментов».
Я присел на стоящую рядом табуретку и начал снимать кроссовки. Дверь напротив, по другую сторону развешенного белья, скрипнув открылась. На пороге появилась моя матушка. В глазах женщины засветилась неподдельная радость.
— Мишенька, сынок, вернулся.
Она кинулась, ко мне, расталкивая руками простыни, штаны и футболки. Порывисто обняла и приникла к груди. В горле запершило.
— Здравствуй, мама, — прохрипел я, прижимая к себе чужую, но ставшую такой родной женщину.
В прошлой жизни никогда сентиментальностью не страдал. Подлецом не был, но всегда руководствовался холодным расчетом, рациональностью, держал многих людей на дистанции за исключением самых близких. И этот подход себя оправдывал. А сейчас…
Умом понимаю, она мне чужая. Все равно, как вижу матушку, так на душе светлее становится. И ком к горлу подкатывает после долгой разлуки. Сейчас она, роднее всех родных. Друзья друзьями, но моя чужая «мама» за всю мою новую жизнь, стала ближе всех.
— Как вы тут жили без меня? — спросил я, отстраняя матушку.
— Нормально, — лицо матери озарилось улыбкой. — Танька с Петровной как всегда по утрам переругиваются, спорят, никак кухню и ванную поделить не могут. Витьку, ты так запугал, что он тихо как мышка себя ведет. Старается к себе в комнатку прошмыгнуть и там сидит. Только изредка на кухне появляется и то всё озирается. Боится, что ты неожиданно придешь. Всё-таки сынок зря ты так с ним.
— Мужчина, мама, всегда должен быть мужчиной, — назидательно произнес я. — Кто же виноват, что Витя труслив как заяц? Это его проблема, не моя.
— Не хочу вмешиваться в твои дела, но ты бы перестал бы с Ленкой крутить. Не хорошо это, не по-божески, она всё-таки замужняя женщина, — вздохнула родительница.
— Мы скоро переедим, и эта проблема сама собой снимется, — пообещал я.
— Куда? — напряглась матушка.
— Квартиру ищу съемную, — сообщил я. — А через полгодика-годик и кооперативную куплю для нас.
— Откуда у тебя деньги? — в глазах мамы зажглась тревога. — Опять с дружками своими спутался? Ты же мне обещал.
— Не, с прошлым покончено, — отмахнулся я. — Даже Игнат на меня дулся, что общаться с ним перестал. Пришлось разруливать. У меня официальная работа. Числюсь грузчиком, занимаюсь торговлей. Никакого хулиганства и грабежей. Я, стараюсь, как Остап Ибрагимович Бендер, чтить уголовный кодекс и по минимуму пересекаться с нашей родной милицией.
«Фуххх, и ведь не соврал ведь ни в чем», — мысленно выдохнул я. — «Умолчал, но в целом всё так и есть».
— В торговле так много платят? — недоверчиво поинтересовалась женщина.
— Мне хватает, — дипломатично ответил я, и сразу перевел разговор на другую тему. — А остальные соседи где? Почему не вижу комитета по торжественной встрече?
— Танька с мужем в отпуска ушли. Сейчас на дачу к себе укатили, им по шесть соток заводоуправление выделило рядом, вот они там и копошатся, дачу строят, огород копают. Петровна к сыну в Воронеж уехала. Никого кроме меня нет.
— Ну и хорошо. Меньше народу, больше кислороду. Меня никто не искал?
— Ты знаешь, звонил один. Представился Владимиром Ивановичем
