Пришельцы. Земля завоеванная (сборник) - Роман Злотников

Когда его выносили из камеры, он успел крикнуть:

– Я люблю тебя, Семирамида!

Она лишь отвернулась.

«Глупо. Глупо. Глупо». – Мысль не давала покоя, билась в мохнатой башке, пока манипуляторы укладывали его мордой в пол.

Раздался голос – не вслух, а в самом нутре, голос на Старом Языке. Голос не был торжественным, лишь усталым:

– Выездная сессия трибунала двадцать бис сто сорок пять пятнадцатого сектора объявляется открытой.

– Невиновен! – завопил во всю глотку Василий, но еще один манипулятор тут же закрыл ему рот.

– Отвечайте на цивилизованном языке, подсудимый!

Василий бессильно заурчал.

– Итак, состав преступления налицо. Вы, Базилеус Стратокариус Четвертый и ваши подельники, обвиняетесь в массовом психическом воздействии четвертой степени на живые существа на пороге обретения разума, повлекшем среди них групповые психозы третьей степени, и злонамеренном использовании внешнего сходства с местной фауной с целью незаконной колонизации и установления рабовладельческого строя. Ваше слово, обвиняемый?

Манипулятор отпустил затылок. Седой кот в форме капитана третьего флота укоризненно смотрел на Василия.

– Я ни при чем! Предки!.. – напрягшись, транслировал он.

– И вы ничего не знали? То-то вы так удивились нам. Стыдно на вас смотреть, Базилеус. Противно. Загляните в местную инфосеть. Одни котики. Вы понимаете, какую психотравму нанесли обществу? Я не говорю о том, как вы чистили память вашим так называемым «хозяевам» – злая шутка, Базилеус! – при переходе от одного к другому с целью не допустить распространения информации о вашей реальной продолжительности жизни. Что, кстати, не удалось. «Девять жизней», ага. Как вы пытались пристроить ваших дружков – чау-чау и панд – отдельная песня.

Василий беспомощно мурлыкнул.

– Ша! – ответствовал капитан. – К тысяча девятисотому году по местному летоисчислению полуразумные туземцы должны были уже выйти из периода войн. Тем более мировых. Возможно, обрести разум. А вы их искалечили. Да что я с вами говорю? Сын и внук рабовладельцев. Паразитов. Тьфу. Машина! Приговор. Дело передать на рассмотрение Высшему Суду. К подсудимому превентивно применить дисциплинарное воздействие первой степени. Привести в исполнение!

– Вам просто завидно! – из последних сил заорал Василий.

– И стыдно. В том числе за это, – грустно кивнул капитан.

Манипулятор ухватил за загривок – не вырваться. Распахнулся люк в полу, открывая взгляду зловонную лужу. Потащило мордой вниз.

– Нет! Мя-я-я-у-у-у-у!!!! – позабыл от страха «цивилизованный» телепатический язык Василий.

– Стоять! – землянская речь прозвучала музыкой.

Удар кувалды сокрушил манипуляторы. Человеческая рука ухватила за загривок, вырывая шерсть, царапая ногтями, но это не волновало кота ни в малейшей степени.

Вторая рука ткнула капитана мордой в лужу.

Василий завопил от радости и попытался всеми четырьмя лапами обнять спасителя – кажется, самца его человека, кандидата на то, чтобы стать вторым его рабом.

«Прошел. Все тесты прошел! – решил он. – Заочно! Машке внушу – пусть кормит и балует. И не придирается!»

– Превентивные ему меры, сволочи! А ну быстро говори, скотина, как отсюда выбраться!

Вовка приподнял капитана.

– Вы… что… слышали? – попытался спросить капитан и немедленно отправился рылом обратно.

– Ответ неверный, – заявил Сёма, поигрывая кувалдой. – Слышали. Переводчик отключать надо, если приватности хотите.

Вова снова приподнял кэпа:

– Сисадмина… сгною…

– Аминь. По делу есть что сказать?

– Вы что, не поняли?! – завизжал мученик. – Вас используют! Вы их рабы! Мы вас освобождать прилетели!

– Умный ты, а дурак, – вздохнул Вовка горько. – И о психическом воздействии ни хрена не знаешь. Вот у Машки – воздействие. И рабство. А этот подлец еще тапком по рыжей морде получит. За то, что попался.

Начинался еще один чудесный день.

Василий проснулся на мягком кресле, потянулся, улыбнулся, предвкушая завтрак. Не сложилось.

Могучая рука ухватила под лапы, запихнула в рюкзак.

– Экзамен у Злоботрясова через час, а ты тут прохлаждаешься, Кашпировский хвостатый! – заявил Вовка. – И смотри, чтобы не меньше «отла» поставил, поганец! Кастрирую к лешему!

– Мя-я-яу! – возмутился Василий.

– Фигли мяу! Мне кэп всё-всё объяснил, как от тебя экранироваться!

Рюкзак закрылся. Стало темно.

Василий заплакал.

На суде, бок о бок с родичами и любовью всей его жизни, было бы легче.

Владимир Венгловский

Радужные небеса

На опушке березовой рощи среди осоки и пырея возвышаются два могильных холмика. На деревянных крестах таблички с именами матери и сына – одна дата смерти еще до войны с мимиками. Могилы пусты, но об этом знаю лишь я. Они служат для того, чтобы помнить и знать, кто я такой.

Чтобы полностью не раствориться в собственном уютном мире.

– Хороший нынче денек! – помахал мне рукой из-за забора Потапыч. – Как дела, Эван?

– Да не жалуюсь. – Я воткнул лопату в землю, снял брезентовые рукавицы и нахлобучил их на черенок лопаты. Пот заливал глаза, от жары не спасала даже тень от раскидистой яблони. – Давно уже собирался яму для силоса выкопать, всё руки не доходили. Что сегодня, нет для меня писем?

Потапыч виновато пожал плечами. Вопрос был привычным, игра шла по давно установленным правилам.

– Есть только «Сельские вести». Как обычно. – Потапыч тяжело вздохнул и шагнул во двор.

Мой дом стоял в конце улицы, и сквозь открытую калитку я увидел залитую летней жарой пустую дорогу. В небе переливались радужными цветами иглы тернии – силовые поля, искривляющие пространство. Словно распустившийся гигантский цветок, терния была прекрасна, как и в первый день своего появления возле города. Одна из многих, соединивших Землю с иной планетой. Где-то в центре тернии находится портал – кротовина, позволяющая пришельцам приходить в наш мир.

Я зажмурился. От воспоминаний и ярких картин прошлого нельзя спрятаться. Вновь и вновь они возникают перед глазами во снах и реальности вместе с болью и ощущением беспомощности. Ничего уже не исправить и не изменить.

Потапыч из прошлого погиб на моих глазах – мимик разорвал его, когда Потапыч, крича, бежал по улице. Длинные, гибкие, словно резина, щупальца захлестнулись вокруг его ног и шеи, скрутили, как белье во время отжима, до хруста и брызнувшей в пыль крови. Мои руки дрожали, но я успел зарядить охотничье ружье патронами с картечью. Выстрел, еще один. От мимика отлетали куски плоти. Я пятился во двор, перезаряжая оружие.