1941. Разгром Западного фронта - Дмитрий Егоров

В это время дивизии 47-го стрелкового корпуса продолжали выдвижение на запад согласно приказу командующего фронтом. Командир 155-й дивизии генерал-майор П. А. Александров в своих воспоминаниях указывал, что дивизия в полном составе прибыла к Слониму вечером 23 июня. Впереди ее главных сил двигался 659-й стрелковый полк, которым командовал полковник В. И. Шишлов. В этот же день около 21 часа авангард полка принял бой с танками противника на шоссе Слоним — Волковыск вблизи деревни Озерница. Советские воины уничтожили 6 танков и бронетранспортеров врага[334]. Не ясно, что за немецкие танки оказались на шоссе Волковыск — Слоним уже под вечер 23 июня. Шоссе Ружаны — Слоним, по которому шли части Гудериана, находится в 25–30 километрах к югу от описываемого выше столкновения. И это при всем при том, что, двигаясь от ружанской дороги с целью попасть на Волковыскую, надо пересечь по бездорожью (проселки тоже следует отнести к бездорожью) старую Варшавскую дорогу, которая идет через Озерницу, ж.-д. перегон Волковыск — Озерница и только потом выйти на шоссе. А по этим дорогам и вдоль них отходили на восток советские части. Это могли быть либо передовые отряды дивизий группы Гудериана, ведущие разведку по всем дорогам, либо десантники. По словам местных жителей, в Озернице был большой десант, причем из планеров, которые садились на поле, выгружались танкетки и орудия. Не исключено, что с таким же десантом столкнулся 659-й СП. У Гудериана в мемуарах об этом бое вообще нет ни слова. Допускаю, что к утру 24-го к Озернице могли подойти танки Гудериана, ибо тем же утром они вошли в левобережную часть Слонима. Но чтобы к 21 часу 23 июня — вряд ли. Впрочем, опросом местных жителей А. Л. Дударенок сумел найти кое-какие ниточки. Как рассказывал ему житель д. Мижевичи В. А. Бутько, вечером 23 июня со стороны Ружан появились немецкие мотоциклисты при поддержке легких танков. «Мы все побежали на шоссе смотреть на немцев. Мотоциклы все были с колясками. В колясках сидели пулеметчики. Проезжая мимо нас, немцы в колясках поворачивали в нашу сторону пулеметы, но не стреляли. Потом один из взрослых сказал, что надо расходиться, а то мало ли какой немец стрельнет. Мы разошлись, а вскоре послышалась стрельба с той стороны, где шоссе пересекает дорога Сергеевичи — Озгиновичи. В нашей деревне немцы остановились на ночлег на холме у кладбища». Следовательно, можно считать доказанным, что передовой отряд одной из дивизий 47-го моторизованного корпуса противника к исходу дня 23 июня достиг Мижевичей, не дойдя до Слонима всего 15 км. В самом же Слониме об этом, разумеется, знать не могли и к его обороне не готовились. Впрочем, боеспособных частей в нем и не было. В местах постоянной дислокации остались некоторые тыловые подразделения 29-й моторизованной дивизии и вновь формируемые части ВВС: управление 44-й авиабазы 15-го РАБ с приданными 144-й ротой связи, 194-м БАО с подразделением обслуживания авиагарнизона и 158-й аэродромно-технической ротой и 186-й истребительный авиаполк 60-й ИАД без боевой матчасти. Аэродром находился возле пригородной деревни Альбертин, в настоящий момент слившейся с городом. Н. С. Халилов вспоминал: «С нами на восток шли и советские летчики. Они рассказали, что летную часть пригнали в местечко Альбертин, где был маленький аэродром. Самолеты велели разобрать на ремонт, на профилактику, а самих летчиков отпустили на увольнение по бабам. Это было сделано специально»[335].

Таким образом, оборонять Слоним было некому. Лишь отошедшие из Беловежской пущи военнослужащие 9-й бригады ВОСО провели некоторые специфические мероприятия: разрушили железнодорожное полотно на главном пути, подорвали на нем паровоз и заняли оборону в районе станции. Как вспоминал бывший красноармеец 6-го батальона 1-го железнодорожного полка Л. Н. Левошкин, в течение дня имели место стычки с мелкими подразделениями противника, по-видимому, разведгруппами или десантниками. Вечером воины-путейцы были обстреляны из пулемета, ценой потери четырех бойцов огневую точку удалось подавить. В ночь на 24 июня управление бригады убыло из Слонима на восток, оставив 6-й батальон в качестве прикрытия. Левошкин утверждал, что и комбриг майор В. Е. Матишев был вместе с работниками штаба, но на самом деле он в это время находился с той частью бригады, что сражалась рядом с танкистами 13-го механизированного корпуса.

6.10. За правым флангом

Действия войск 11-й армии

Взятие противником Каунаса и Вильно

Прорыв моторизованного корпуса Манштейна на стыке 11-й и 8-й армий

Выход 57-го моторизованного корпуса противника на лидское направление

Выдвижение резервов Западного фронта в район г. Лида

В полосе 11-й армии Прибалтийского военного округа (Северо-Западного фронта) армейские корпуса 9-й и 16-й полевых армий и части танковой группы Г. Гота продолжали развивать успех. Дивизии 1-й линии армии отходили к Неману и частично переправились на восточный берег: 5-я дивизия — западнее Каунаса, 126-я дивизия — в Приенай. В Каунасе, несмотря на перевод столицы в Вильнюс, продолжали оставаться Верховный Совет и ЦК компартии Литвы. 22 июня поэтесса Саломея Нерис выступила в Союзе писателей с призывом вооружаться и защищать город. Коммунисты получили из арсенала старые немецкие винтовки, однако в 20 часов командарм В. И. Морозов сообщил 1-му секретарю ЦК Снечкусу: Каунас необходимо оставить. А. Ю. Снечкус предложил взорвать радиоцентр и военные склады, но представитель НКВД ответил, что нет ни взрывчатки, ни людей. Председатель Верховного Совета Ю. И. Палецкис еле успел устроить Саломею и ее сына Саулюса на поезд в Резекне. Вскоре после оставления города радиоцентр был захвачен повстанцами, с призывом к народу о восстании обратился известный политический и общественный деятель Ляонас Прапуоленис. Утром 23 июня в Каунасе, Шяуляе и других городах Литвы начались организованные антисоветские акции вооруженных подпольных формирований[336].

Как вспоминал временный поверенный в делах СССР в Литве Н. Поздняков, утром 23 июня колонна ЦК КПЛ и Верховного Совета была уже в Утенае. Как и в Укмерге, новый пункт остановки никак не охранялся. Около восьми часов центр города, где был уездный комитет партии и находились прибывшие из Каунаса, был обстрелян вражеским истребителем. Тогда колонна направилась в сторону Зарасая, последнего литовского города перед литовеко-латвийской границей; переправившись в Двинске через Западную Двину, руководство Литвы стало своего рода «правительством в изгнании».

23 июня в Каунасе самопровозглашенное Временное правительство Литвы из захваченного радиоцентра объявило о восстановлении государственной независимости. 188-я стрелковая дивизия отходила северо-восточнее Каунаса в направлении на Ионаву; на улицах Каунаса завязались тяжелые бои частей 5-й и 33-й дивизий 16-го корпуса с войсками противника и отрядами литовских коллаборационистов. С началом боевых действий находившиеся до этого в подполье военизированные организации, которые не были раскрыты до войны органами госбезопасности республики, открыто выступили против частей Красной Армии. По данным КГБ СССР, в Литве в 1940–1941 гг. существовали следующие повстанческие организации: ФЛА («Фронт литовских активистов»), «Шаулю саюнга» (Союз стрелков), «Пенктон Колонна» (5-я колонна), «Шаулю Миртиес батальонас» (Стрелки батальона смерти), «Железный волк». Вот как описывали свои «подвиги» руководители ФЛА в своем «Меморандуме о положении в Литве немецкой гражданской власти» от 15 сентября 1941 г.: «После начала войны ФЛА совместно с остатками частей литовской армии начали восстание, совершили целый ряд заданий, согласованных с немецким военным командованием (выделено мною. — Д. Е.). В восстании участвовало около 100 тысяч партизан. Число молодежи Литвы, погибшей в борьбе с большевиками, превосходит 4000 человек»[337]. В числе подписавшихся под «Меморандумом» значится дивизионный генерал С. И. Пундзявичус, первый командир 179-й стрелковой дивизии 29-го корпуса, бывший начальник Генерального штаба армии Литвы. Примечательно, что этот документ был составлен «фласовцами» (кажется, получилось неплохое словечко) ввиду того, что немецкие власти не отнеслись к Литве как к союзнице в обшей борьбе, а посчитали ее всего лишь частью оккупированной территории СССР и вовсе не собирались предоставить литовцам возможность восстановления государственности. Рейхсляйтер А. Розенберг в своем письме рейхскомиссару Х. Лоозе от 11 июля писал: «Недопустимо создание прибалтийских государств — о чем, однако, не следует заявлять публично… Что касается культурной жизни, то необходимо с порога пресекать попытки создания собственных эстонских, латышских, литовских университетов и вузов»[338]. Более того, согласно т. н. «расовой теории» литовский народ не был арийским и, следовательно, не мог рассчитывать на благосклонность Берлина. Небезызвестный специалист по «расовым вопросам» доктор Эрхард Ветцель отмечал: «Большая часть населения не годится для онемечивания… Нежелательные в расовом отношении части населения должны быть высланы в Западную Сибирь. Проверка расового состава населения должна быть изображена не как расовый отбор, а замаскирована под гигиеническое обследование или нечто в этом роде, чтобы не вызвать беспокойство среди населения»[339]. Хорошо хоть в Сибирь, а не в Треблинку. 5 августа 1941 г. оккупационные власти распустили Временное правительство. По-человечески понятная обида литовцев была настолько велика, что начался саботаж. Кончилось это тем, что немцы произвели массовые аресты литовской интеллигенции, в том числе католического духовенства, и все несогласные с политикой оккупационных властей (до 80 тыс. человек, в 5 раз больше, чем арестовали органы НКВД — НКГБ) были отправлены в концлагеря за пределами республики. Литва была единственной из республик Советской Прибалтики, в которой не было сформировано ни одной национальной части войск СС, чего нельзя сказать о Латвии и Эстонии.