Третья истина - Лина ТриЭС

Она даже не почувствовала, не уловила того мгновения, когда он первый раз пошевелился, и поняла, что он жив, только услышав тихое:

— Сашка, ну что ты… Дышу пока…

Она не смогла произнести ни слова, только подняла голову. Губы дрожали, она смотрела ему в лицо, не веря в такое счастье — смерть отменяется. Он попытался приподняться:

— Черт! Голова трещит…

— Не вставайте, — рванулась Саша и продолжала, заикаясь, — нав-верное нельзя… или… к-как же вы… надо же идти, укрыться… Виконт! Вы не ум-м-рете? Нет?..

— Ну, если будешь меня так усердно оплакивать, придется. Сашка! Прекрати сейчас же, немедленно. Куда-то сюда, около плеча ранило. Голова — попутно. Оглушило, наверное, — он говорил с паузами, глухо. Замолчал и прикрыл глаза. Сашу опять накрыла волна испуга:

— Это ничего с-страшного, да? Он вам мимо сердца попал, правда?

— Если я не чудо природы с сердцем возле правой ключицы, то мимо, — губы Виконта тронула слабая улыбка, а в открывшихся глазах промелькнул иронический лучик.

Саша попыталась тоже улыбнуться — оказывается, в ужасе она не поняла, где лево, где право. Но почувствовала, что вместо смеха сейчас опять расплачется, и стиснула зубы. Надо немедленно взять себя в руки, если бы зубы так не стучали… Пусть только говорит, пусть только не замолкает, не закрывает опять глаза. Она со страхом осмотрела его голову.

— Ничего нет, крови нет… это хорошо, правда?

— Чудесно. Помоги расстегнуть полушубок. Не дрожи, довольно! Здесь где-то.

По белой рубашке растекалось яркое пятно. Виконт заметил, видно, испуг на Сашином лице и бодрее, чем прежде, сказал:

— Вот ерунда, какая! Не пугайся, видишь, рукой шевелю, — он закусил губу, видно, было очень больно.

Это, как в зеркале, отразилось на Сашином лице, но в целом его слова подействовали. Она встрепенулась, ее как будто что-то подтолкнуло к действиям по его спасению:

— Не двигайтесь! — она осторожно приподняла голову Виконта и подсунула под нее шапку. Рванула рубашку за полу, — это порву, перевяжу! Ах! Промыть же надо!

— Не надо, здесь снег грязный.

— Я с поля, нетронутый. Я сейчас. Быстро-быстро. Вы ничего, правда? Главное, рука шевелится. А кровь же всегда бывает. Даже когда с лошади…

Она, поминутно оглядываясь, понеслась в сторону больших сугробов, схватила громадный ком чистейшего снега и, спотыкаясь, прибежала обратно, вглядываясь, не хуже ему? Нет. Он теперь полусидел. Но это была не та привычная поза — небрежно брошенная рука покоится на согнутом колене — из которой он всегда поднимался неуловимо-легким движением. Нынешнее его положение было как бы замороженной попыткой встать: согнутые в коленях ноги крепко упираются в землю, левая рука, отведена за спину, как дополнительный упор. И только правая, лежащая на бедре, с неловко вывернутой вверх ладонью, в этой попытке движения не участвовала.

— А только что, — с радостной надеждой подумала Саша, — казалось, что он даже слегка приподняться долго не сможет!

Виконт перевел дыхание:

— Где они все? Уехали?

— Да… эти, которые… они швырнули что-то… и взорвалось, — Саша с робостью и решительностью одновременно пыталась расстегнуть рубашку, оторвать полоску от нее, стереть кровь с плеча. Хуже всего дело обстояло с полоской — она не отрывалась.

— В кармане нож. Возьми. Отрежь от рубашки по краю, — посоветовал Виконт, который наблюдал за ее действиями, не делая никаких попыток помочь себе или ей. Она испугалась было, увидев второе отверстие на спине, но он сказал, что, значит, рана хорошая: пуля прошла навылет и ее не потребуется извлекать, бинтовать же надо крест-накрест. Наконец, она криво, но плотно перевязала рану.

Пока она возилась, Виконт взял остаток чистого снега и поднес ко рту…

— Вы снег едите? Пить хотите? Как-то растопить… Спички у вас есть…? — и вдруг закричала в приступе ликования:

— Виконт! Мы пойдем дальше! Оба! Живые! Целые!

— Особенно я — живой и целый.

— Будете, будете! Мы здесь посидим, сколько нужно, хоть месяц…

— Уютно, что ж говорить…

— Вы с нами. Нам абсолютно нечего бояться! Как чудесно! Будем разговаривать, а я вас буду кормить и поить…

— …укладывать спать и будить на заре. Нет, дорогой племянник. Надо идти. И не через месяц, а сейчас же.

— Ой, а я вас не дотащу… — у Саши на мгновение упал голос, — или нет. Как-нибудь дотащу. Я читала про войну. Точно такие случаи бывали: совсем худая четырнадцатилетняя девочка вытаскивала из-под огня двадцатидевятилетнего человека…

— …И довольно плотного. Плохо, Александрин. Я поднимусь, не беспокойся, минут через десять, самое большее, через двадцать.

— Виконт, не вставайте! Вдруг будет больно? Вдруг кровь польется? Да! А с ним что же, может, и он… — Саша со страхом потянулась в сторону Федора, но Виконт ее удержал:

— Не надо, я видел. Посиди со мной.

— Ну, — она вздохнула, — что же… Подумайте, Виконт, а брат его так и ушел…

— Хотел догнать своих, видно. Там старики… женщины… дети. Беспомощные, — отрывисто сказал он.

Но Саша не поддалась. Насколько было бы легче сейчас, если б рядом были те люди и повозка! Поэтому она продолжала обличать:

— И они все уехали на телеге, даже за ним не вернулись. Про нас я не говорю. А наши вещи сбросили… — они там впереди, далеко, я разглядела, когда за снегом бегала… Не очень хорошие люди оказались… Леха бы не ускакал. И я бы не ускакала.

— Ты? Кстати, кто разрешил тебе прыгать, очертя голову, за мной?

— Разве лучше, чтобы я уехала с ними неизвестно куда?

— Нет, я, в самом деле, ослаб. Не могу придумать, что тебе ответить.

— Потому что для меня быть там, где вы, самое правильное, и спорить тут не с чем. Давайте приготовимся. Пистолет я забираю себе, оказывается, полезная штука… А вы к-а-ак стреляете… а почему вы мне когда-то сочинили, что нет?

— И ты моей слабостью безбожно пользуешься. Как ты разговариваешь?

— Простите, Поль. Дайте, пожалуйста, пистолет мне, у вас ведь правая рука раненая, вы все равно стрелять не можете.

— Для полного выражения твоего южного темперамента тебе не хватало только этой пушки. Главное не то, смогу ли стрелять я, главное — не дать воспользоваться им тебе. Что это? Шаги?

Саша вздрогнула и оглянулась. К ним подходила серенькая лошадка под седлом. Видимо, она принадлежала одному из подстреленных бандитов. Тонкие ноги ее дрожали, глаза выражали страх и застенчивость.

— Вот. Перепугалась. Хочет, чтобы люди успокоили. Молодая совсем, даже слишком, для верховой езды. Жаль, нечем подманить. Не двигайся резко. — Он медленно протянул в сторону лошади открытую ладонь. Она подошла и понюхала руку. Виконт, еще сидя, погладил ее по морде, сказал несколько ласковых слов и, Саша не успела обидеться, что не ей, как он, цепляясь за подпругу, встал.

ГЛАВА 10. ПОЛУШУБОК, ОТДАННЫЙ НА СЪЕДЕНИЕ

Саша заботливо привязала серую кобылку под навесом бесформенно черневшего строения:

— Интересно, сюда можно? Это что — церковь? — она заметила вверху крышу луковицей.

— Да и, кажется, оставленная Богом и его служителями.

— Развалины… Темно внутри. Но деваться больше некуда… Войдем? Вы устали?

— Устал, — решительно отозвался он.

— Вам больно? — задала она мучивший ее всю дорогу вопрос.

— Больно.

— Ой, что же делать?? Давайте перебинтуем и уложим вас отдохнуть.

— Разве мы не для этого сюда пришли? Ночь. И позволь спросить, ты-то, что собираешься делать, когда я улягусь на отдых?

— Я — на стражу! Тут же нет запоров, хоть вы и придвинули эту штуку… вроде шкафа. Вы ляжете — и сразу пройдет, правда? А я все разведаю, что это за церковь такая. Вы не голодный?

— Голодный. И ты тоже. Но это праздный вопрос. Ты что, огорчилась? Не вижу твоего лица в темноте. Пустяки, завтра найдем что-нибудь. Я уверен.

— На ночь вообще есть вредно. Ужин отдай врагу. Я вообще могу не есть две недели!

— Две? Я — нет.

Его шаги гулко отдавались в помещении. Потом он, видно, сел. Саша напряженно вгляделась в темноту. Помещение, похоже, немаленькое и почти пустое. Действительно пустое? Не может тут во мраке кто-нибудь скрываться?

— Так. Судя по тому, с каким трудом поддалась дверь, обиталище сие никем не посещалось, по крайней мере, в обозримый отрезок времени, — будто ответил на ее мысли Виконт.

Она прислушалась: сел он? Тьма… хоть глаз выколи. Где же он сидит? И почему замолчал? Когда они взобрались на покорную серую лошадку, Саша сначала боялась, что Виконт не удержится в седле. Но он проявил свое недомогание лишь тем, что предоставил управлять лошадью ей. Только увидев, с каким трудом он здесь, у церкви, слез с лошадиной спины и какое у него осунувшееся, бледное лицо, Саша поняла, чего ему стоила эта поездка. Заставила себя подумать, что бледность преувеличена окружающей пеленой снега. Пусть немедленно ляжет, а она готова охранять. Теперь недостаточно вовремя уловить приближение опасности. Надо держать оборону самой. Он, конечно, этого не знает, но она все-таки вооружена: маленький пистолет Федора у нее в кармане. Она улучила момент и взяла его у мертвого, когда Виконт, уже взобрался на лошадь и прикрыл глаза, приходя в себя. Было жутко, но мысль о том, что есть шанс защитить Поля, оказалась сильнее страха. Пистолет придавал ей уверенность, и она всю дорогу посматривала на Виконта с теплым чувством покровительства. Правда, вот кто действительно не умеет стрелять, так это как раз она. Она-то думала, что учиться не у кого, и было неинтересно. А вот теперь может понадобиться.