Фантом. Последние штрихи - Тессье Томас

Я рассмеялся и покачал головой. Пхукет – местечко замечательное, спору нет, но от Нордхэгена – человека с полным погребом трупов и еще живых пленников – до нелепости комично слышать заявления о безмятежном выходе на пенсию.

Бунгало Нордхэгена оказалось монашеским в своей простоте строением со спартанским интерьером и выходило на девственный пляж.

– Хочу уехать отсюда, – внезапно сказала Лина. Мы стояли в дверном проеме; водитель был у меня за спиной с одним из наших чемоданов в руках. – Я не останусь здесь даже на одну ночь.

Мне было все равно. В доме виднелись следы плесени. На то, чтобы сделать его пригодным для жилья, потребуются минимум сутки, поэтому я был рад, когда мы поехали назад в поисках отеля. Водитель тоже был счастлив – мы дали ему шанс заработать. Он помог нам найти приличный отель. Номер был оборудован кондиционером, и я сразу же лег спать, а Лина отправилась к местному риелтору.

– Он продаст бунгало, – сообщила она позже вечером. – Я хочу от него избавиться.

– Думаешь, удастся выручить за него какие-то деньги?

– О да, – улыбнулась Лина. – Риелтор наживется на этой сделке. Ну и хорошо. Эта собственность стоит денег. Я согласна на любую сумму, и большую, и маленькую. Просто хочу избавиться от этого места.

– Мне дом показался замечательным. Что тебе не понравилось?

– Не знаю, – ответила Лина. – Возможно, я ощутила присутствие Роджера. И здесь оно кажется более явным по сравнению с лондонским домом. Я почувствовала нечто, как только открыла дверь. Бунгало небольшое, почти без обстановки, но на нем есть отпечаток Роджера.

– Уверен, все к лучшему, – сказал я ей. – Перевернем еще одну страницу истории Нордхэгена.

– М-м-м.

На следующий день мы улетели в Паттайю – курорт меньше чем в ста пятидесяти километрах от Бангкока. Как только я увидел город, то сразу подумал: вот оно, будущее Пхукета. Красивые пляжи с роскошными отелями, множество развлечений – гольф, парасейлинг, ночные клубы, бары, дискотеки и целый десант перевозбужденных немцев, скандинавов и японцев. Однако мы с Линой решили просто отдохнуть и расслабиться. Нам этого было достаточно.

На пляже Лина выглядела сногсшибательно. Конечно, она красивая и сексуальная, но дело не только в этом. Главное – ее кожа. Почти у всех в Паттайе кожа была обгоревшая, коричневая или азиатского оттенка. У меня самого кожа превратилась из розовой в красную. Лина же выделялась на этом фоне не просто белой, а прямо-таки алебастровой кожей. Она была самым поразительным экзотическим зрелищем в этом экзотическом месте.

В Паттайе мы провели несколько счастливых дней. Лина не переставала восхищать меня, и, казалось, мы нашли очередной предел нашей свободы. Прошлое, которое можно суммировать единственным словом «Нордхэген», было лишь удаляющейся точкой на горизонте. Физически мы преодолели тысячи километров – а в иных, более тонких измерениях переместились на множество световых лет. По-моему, самое лучшее в Паттайе заключалось в том, что она находится далекодалеко от всего остального мира.

Целыми днями мы лежали на пляже, омываемом волнами, играли во что-нибудь или просто дремали, всегда касаясь друг друга. Ночью мы ели, пили и танцевали в различных заведениях. Мы были только вдвоем и буквально парили в облаках. Мы планировали задержаться здесь на пару дней, максимум на семь, но в итоге провели в Паттайе три волшебных недели.

Потом мы сделали короткие остановки в Гонконге, Токио, Гонолулу и Лос-Анджелесе и наконец прилетели в Панаму, где у Нордхэгена была квартира. Она сдавалась круглый год, и доход от нее ежеквартально поступал в швейцарский банк. За все время нашего пребывания в Панаме я ни разу не вышел из отеля. Лина встретилась с местным риелтором и договорилась о продаже квартиры. Насколько нам было известно, эта квартира являлась последней собственностью Нордхэгена.

Я подумывал о том, чтобы навестить родителей в Огайо и познакомить их с Линой, но решил этого не делать. Непонятно, почему – просто передумал в последний момент. Никак не выходило сочинить сколько-нибудь правдоподобный рассказ о том, что происходило в моей жизни. Вместо этого мы переночевали в Майами и улетели обратно в Лондон.

В наш дом на Бейсуотер-роуд мы приехали холодным, серым и дождливым утром. Лина включила отопление. Я заварил чай. В доме было прохладно, как и на простынях. Мы разделись, залезли под одеяло и пили чай, согревая друг друга теплом наших тел. Три дня и три ночи мы почти не выходили из спальни. Нам ничего не хотелось делать, мы просто ждали, когда пройдет джетлаг. Окно в потолке над нашей огромной кроватью позволяло часами смотреть на небо.

В последующие недели наше настроение постепенно пошло на спад. Некоторое время мы почти каждый вечер выходили в город. Ужинали в лучших ресторанах Лондона, как попкорн поглощали новые фильмы и живые концерты, танцевали и пили в самых модных ночных клубах. Коротали ночи как могли. Постепенно мы начали с растущим интересом наблюдать за другими людьми: как они двигаются, как говорят, какие знаки внимания оказывают друг другу. Поведение других людей казалось нам таинственным и захватывающим. Мы наблюдали за ними, словно антропологи, открывшие новое племя эпохи палеолита. Мы с Линой чувствовали себя антропологами ночи. Город и его обитатели стали для нас основным источником изучения и развлечения. Наблюдая за людьми, которые рыскали в той же темноте, что и мы, мы пытались узнать что-то о себе.

Во время наших ночных вылазок в нас проснулся голод. Мы с Линой не обсуждали этого – наши отношения несли на себе груз невысказанных слов – но понимали, что происходит. Я не знал, приведет ли это к чему-то новому – или наша любовь просто скатится до унылой рутины. Я даже не подозревал, что произойдет на самом деле.

Какое-то время мы развлекались с парой, с которой познакомились на одной дискотеке. Тони и Салли, привлекательные молодые люди на третьем году не очень счастливого брака. Он работал в рекламном бизнесе, а она находилась в стадии познания себя как женщины.

Недавно покорившие ее идеи феминизма казались мне поверхностными и были ничуть не лучше старой доброй покорности, которая так ценится мужчинами. Но, возможно, в этом и был весь смысл ее самопознания. Как и многие другие пары, чьи отношения находятся в кризисе, они искали ложной свободы, словно тот факт, что они способны возбуждать других, сделает их снова привлекательными друг для друга. Мы четыре или пять раз сходили с Томом и Салли на свидания вчетвером. Судя по всему, они рассчитывали на определенного рода любовное приключение, от которого веяло мелодраматичностью и мещанской неизбежностью.

– Как насчет любви вчетвером? – спросила меня Лина.

– Думаешь, это разрушит их брак?

– Можем попробовать.

– Не знаю. Стоит ли? Это же так пошло. Они преследуют нас как глупые щенки.

Но мы решили попробовать. Тони и Салли думали, что контролируют ситуацию, и с энтузиазмом отреагировали на наши намеки. Каждый наш совместный танец превращался в авантюру. Салли сжимала мою ладонь, прижимала ее к своей пышной груди. Ее бедро терлось о мои. Ее рука как бы случайно соскальзывала мне ниже пояса. Во время танца она шептала мне на ухо комплименты: «Я люблю все американское… Ты умеешь получать от жизни удовольствие… Я могла бы делать это всю ночь, каждую ночь… М-м-м, мне страшно от того, как ты меня заводишь…» Последняя фраза была у нее самой любимой и обычно сопровождалась тем, что она клала мою руку на свою правую грудь и засовывала язык мне в ухо.

Тони вел себя иначе. Он был хладнокровен. Человек мира, восходящая звезда лондонского рекламного бизнеса. У Тони имелось какое-то неуклюжее обаяние. Лина справлялась с ним без проблем.

– Стоит мне просто посмотреть ему в глаза, – сказала она мне, смеясь, – и он чуть ли не кончает себе в штаны.

Я не сомневался. Лина могла оказывать такой эффект на мужчин. Хотя Тони и не лапал ее на танцполе, было видно, как он ее хочет. Возможно, ему казалось, что он женился на женщине ниже его по статусу. Лина создавала иллюзию доступности, но в то же время держала его на расстоянии. Таким образом Тони находился в состоянии предвкушения, которое никогда не выльется во что-то большее. Он напоминал мне йоркширского терьера, который пытается залезть на ирландского волкодава. Как бы он ни старался, такой высоты ему не достигнуть.