Многообразие Религиозного Опыта - Вильям Джемс

Часто к ним посылаются люди, которые предлагают им как раз то, в чем они нуждаются, и попросить о чем, по своему собственному побуждению, у них никогда не хватило бы решимости.

Благодаря этим переживаниям, человек становится мягким и терпеливым по отношению к другим людям, даже к самым антипатичным для него и относящимся к нему равнодушно или недоброжелательно, потому что они также являются в его глазах орудиями добра в руках Божиих и часто самыми действительными. Без подобных мыслей даже самому лучшему из нас было бы трудно сохранять постоянно спокойствие души. Но, имея в душе сознание, что нами руководит божественная сила, мы смотрим на жизненные явления совсем иначе, чем это было бы при других условиях.

Все это вещи, о которых знает каждый человек, испытавший их; в подтверждение этого можно было бы привести много ярких примеров. Самая величайшая земная мудрость не в состоянии достигнуть того, что у людей, руководимых божественной силой, является само собою" [299].

От подобных воззрений перейдем теперь к таким, где человек уже не предполагает, что Провидение заботится о наиболее удобной для него расстановке событий в награду за его доверие, но тем не менее верит, что, непрерывно культивируя в себе чувство связи с Силой, сотворившей вещи, как они есть, мы становимся более способны к их восприятию. Лик природы от этого не меняется, но меняется его выражение. Оно было мертво, теперь живо. Это можно сравнить с разницею в наших ощущениях, когда мы смотрим на одного и того же человека с любовью или без любви. В первом случае наши отношения к нему получают особую жизненность. Точно также, если чувства человека находятся в соприкосновении с божественной первопричиной мира, страх и эгоизм исчезают; в той безмятежности духа, которая наступает вслед за этим, каждый час приносит человеку новые возможности счастья, словно перед ним раскрыты все двери и сглажены все пути. Мир кажется ему новым и прекрасным, – таковы результаты молитв подобного рода.

Такие переживания мы находим у Марка Аврелия, у Эпикета [300], у сторонников душевного врачевания, у трансценденталистов, и у так называемых "свободных христиан". Как иллюстрацию этого состояния духа, я приведу отрывок из проповеди Мартино.

"Вселенная, представляющаяся теперь нашим глазам, имеет тот же вид, как и тысячу лет назад, и утренний гимн Мильтона воспевает ту же красоту, какой наше солнце облекало в прежние времена поля и сады мира. Мы видим все то, что уже видели все наши предки. И если мы не можем найти Бога в своем доме, на дорогах или на берегу моря, в раскрывающейся почке или в расцветающем цветке, среди исполнения дневных обязанностей или среди ночного размышления, среди смеха или среди тайной скорби, в процессе жизни, постоянно появляющейся, торжественно проходящей и исчезающей, я не думаю, чтобы мы нашли Его в саду Эдема или среди озаренного луной Гефсиманского сада. Не отсутствие чудес заставляет нас отталкивать от себя Божество на недосягаемое расстояние, а неспособность нашей души замечать те чудеса, которые окружают нас. Истинно верующий чувствует, что, где распростерта рука Бога, там и чудо. Для нас должны бы казаться более священными постоянные обычаи Неба, чем нарушение их, и те старинные излюбленные пути, которые никогда не надоедают Всевышнему, чем те странные вещи, которые Он не любит повторять. И тот, кто захочет увидеть в явлении солнца, каждый день поднимающегося на востоке, руку Всемогущего, – обретет сладостное и благоговейное удивление, с которым Адам смотрел в раю на первый рассвет. Не наружное изменение, не перемена во времени или пространстве, но одна лишь сосредоточенная любовь чистого сердца может пробудить Предвечного от сна в наших душах, может сделать Его опять действительностью и снова утвердить за Ним Его прежнее имя "Бога Живого" [301].

Когда мы видим все вещи в Боге, когда все относим к Нему, – мы читаем в самых простых вещах выражение высших истин. Та мертвенность, которою привычка облекает знакомые нам предметы, исчезает, и существование наше в его целом кажется преображенным. Состояние пробужденного таким образом духа хорошо выражено в следующих словах, которые я заимствую из письма одного из моих друзей:

"Если мы займемся перечислением всех ниспосылаемых нам милостей и щедрот, мы будем ошеломлены их количеством (таким громадным, что мы можем счесть себя неспособными приняться за пересмотр тех благ, которых, как мы можем предположить, у нас нет). Сопоставив их все, мы приходим к убеждению, что мы положительно подавлены благостью Бога, что мы окружены со всех сторон Его щедротами, без которых все рушилось бы. Как же нам не любить их? Как же нам не чувствовать себя в деснице Божьей?".

Это ощущение, будто все совершающееся вокруг нас ниспосылается божеством, иногда бывает лишь временным, подобно мистическим переживаниям. Отец Гратри дает нам описание подобного состояния, относящегося к меланхолическому периоду его жизни:

"Однажды я испытал на несколько мгновений чувство утешения, потому что я встретил то, что показалось мне идеально совершенным. Это был бедный барабанщик, который выбивал зорю на улицах Парижа. Я шел позади его, возвращаясь в школу вечером в праздничный день. Его барабанные палочки выбивали дробь с необычайным мастерством. Невозможно представить себе больше нервного – возбуждения, больше одухотворенности, больше размеренности, отчетливости и богатства звуков, чем заключалось в выбиваемой им дроби. Идеальным стремлениям уже некуда было идти дальше в этом направлении. Я был утешен и восхищен; совершенство этого ничтожного акта оказало мне добро. Значит добро возможно, говорил я, если идеал может иногда воплощаться подобным образом" [302].

В рассказе Сенанкура "Оберман" приводится подобный же случай временного приподнятия завесы тайны. На улицах Парижа, в один из мартовских дней, он прошел мимо клумбы, усеянной распустившимися цветами:

"Это было самое сильное выражение желания: это было первое благоухание в этом году. Я почувствовал все счастье, предназначенное человеку. Невыразимая гармония души, призрак идеального мира заполнили меня всего. Я никогда не чувствовал ничего столь великого, столь мгновенно захватывающего. Я не знаю, какая форма, какая аналогия, какое тайное соотношение заставляло меня видеть в этом цветке безграничную красоту… Я никогда не сумею облечь в слова эту силу, эту необъятность, которую ничто не в состоянии выразить, эту форму, которую ничто не охватит, этот идеал лучшего мира, который ощущается человеком, но которого, по-видимому, нет в природе" [303].

Мы видели в предыдущих лекциях, каким оживившимся кажется лицо мира обращенным после их возрождения [304]. Вообще, религиозные люди предполагают, что все события, связанные с их судьбой, представляют собой выполнение божественного предначертания. Благодаря молитве цель этих событий, часто весьма далекая от кажущейся на первый взгляд, становится для них ясна, и если цель эта "испытание", то при этом они получают и силу перенести это испытание. Таким образом, на всех ступенях жизни, где имеет место молитва, мы встречаемся с убеждением, что, благодаря общению с Богом, прилив энергии всегда стремится свыше навстречу несущимся к Нему просьбам и проявляется затем в мире явлений. И если реальность этого проявления допущена, то уже нет существенной разницы, будут ли ее непосредственные результаты субъективными или объективными. С религиозной точки зрения существенно-важным является то, что, благодаря молитве, проявляет активную деятельность духовная энергия, которая иначе находилась бы в дремлющем состоянии, и что благодаря этому действительно производится известного рода духовная работа.

Все сказанное относится к молитве, взятой в широком смысле этого слова, т.е. как одному из способов общения с божеством. К обсуждению же молитвы, как сущности религии, мы приступим в последующей лекции.

Последнее, что мне остается отметить в религиозной жизни, это тот факт, что ее проявления очень часто имеют связь, с подсознательной областью нашего существования. Как вы припоминаете, в первой моей лекции я говорил, что среди религиозных людей, преобладают главным образом невропатические натуры. Вы едва ли найдете хотя бы одного религиозного вождя, в жизни которого не было бы случая автоматизма. Я не говорю о священниках и пророках, последователи которых считали их автоматическую речь и автоматические поступки прямым доказательством их боговдохновения, я говорю об идейных инициаторах, о людях, переживания которых освещены разумом. У Святого Павла были видения, были экстазы, был дар к языкам, как бы мало значения он ни придавал последнему. Целый ряд христианских святых и родоначальников различных ересей, включая сюда даже самых великих, как, например, Бернард, Лойола, Лютер, Фокс, Уэсли, имели видения, слышали голоса, впадали в состояния экстаза, получали наставления и откровения. Все это происходило с ними потому, что они обладали экзальтированной чувствительностью, а люди с подобной чувствительностью обыкновенно подвержены таким явлениям. Но у них эта склонность к экзальтации выразилась в форме религиозных настроений, и явления автоматизма действовали укрепляющим образом на их веру. Все, что приходит к нам из подсознательной области, имеет способность увеличивать нашу уверенность, в чем бы она ни состояла. Ощущение "присутствия" и галлюцинаторный образ несравненно убедительнее для нас, чем отвлеченное понятие. Святые, которые видят и слышат своего Спасителя, достигают высших ступеней веры. Что же касается двигательного автоматизма, явления которого встречаются сравнительно редко, то они отличаются еще большей силой убеждения. Человек в этих случаях действительно чувствует, что им, помимо его воли, распоряжается какая-то сила. Это интуиция динамического свойства: тело человека чувствует себя послушным орудием высшей воли [305].