Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

В своем отношении к Катону италийский гость не был исключением. Этот ребенок мало у кого вызывал симпатию.

Дети были постоянно разделены на две враждующие группы: старшие против малышей, объединившихся вокруг отпрыска Катона Салониана. И в детской не смолкали крики и шум битвы. Логично было бы предположить, что первые неизменно одерживали верх, превосходя потомков Катонианского рода по всем статьям. Однако с тех пор, как Катону исполнилось два года и он начал, в меру своих малых силенок, поддерживать брата и сестру, Катоны все чаще давали отпор Сервилиям-Ливиям. В упорстве с Катоном тягаться не мог никто: его нельзя было заставить подчиниться ни силой, ни криком, ни логикой. Может, он и был тугодумом, но в самых важных качествах, необходимых для победы, — неутомимости, настойчивости, язвительности, напористости, беспощадности — ему отказать было нельзя.

— Мама, — обратился Друз к матери, подводя итог увиденному и услышанному в детской, — мы ухитрились собрать у себя под крышей все противоречия Рима.

Противники Друза и италийских предводителей летом также не теряли времени даром. Цепион сколачивал оппозицию из всадников, а вместе с Варием сумел настроить против Друза и значительную часть народного собрания. Филипп же, чьи аппетиты всегда превосходили его финансовые возможности, позволил подкупить себя группе всадников и сенаторов, главным богатством которых были их латифундии.

Разумеется, никто не знал, что их ожидает впереди, но в предвкушении речи Друза на заседании, которое должно было состояться на сентябрьские календы, все были снедаемы любопытством. Многие сенаторы, в начале года позволившие ему увлечь себя красноречием, желали теперь, чтобы красноречие это изменило Друзу. Исходный энтузиазм и поддержка в сенаторской среде изрядно поубавились, и собравшиеся первого сентября в Гостилиевой курии были намерены заткнуть уши, дабы оградить себя от магии этого оратора.

Вел заседание Сената Секст Юлий Цезарь, поскольку сентябрь был одним из месяцев, когда он должен был председательствовать. Это означало, что предварительные формальности строго соблюдались. Сенаторы сидели, переговариваясь, покуда жрецы изучали предзнаменования, возносили молитвы и очищали жертвенники. Наконец Сенат принялся за дело. Все, что предшествовало речи народного трибуна, было рассмотрено крайне быстро. Пришел его черед.

Пора. Друз поднялся со скамьи трибунов, установленной под возвышением, где сидели консулы, преторы, курульные эдилы, и прошел к своему привычному месту у больших бронзовых дверей, которые он, как и в предыдущих случаях, попросил закрыть.

— Достопочтенные отцы-основатели, члены Римского Сената! — мягко обратился он к присутствующим. — Несколько месяцев назад я, выступая в этом самом собрании, говорил о великом зле, укоренившемся среди нас: ager publicus, общественном землевладении. Сегодня я намерен затронуть еще большее зло, которое, если мы его не уничтожим, уничтожит нас. И это будет закат Рима. Я имею в виду положение народностей, живущих с нами бок о бок на этом полуострове, — тех, кого мы зовем италиками!

По рядам присутствующих прокатился шум, похожий скорее не на ропот голосов, а на шелест деревьев или жужжание осиного роя. Друз услышал его, уловил его тон, но продолжал, не обращая на это никакого внимания:

— Мы обращаемся с ними, тысячами и тысячами людей, как с гражданами третьего класса — в буквальном смысле слова. Ибо граждане первого класса — это римляне. Граждане второго класса — те, кто пользуется латинскими правами. А третий класс — это жители всей остальной Италии. Те, кого считают недостойными права участвовать в наших римских собраниях. Те, кого облагают податями, бичуют, штрафуют, изгоняют, обирают, эксплуатируют. Те, чьи сыновья, жены, имущество не застрахованы от наших посягательств. Те, кого заставляют воевать на нашей стороне и содержать за свой счет войско — войско, которым командуем мы, римляне! Мы обещали народностям Италии полную автономию в обмен на их солдат и налоги, а затем обманули их, разбросав по их территории свои колонии и тем самым отняв у них лучшую часть их владений и не дав ничего взамен.

Шум все усиливался, хотя пока и не перекрывал голоса оратора. Буря — или рой разъяренных ос — надвигалась. Друз почувствовал, что во рту у него пересохло, и вынужден был сделать паузу, стараясь при этом держаться как можно естественнее.

Нельзя было показывать, что он волнуется, поэтому он тут же возобновил речь:

— У нас, римлян, нет царя. Однако в Италии самый последний римлянин ведет себя так, точно он царь, так как нам нравится видеть, как низшие существа ползают у наших царственных ног. Нам нравится играть в царей! И если бы жители Италии и впрямь являлись низшими существами, этому еще можно было бы найти оправдание. Но истина в том, что по природе своей италики ничуть не ниже нас. Они плоть от нашей плоти. Если бы это было не так, то как бы тогда одни из присутствующих здесь могли попрекать других их «италийской кровью»? Я слышал, как великого и славного Гая Мария называли италиком, а ведь он покорил германцев! Я слышал, как благородного Луция Кальпурния Пизона называли инсубром, а ведь его отец доблестно погиб при Бурдигале! Я слышал, как Марка Антония Оратора осуждали за то, что он, женившись во второй раз, взял в жены италийку, — тем не менее он расправился с пиратами и исполнял должность цензора!

— И в этой должности позволил тысячам и тысячам италиков превратиться в римских граждан! — вставил Филипп.

— Ты что же, Луций Марций, хочешь сказать, что я потворствовал им в этом? — спросил угрожающе Антоний Оратор.

— Разумеется, именно это я и хочу сказать!

Антоний Оратор, высокий и дородный, вскочил и крикнул:

— Выйди, Филипп, и повтори, что ты сказал!

— Успокойтесь! Марк Ливий не кончил говорить! — с придыханием выкрикнул Секст Цезарь. — Луций Марций и Марк Антоний! Вы нарушаете порядок собрания. Сядьте оба и замолчите!

Друз возобновил речь:

— Повторяю: италики плоть от нашей плоти. Они сыграли не последнюю роль в наших успехах, как в границах Италии, так и за их пределами. Они прекрасные солдаты, прекрасные земледельцы, прекрасные торговцы. Среди них есть богатые люди. У них есть фамилии не менее древние, чем у нас, чьи мужчины столь же образованны, а женщины столь же воспитанны и утонченны, как и наши. Они живут в таких же домах, как и мы, едят то же, что и мы. Среди них не меньше тонких ценителей вин, чем у нас. Они выглядят так же, как мы!

— Вздор! — презрительно выкрикнул Катул Цезарь и указал на Гнея Помпея Страбона. — Взгляните на него: вздернутый нос и волосы песочного цвета! Римляне могут быть рыжей, золотистой, белесой масти — но не такими! Он галл, а не римлянин! И будь на то моя воля, он и остальные неримские гнилушки, мерцающие во мраке нашей любимой Гостилиевой курии, были бы вытащены на свет и выметены прочь! Гай Марий, Луций Кальпурний Пизон, Квинт Варий, Марк Антоний (за то, что женился на низшей), все эти Помпеи, пришедшие сюда пешком из своего Пицена, все эти Дидий из Кампании, все Сауфеи, Лабиены и Апулеи — я бы избавился от всех них разом!

Среди сенаторов поднялся страшный гвалт. Прямо или косвенно Катул Цезарь умудрился оскорбить добрую треть присутствующих. Однако остальные две трети были вполне удовлетворены его словами — хотя бы потому, что он напомнил им об их превосходстве. Один Цепион не слишком радовался сказанному: Катул Цезарь заклеймил среди прочих и Квинта Вария.

— Я все-таки договорю до конца! Вы выслушаете меня, даже если нам придется сидеть здесь дотемна! — рассвирепел Друз.

— Только не я! Я тебя слушать не желаю! — выкрикнул Филипп.

— И я! — взвизгнул Цепион.

— Слово имеет Марк Ливий! Те, кто помешает ему говорить, будут выдворены вон! — вмешался Секст Цезарь. — Служитель, ступай и приведи моих ликторов.

Служитель выбежал и вскоре вернулся с дюжиной ликторов в белых тогах.

— Встаньте там, на курульной трибуне, сзади! У нас тут начинаются беспорядки, и мне, возможно, придется попросить вас выпроводить кого-либо из присутствующих, — обратился к ним Секст Цезарь, после чего повернулся к Друзу и бросил: — Продолжай.

— Я намерен внести на обсуждение народного собрания законопроект, гарантирующий полноту римского гражданства всем жителям Италии, от Арна до Регия, от Рубикона до Брундизия, от Тусканского моря до Адриатического! — Теперь уже Друзу приходилось кричать, чтобы его было слышно. — Пора нам раз и навсегда покончить с этим злом! Покончить с таким положением вещей, когда один житель Италии почитается выше другого, когда мы, римляне, приписываем себе некую исключительность! О отцы-основатели! Рим есть Италия, а Италия есть Рим! Давайте же раз и навсегда признаем это и уравняем в правах все население Италии!