Снайпер должен стрелять - Валерий Прохватилов

До нейтральных вод оставалось мили две, когда оцепенение Хестера нарушил посторонний, как ему показалось, звук. Это не был звук мотора, к которому он успел привыкнуть и перестал замечать. Новый назойливый звук то нарастал, то отдалялся, и лишь мучительное напряжение слуха позволяло тогда различить его сквозь гул мотора и удары волн. Автоматически, плохо сознавая, зачем он это делает, доктор бросил катер влево, потом вправо. Новый звук не исчезал. И можно было бы уже догадаться, что кто-то идет по их следам, что предательская тьма отказывается служить им, что безумная попытка бежать, исчезнуть, раствориться в пространстве так и не вырвала их из того мира, который упорно хотел лишить их свободы.

Сноп света ударил сверху, ослепляя и словно наполняя салон туманной, белесой, шевелящейся массой. Штурвал вырвался из рук Хестера, нога соскочила с педали газа, катер ткнулся носом в волну и, теряя скорость, пошел по широкой дуге. Сверху один за другим грохнуло три выстрела. Три стрелы пробили катер насквозь, в глубине, под ним, растопырили якорные лапы и, подтягиваемые тросами, поползли вверх. В трех точках лапы уперлись в днище и, напрягаясь, выхватили катер из воды, поднимая его все выше и выше. И тогда сверху раздался еще один выстрел. В салоне катера из вертящегося у ног Линды патрона вырвался газ, и почти тотчас же и она, и доктор потеряли сознание.

Вертолет, несущий катер, сделал плавный вираж и двинулся туда, куда, не понимая зачем, упорно стремился Хестер, — на запад.

…Перед ним сидел его учитель, пестовавший Стива в течение нескольких лет, тот самый Кадзимо Митаси, с горизонта которого он исчез десять лет тому назад, надеясь никогда больше с ним не встречаться.

— Ты жив, — и спрашивая, и утверждая, заговорил Митаси, — я рад, я очень рад, все же ты был лучшим моим учеником. И я в тебе не ошибся. Судя по всему, ты действительно пошел дальше меня. Но время течет, и твой старый учитель не только разбрасывал камни.

Кадо, как звали Кадзимо Митаси близкие к нему люди, когда-то — Стиву Конорсу в том состоянии, в котором он сейчас пребывал, казалось, очень давно, в другом веке, в другом мире — руководил лабораторией, сгоревшей вместе с нынешним Джонатаном М. Хестером и Линдой Стронг.

Гибель лаборатории и его перспективного ученика поставили, как считали многие, крест на его самых радужных надеждах. Но не в характере Кадо было рвать на себе волосы и проклинать судьбу — эту вечную девственницу, выбирающуюся из пены морской для новых соблазнов и каверз. Многие, не без основания полагал он, сейчас могли бы позавидовать ему. Почему? Потому, что он умел ставить перед собой цели и достигать их, не жалея ни сил, ни энергии. Преуспевавший уже и тогда, теперь Кадзимо Митаси владел и руководил психиатрической клиникой, известной не только за пределами Бостона и Массачусетса, но и за пределами Соединенных Штатов. И то, что он сидел сейчас перед распластанным на койке Стивом Конорсом, — тоже являлось свидетельством его преуспевания и упорства. Расследование причин гибели лаборатории убеждало, что все связанное с Конорсом лучше забыть. Но то ли чутье, то ли интуиция дразнили воображение Кадзимо Митаси, предсказывая вот эту, отсроченную на десятилетие, встречу.

Запрещая себе думать о Стиве, он внимательно следил за тем миром, в котором, останься он жив, только и мог всплыть его ученик. Это был мир их мечты, мир талантливых и сильных, доступ в который получают лишь единицы.

Кто-то в силу своей простейшей линейности этот их мир причислил бы к преступному. Нет, здесь Кадзимо Митаси усматривал только формальное сходство. На самом деле это была область научного эксперимента, криминальная сторона которого могла интересовать узколобого сыщика вроде Чарлза Маккью, но не их с Конорсом. Случайно ли феномен Пауля Кирхгофа возник почти одновременно с явлением Жана Бертье? В науке это происходило сплошь и рядом — двое независимо друг от друга совершают аналогичное открытие. И все же Пауль появился первым. Не это ли толкнуло Конорса выпустить на арену своего Бертье? Ученик не захотел отстать от своего учителя, за которым, естественно, имел возможность издали наблюдать. И ошибся, пожалуй, лишь в одном — подумал, что старый учитель все забыл. А может, еще и простил?

Улыбка Кадзимо Митаси стала шире. Он с удовольствием наблюдал за тем, как меняется выражение лица его подопечного, как нарастает в нем тревога, отражая понимание того, куда и в чьи руки он попал.

— Где она? — Стив откашлялся, потому что голос не слушался его. — Где Линда?

— Линда? — Кадо улыбался. — Ты хорошо слышишь меня, Стив?

— Да, слышу. Где она?

— Она? — Кадо словно раздумывал, отвечать ли на вопрос Конорса, продлевая блаженное состояние торжества, ожидаемого столь долго, возникшее сначала дразнящей надеждой, когда упоминание о Бертье попало в расставленные им сети, и ставшее единственным желанием, едва Дик Чиверс, надоумленный им отправиться за океан, сообщил, что Стив Конорс, ставший Джонатаном М. Хестером, найден.

— Где Линда? — опять спросил Стив, будто кроме этого ничто его не интересовало.

— Она рядом, в соседней лаборатории, — ответил наконец Кадо и опять помедлил. — Правда, я не знаю, о какой женщине ты говоришь. Разве она не сгорела в лаборатории вместе с тобой?

Звучало это так, словно не только Линде, но и ему — Стиву Конорсу — Митаси отказывал в праве на жизнь.

Глава вторая

Вперед, буканьеры

Ветры Атлантики и Северного моря, словно соревнуясь в суровости, накатывали на острова влажные холодные потоки, обрывающие последнюю листву. Пригородные районы Бэдфул-каунти постепенно пустели. Те, кто имел городское жилье, перебирались поближе к работе, в сутолоке городов намереваясь коротать темные зимние дни.

Настроение сродни унылому осеннему небу царило в душах Доулинга и Монда. Захват бункера, в котором, видимо до лучших времен, намеревался отсидеться доктор Хестер, не обошелся без жертв. Электронное оборудование и оставшиеся в живых подручные Джеймеа оказались в руках Доулинга. Но доктор и его помощница все же самым непостижимым образом исчезли. Начальник территориального полицейского управления утратил свою обычную жизнерадостность. Лоуренс Монд, понимая, в каком состоянии находится давний друг, старался его подбодрить, втайне переживая неудачу не меньше, чем он. Не признаваясь в этом друг другу, оба они считали операцию проваленной, а риск, связанный с полуинсценированным похищением Мари, себя не оправдавшим.

Однако настроение это разделялось не всеми участниками событий. Андрей, Вацлав, Инклав и Руди считали «Дело Бертье», или, что то же, — «Дело Хестера», закрытым, поскольку саму поимку выявленных преступников следовало полагать делом техники, а потому сам факт завершения следствия посчитали возможным отметить.

Организовать торжество взялись Городецкий и Крыл. С утра они куда-то звонили, с кем-то договаривались. А в пять часов от дома Мондов вся четверка в потертом, но мощном «форде» Вацлава двинулась в город.

Погода, казалось, благоприятствует им. Небо прояснилось, унылый осенний пейзаж никого не смущал, настроение, навеянное чувством исполненного долга, у всех было приподнятым.

— Что все же происходит, господа? — ни к кому конкретно не обращаясь, задал вопрос Рудольф. — Куда это мы направляемся при таком параде?

— В рай, — пообещал Вацлав.

— По его понятиям, это означает — к девочкам, — уточнил Инклав. — Не иначе как в «Блэк-Найт-гарден». По-моему, именно там, у Джины Роулз, наш хоккеист в последнее время набирает профессиональные кадры.

— Ну, это скорее врата в преисподнюю, а не в рай, — заметил Рудольф.

— Мы посетим два полезных дома, господа полицейские, — вмешался в разговор Андрей, — так что не спешите подстегивать свое воображение.

— Полезных? — разочарованно протянул Рудольф. — Надеюсь, полезных для здоровья?

— И для здоровья, — откликнулся Вацлав. — Но это уж кому как повезет.

— Вацлав, скрытность украшает только преступников. — Рудольф потыкал ему пальцем в спину.

— И буканьеров Его Величества, сэр, — парировал Крыл.

Октябрьский день был погож, дорога — прекрасна, и за болтовней время протекало незаметно. Крыл аккуратно припарковался у большого пятиэтажного дома. Компания вышла из машины, и несколько манерно все, кроме Андрея, завертели головами. Чувствовалось, что они излишне возбуждены. Городецкий двинулся к подъезду, остальные за ним.

— Добрый день, мистер Городецкий, — сунулась в окошечко консьержка, тряся тощими буклями завивки и постреливая любопытными глазками. — Проходите, проходите, господа, вас ждут.

Буканьеры выразительно переглянулись и проследовали вслед за Андреем к лифту. Едва дверь лифта за ними закрылась, как трое из четверых выразительно присвистнули.