Жемчужина Санкт-Петербурга - Кейт Фернивалл

Валентина ненавидела всю эту показную роскошь, но сдержать недовольство ей, как всегда, помогло искусство. Когда был приглушен свет и полилась музыка, Валентина закрыла глаза и стала впитывать волшебные звуки. Под арии «Сказки о царе Салтане» РимскогоКорсакова она задышала свободнее, стала представлять комнату Йенса. Шкура северного оленя перед камином, мягкая, как кошачья лапа, нежное прикосновение шерстинок к обнаженной спине, губы Йенса, исследующие теплую кожу на ее животе и чтото шепчущие растущему внутри нее ребенку.

— Валентина, дорогая, как вы сегодня прекрасны. Ваше сияние затмевает огни ламп.

Глаза ее распахнулись.

— Капитан Чернов!

Он сидел в форменном красном мундире рядом с ней и улыбался. Она вдруг с удивлением поняла, что сейчас антракт и остальные, включая Катю, переместились в небольшую аванложу пить вино, есть черную икру и приветствовать гостей, которые подходили поздравить министра Иванова с днем рождения. Он не изменился. Почти. Зубы только стали чуть острее, а глаза — чуть злее.

— Вы не отвечали на мои письма, Валентина.

— Я рада снова видеть вас в здравии, господин капитан. Не знала, что вы уже вернулись в Петербург.

— Я вам писал, что собираюсь возвращаться.

Валентина не прочитала ни одно из его писем.

— Но я тоже написала вам однажды, — заметила она. — Сообщить о том, что наша помолвка расторгнута.

Он рассмеялся, обнажив еще больше зубов (смех был быстрым и отрывистым и очень напоминал собачий лай), и заключил в свои ладони ее руку в белой перчатке.

— Любите вы, молодые барышни, дразнить мужчин.

— Нет. — Она попыталась высвободить руку, но он не отпускал.

Медленно, не сводя с Валентины глаз, он поднял ее руку и прижал к своим губам. Даже через тонкую кожу перчатки она почувствовала его колючие усы.

— Отпустите.

Они сидели совсем рядом, почти как влюбленные, и их лица оказались так близко, что она разглядела небольшой розовый шрам у него на подбородке, которого раньше не было. Валентина подняла свободную руку и сжала два его пальца, готовая рвануть за них, если он не отпустит ее. Зрительный зал внизу снова начал наполняться, и гул голосов сделался громче. Чтото заставило Валентину насторожиться, какоето внутреннее чутье, которое она не могла объяснить. Но она вдруг совершенно четко поняла, что Йенс гдето там, внизу. А через миг она увидела его. Он находился в противоположной стороне зала. Высокий, с прямой спиной, ее викинг. Волосы его были растрепаны, как будто он вбежал в театр с улицы, чтобы увидеть ее как можно скорее. И он ее увидел. Точнее, их. Когда капитан гусар прижимал к губам одну ее руку, а другой она с раскрасневшимся лицом держала его пальцы. Валентина простонала и вскочила с кресла, наконецто освободившись от хватки Чернова.

— Йенс! — крикнула она, не обращая внимания на уставившиеся на нее удивленные взгляды. Но его уже не было. — Черт бы вас побрал, Степан! — яростно бросила она и выбежала из ложи.

Она нашла его. В буфете. Он стоял, прислонившись к мраморной колонне, и курил, не замечая снующих вокруг людей.

— Йенс, я не знала, что ты здесь.

— Это очевидно.

— Капитан Чернов зашел просто поздороваться.

— Довольно приятное у вас получилось приветствие.

— Нет. — Она положила ладонь ему на рукав, пытаясь нащупать руку. — Это совсем не то, что тебе показалось, Йенс. Прошу тебя, не надо…

Снаружи раздался крик. В двери показался мужчина в плаще и мокром от дождя цилиндре.

— Премьерминистра застрелили! — истошно завопил он и потом еще раз: — Премьерминистра застрелили!

Все, кто был в буфете, разом ахнули. Йенс обхватил Валентину за талию и вместе с ней прорвался через толпу к господину, принесшему страшное известие.

— Что случилось?

— Боже мой, он сегодня в Киеве был в театре, и какойто революционер выстрелил в него из пистолета. Он попал Столыпину в живот, а тот был без защитного панциря. — У мужчины по щекам текли слезы.

— Он умер? Умер? Говорите же!

— Сообщают, что умирает.

— Столыпин умирает. Боже, спаси Россию!

— Скорее! — закричал вдруг мужчина в заполненный сизым табачным дымом зал. — Уходите все отсюда! Скорее! Говорят, сегодня революционеры пойдут громить театры. Везде, в Киеве, в Москве. Они будут убивать всех! Даже здесь, в Петер…

Он не успел закончить. Страх вывел людей из оцепенения, и охваченная паникой толпа, бросая бокалы и сметая столики, ринулась к двери.

До сих пор Валентине не случалось видеть такой паники. Крики, надсадные вопли, топот ног, срывающиеся голоса. На мостовой перед входом в театр люди разбегались в разные стороны, втаптывая в лужи сбитые с голов цилиндры и шляпы. Они толкались, орудовали локтями, пробивались к своим каретам и автомашинам, не обращая внимания на крики появившихся точно изпод земли полицейских. Валентину чуть не сбил с ног какойто мужчина, пробежавший мимо нее с выкатившимися от ужаса глазами.

— Йенс, это ведь неправда? Я не верю!

Они носились по тротуару в поисках родных Валентины, но изза зонтиков невозможно было рассмотреть лиц, а все шляпы в темноте казались одинаковыми.

— В то, что Столыпин умер?

— Нет, — сказала она, прижимаясь к нему плечом. — В то, что революционеры будут громить театры. Это ведь невозможно.

— Скорее всего, этот слух специально пустили, чтобы посеять панику. Но мы не можем рисковать и оставаться здесь.

— Зачем? — Она вдруг уперлась ногами в землю, и Йенс был вынужден остановиться прямо посреди мечущейся толпы. — Зачем им это? Чего они добьются, вызвав такой хаос?

— Валентина, давай найдем вашу карету.

— Нет! — Она сбросила с себя его руку. — Чего ты боишься? Скажи мне.

Он пристально посмотрел на нее.

— Я боюсь, что суматоха эта была организована не просто так, а с какойто целью.

— С какой целью?

— Не знаю. Идем, не останавливайся.

Йенс потащил ее вперед, и через пару шагов она указала в сторону карет, перегородивших дорогу.

— Вон та папина.

Йенс, работая локтями, пробился к карете, и они увидели отца и мать Валентины. Перед ними стояло пустое инвалидное кресло. По его сиденью барабанили капли дождя.

— Где Катя? — быстро спросила Валентина.

— Пропала.

— Кто мог ее похитить?

Йенсу пришлось дважды повторить вопрос. Елизавета молча смотрела в одну точку невидящими глазами. Когда она приложила к губам пальцы, рука ее дрожала. Но муж ее вел себя иначе. Из его горла вырывались гневные крики, он в ярости топал ногами. Министр ткнул пальцами в когото из окруживших их полицейских.