Роско планета Анджела - Николай Полунин

Здесь были машины, но они забыты так давно, что самые атомы их конструкций разнесены в дали космоса или осели в толщах планетного грунта.

Здесь были взлеты и падения мысли и духа.

Все в прошлом. Цивилизация насекомоподобных не то устала, не то просто остановилась. Не смысл жизни, но смысл движения вперед был ими утрачен. Они все видели, все знали, все поняли.

И вдруг — такое всегда и у всех случается вдруг — кто-то из последних мыслителей открыл области и способы применения накопленных сил, какие до сих пор лежали вне разумения этой расы. Почивший гений — и это также общее для всех, гениями оказываются только почившие — дал толчок к выбросу энергий не физических, но психических. Указал путь к преобразованиям мира без использования грубых вещественных приспособлений. Только мысль. Только, да и то в крайнем случае, чистая энергия без вещества…

Начался бурный, невиданный взлет разума зеленой планеты. Они отказались от тысяче-, миллионнолетнего общественного устройства, в основе которого лежали принципы муравейника и роя. Занимавшие целые плоскогорья, до мельчайшей подробности совершенные и симметричные по всем осям гигантские города-термитники стремительно пустели. (Напрашивается аналогия со странницей-Землей, не правда ли?) Каждый становился отдельной личностью, каждый получал в индивидуальное пользование могущество, равное могуществу богов из их сказок; у каждой расы разумных есть свои сказки…

Они играли ветрами и облаками на своей планете. Они шалили космическими бурями внутри своей системы. Какие-то отчаянные, не от большого ума, а от обуявшей лихости, попытались, безуспешно, к счастью, изменить спектр своей звезды, но перенесли свои забавы на ближайшие звезды. И там — получалось. Без аппаратов, без инструментов, без техники. Единственный инструмент — мысль. Единственное приспособление — умение так пользоваться ею, что она становилась самым могучим средством переделки окружающего мира. И они совершенствовали это умение.

Спешно раскапывали в пыльных закоулках памяти сведения о когда-то разведанных предками разумных расах, цивилизациях, которые уже вышли в космос и которые еще нет, и собирались посетить их — уже не громоздкими звездолетными эскадрами, а попросту, по-свойски, как сосед соседа. И посмотреть заодно, не нужно ли чего поменять у них.

Насекомоподобные начали чересчур активно использовать силы, которых толком не знали. Тревожить сферы, в которых ориентировались крайне слабо. Выходить на уровни взаимодействий и преобразований, где им, в силу их собственной природы, находиться не полагалось. Им просто не было там места.

И рядом с зеленой планетой возникла Земля с людьми. Появилась из вселенских глубин лодочка, несущая уникальный разум. И Переселение состоялось.

Что такое триста лет в сравнении со всей историей миллионнолетней разумной цивилизации, знавшей и взлеты, и падения? Пылинка. Атом времени. Ничто. Однако…

Города-термитники вновь полны. Вновь высшим эстетическим наслаждением считается постепенная, неторопливая перестройка их — сразу во все концы, чтобы не нарушилась симметрия нор и переходов. Способности к «общению умов» — обмен мыслями — здесь приходятся очень кстати. С осторожным и, как обычно, незаметным проникновением в расу Переселенцев с Земли, которого никто вроде бы и не ощутил, эти способности даже отточились и усилились. Вспоминать об иных, взметнувшихся подобно взрыву и почти потухших, перспективах и горизонтах считается неприличным, а пытаться вновь возбудить их в себе — тем более.

На поползновения вовне сообственной планеты цивилизация насекомоподобных Дамера теперь не отвлекается. Ей хватает своего.

И того, что принесла частица разума людей…

Наставник Мик выщелкнул черный кубик в приборе. Некоторые из записей были слишком сухими. Слишком общими и оттого лишенными живой жизни. Неизвестно, отчего так. Есть, видимо, что-то, что влияет на эмоциональную окраску того или иного кубика. Как будто ему хотят непременно втолковать и объяснить. А он все это знает и без того. Он давно все понял. И сейчас ему хочется только одного — чтобы быстрей прошло время. Пока что никто из Наставников в этом его убежище не объявлялся. Ну, да с них станется. И Земля… она-то достанет везде. Может, если и позовет — не идти?

Мик почувствовал дурноту. «Надо же, — подумал, — как она нас. От одной только мысли о неповиновении. Добрая, светлая…»

Снаружи провыл ветер, в окне было мрачно. Откуда-то принесся далекий гром. Наставник с удивлением увидел падающие белые крупинки. Их было много, они ложились на зеленые листья и не таяли.

Он поежился, затолкал в рот конфету и напряг глаза. Вон из-под той скалы в Южном отроге должен появиться Роско. Он воспользуется, как уговорились, этим, а не обычным выходом из «лабиринта». Но когда? Снова через стандарт-месяцы? Мику этого не вынести. Земле, судя по тому, что делается, — тоже.

Наставник Мик прищурился, выбрал другой кубик. Кажется, это он помнит, что. Это отвлечет.

Красные пейзажи. Красная почва, красная растительность, красная тяжелая звезда и далекий, ослепительный, как игольный прокол в стенке пылающей преисподней, белый карлик. Океаны цвета лавы под пурпурным с золотом небосводом.

Роско пробыл тут совсем недолго. На Ое — редкий случай, когда в анналы Земли вошло именно местное название — господствовало два разумных вида, принадлежащих к разным ветвям развития. Первый — энергичные деятельные членистоногие (по меньшей мере — похожи), освоившие и сушу, и море. Строители и изобретатели во всем, что касается (нет, это опять что-то не то. Он хотел вовсе другую запись поставить. Ну, посмотрим пока) освоения материальной, вещной стороны дел. Практики. Они обустроили планету, они научились производить ценности, они обеспечили физическое выживание, а затем и изобилие.

Вид второй — нечто вроде разумных слизней. Живых мешков, набитых студенистой аморфной массой, в основном состоящей из высших нервных клеток. Медлительные и не приспособленные к обращению с предметами и инструментами, они, несмотря на проснувшийся разум, так и были бы обречены не покидать своих теплых илистых кроваво-красных озер и болот, каких на планете избыток, но сумели приобрести себе исполнителей для осуществления собственных идей. Сперва членистоногие были просто рабами, даже рабочим скотом. Прошли планет-века, и они стремительно, по меркам развития разума, сделались партнерами… Какими общественными потрясениями это неизбежно должно было сопровождаться, Роско не выяснил, да и не выяснял.