Дальнейшие похождения царевича Нараваханадатты - Сомадева

После кратких посвящений Шиве, Парвати и Ганеше, а также Сарасвати, богине Мудрости, «которая словно светильником озаряет все сущее», Сомадева перечисляет содержание восемнадцати частей «Океана сказаний» и излагает свои творческие принципы:

«Все, что содержится в «Великом сказе», сохранил я в своей книге. Все, о чем поведал Гунадхья, пересказано мною точно, без отступлений, — только слишком обширные рассказы сделал я короче, да к тому же писал на другом языке. Как мог, следовал я принципу уместности, воплощенному в «Великом сказе», и если вставлял в повествование новые рассказы, то лишь так, чтобы не нарушить его стиля. Не в погоне за славой ученого, но только ради того, чтобы легче было постичь хитросплетения различных рассказов и повестей, взялся я писать эту книгу»[290].

За отсутствием оригинала невозможно сказать, насколько точно поэт следовал определенной им программе.

Открывающая эпопею книга «Вступление к рассказу» построена автором, исходя из традиционных образов индийской мифологии, но не имеет по своему творческому характеру каких-либо прототипов, даже отдаленных, во всей предшествующей литературной традиции. Верховный бог Шива и его супруга Бхавани, при всем их мифологическом величии, антураже и всемогуществе, ведут себя как самая обычная человеческая семья. Сомадева вкладывает в уста Шивы многозначительные слова: «Всегда счастливо живут боги, люди же всегда несчастны. Из-за трудностей людская жизнь не может быть интересной, а потому расскажу я тебе о жизни видьядхаров, в которых слилась и человеческая, и божественная природа». Рассказ, подслушанный одним из приближенных Шивы — Пушпадантой, — обрекает и его самого, и его друга Мальявана, и якшу Супратику на длительные испытания в земной жизни — они прокляты Бхавани, супругой Шивы, но избавятся от проклятия, когда поочередно встретятся друг с другом и перескажут один другому подслушанную историю. Далее сообщается, что Пушпаданта родится на земле под именем Вараручи в Каушамби, а Мальяван — в городе Супратиштхита и он-то и станет Гунадхьей. С самого начала Сомадева вводит действие во все три плана — мир богов, мир полубогов и мир людей, точно связывая несколько сложных линий, которые в дальнейшем будут расщепляться на многие другие, переплетаться, возвращаться в первоначальное русло, обтекая многочисленные самостоятельные сюжетные циклы, завершающиеся вне связи с основным повествованием, но увязываемые с ним волей автора, предлагающего уместное для данной ситуации обоснование, исходящее иногда не из логики развития событий, а из потребностей композиции.

На некоторые существенные стороны первой книги необходимо обратить особое внимание. Наиболее важной из них является то, что рассказывается о пишачах и их языке пайшачи, противопоставленном санскриту, пракриту и бхаша. Мальяван — Гунадхья осваивает речь пишачей; далее Канабхути пересказывает ему услышанное от Вараручи «божественное сказание, состоявшее из семи частей, на языке пайшачи». Гунадхья пишет его семь лет — по сто тысяч строк в год, причем пишет собственной кровью.

Труд поэта должен стать известен по всей земле — так повелела Бхавани, налагая проклятие. Но при попытке обратиться к помощи царя Сатаваханы для распространения творения Гунадхьи, несмотря на божественное предопределение, разгорается конфликт. В ответ на обращение учеников Гунадхьи царь презрительно заявляет: «Бессмысленна речь пишачей, хотя бы и в семистах тысячах шлок, написанных кровью. Прочь убирайтесь с этим рассказом на пайшачи!».

Дальнейшее развитие конфликта, детали судьбы произведения Гунадхьи дают возможность заметить некоторые черты реальной борьбы, развернувшейся во второй половине I тысячелетия н. э., за утверждение народных языков в качестве литературных и официальных. Но и не только это — первая ламбака эпопеи Сомадевы есть еще и историческая увязка его произведения с местной, кашмирской традицией. 

Дело в том, что пишачи, согласно кашмирской исторической традиции, в частности «Ниламатапуране», были одними из первых обитателей Кашмирской долины. Вытеснив племена нагов, они обосновались в ней, но позднее, в свою очередь, были вытеснены другими этническими общностями. Таким образом, для Сомадевы, равно как и для его предшественника Кшемендры, история о создании «Великого сказа» на языке пайшачи имела значение исторического обоснования обращения к произведению Гунадхьи как к образцу. Не следует это понимать в смысле, так сказать, документального обоснования — география и время здесь литературные, используемые автором в интересах решения его творческого замысла, а не документального подтверждения, которое для художественного обобщения в данном случае значения не имело.

Другая черта первой книги заключается в том, что многие из ведущих персонажей носят имена реально живших грамматистов и поэтов. Известно, например, что Вараручи был не только грамматистом, но и поэтом, причем поэтом, согласно джайнской традиции собиравшим песни, которые пели женщины. Он обрабатывал их и затем пел сам. Это привело к обвинению его в плагиате и, как следствие этого, к отказу в покровительстве. Панини — знаменитый индийский грамматист, Пушпадантой звали видного джайнского поэта. Катьяяна — грамматист, автор реально существовавшего и дошедшего до наших дней грамматического трактата «Катантра». Не менее подлинна и борьба различных грамматических школ, равно как и борьба вокруг судеб народных языков и литературы на них. Любопытно, что Д. Бхагават, автор фундаментального исследования «Древняя Махараштра» («Прачина Махараштра»), считает, что от эпохи битвы на поле Куру до времени жизни Вараручи «сфера действия народных языков в значительной степени сузилась. У них было два соперника — санскрит в области религии и пайшачи в области политики»[291]. Это утверждение выглядит несколько преувеличенным хотя бы потому, что в таком случае от пайшачи как от языка могло бы уцелеть гораздо больше, чем несколько известных в настоящее время разрозненных фраз, содержащих 74 слова (от родственного ему чулика-пайшачи уцелело всего 38 слов).

Что касается Гунадхьи, то, на основании данных Кшемендры и Сомадевы, он предстает в образе ученого-брахмана, оказавшегося в силу каких-то обстоятельств среди носителей языка пайшачи и ставшего в их среде чем-то вроде просветителя. Во всяком случае, благодаря его труду можно утверждать, что на пайшачи существовала литература как нечто самостоятельное и цельное — некоторое представление о ней мы можем получить, ознакомившись с кашмирскими переработками «Великого сказа», стоявшими, видимо, достаточно близко к оригиналу.

Повествовательные жанры джайнской, буддийской или какой-либо иной канонической литературы неизбежно несли на себе печать дидактизма, их функцией было поучение, как таковое. «Великий сказ» задачи непосредственно дидактической или проповеднической не имел, не обладали такой задачей и ее кашмирские варианты. Сомадева рассказывает о жизни видьядхаров, существ, живущих в воздушном пространстве, но вхожих и в мир богов, и в мир людей. Тем не менее автор всеми своими помыслами привязан к реальной жизни людей — люди играют основную роль в произведении, даже тогда, когда автор повествует нам о богах или видьядхарах.

Весь текст «Океана сказаний» распадается на четыре неравные части. Первая книга содержит рассказ о том, как возникло само это произведение. Затем четыре книги посвящены повествованию о царе Удаяне, еще одиннадцать книг — своего рода роман о его сыне царевиче Нараваханадатте и последние две, стоящие несколько особняком, — сказаниям о царе Викрамадитье. Таким образом, перед нами четыре цикла, тематически организующих богатейший фольклорный и литературный материал, использованный поэтом.

«Повесть об Удаяне» опирается на длительную фольклорно-литературную традицию. Он был, видимо, конкретной исторической личностью, обратившейся в героя многочисленных народных сказаний и литературных произведений. Ко времени Сомадевы он уже был популярным литературным героем. Достаточно назвать произведения и авторов, так или иначе обращавшихся к этому образу. Калидаса в «Облаке-вестнике» («Мегхадута»)[292] упоминает о стариках сказителях, рассказывающих истории об Удаяне. Сказания о нем включены в состав джатак и пуран. Первые собственно литературные произведения о нем — две пьесы Бхасы: «Увиденная во сне Васавадатта» и «Клятва Яугандхараяны» [293]. Далее, он же выступает героем двух пьес Харши — «Ратнавали» и «Приядаршика» [294], появляется у многих других авторов, как у тех, чьи произведения до нас дошли, так и у тех, о чьих творениях мы знаем только по цитатам или упоминаниям в трудах по поэтике и эстетике. Естественно, фигурирует он и в тех произведениях, авторы которых, подобно Сомадеве, черпали свой материал из «Великого сказа», — у Будхасвамина в «Избранных шлоках из Брихаткатха» и у Кшемендры, непосредственного предшественника, а может быть, и наставника Сомадевы. «Отрасли Великого сказа» («Брихаткатхаманджари»), завершенное Кшемендрой в 1037 г. переложение эпопеи Гунадхьи, хронологически почти вплотную примыкает к произведению Сомадевы. Их отделяет всего лишь сорок лет.