Убей страх: Марафонец - Сергей Абрамов

И Чернов захотел. Очень захотел. И всё-таки вообразил себе самую малую долю самого малого мига, долю, в которой он стоит на этом берегу и — раз! — тоже стоит, но уже на другом… Непроизвольно зажмурился, представляя это сладкое ощущение, не раз, кстати, представляемое в различных ситуациях его земной смертной житухи, ни фига не почувствовал, хотя пролетел, как показалось, о-очень большой миг, открыл глаза: а он и вправду стоит на другом берегу. И город — вот он, километр до его края, обозначенного со стороны реки белокаменными, высокими стенами, на верху которых имелись зубцы, сохранившиеся, судя по всему, от былых веков, а на ближайшей к Чернову тоже сильно исторической башне лениво трепыхался под лёгким ветерком голубой флаг с золотым мужским ликом посередине.

Помнится из истории: был в давнее время подобный флаг у россиян, но — красный, червлёный. А голубой — это как же следует понимать?..

Да и город вполне мог бы оказаться российским, русским, этаким Новгородом Великим или Ростовом тоже Великим, но почему-то версия эта не вызывала у Чернова доверия. Слишком часто возникает в Пути «русский след», если прибегнуть к терминологии современных Чернову политологов, а это не говорит в пользу Главного Режиссёра. Чернов уже не раз озадачивался мелкими повторами, замеченными в разных ПВ:

Режиссёр не очень внимателен к деталям., Но тут-то речь не о деталях — о сути построения ПВ. Или русскому — русское? Что за примитив! Быть не может! Или, точнее, не должно…

Вообще-то при более пристальном рассмотрении зданий и сооружений за стеной город, как уже отмечалось, можно было назвать и испанским (Толедо, например…), и французским (какой-нибудь Авиньон…), и итальянским (допустим, Флоренция…).

И Чернов, легко совершив околонаучное чудо телетранспортировки, так же легко побежал к городу, к видным уже воротам. Он бежал и думал, что ворота имеют место, что вон и люди, маленькие издали, толпятся перед ними, но вход этот в город явно не главный, а какой-то музейный, полуконсервированный. Словно стоял когда-то в древние века на берегу великой реки град-крепость, а прошли века — он так и остался градом-крепостью, а современный город-труженик-бездельник-гуляка вырос позади него. Там и дома нормальные, а здесь только башни и минареты. Там и жизнь реальная, деловая, а здесь только экскурсионная, парадная. И хорошо, что Бегун явится в город, съевший Вефиль, именно с туристской стороны. Его подсохшие уже, но невероятно измятые вефильские штаны и рубаха вполне могли соответствовать облику сумасшедшего туриста из… Да ладно, потом разберёмся, откуда турист!..

Что будет потом, то потом и будет. Афоризм от Бегуна, но — в стилистике Книги.

Ворота оказались высоченными — в три с лишним человеческих роста, коваными, распахнутыми. Около них действительно толпились люди, словно сошедшие с киноэкрана, где Чернов не раз видал фантастические американские movies из жизни неизвестно какого будущего, но обязательно — антигуманного, техногенного, подавляющего всё человеческое. Что имелось в виду? Чёрные, тёмно-серые, тёмно-синие, мрачные плащи, переливающиеся на свету, тёмные очки — у всех поголовно, будто глаза людей не переносят даже серый бессолнечный день, короткие стрижки, тёмные брюки и рубахи под плащами — у многих распахнутыми, и — полное отсутствие первичных половых признаков. Подбежав ближе, Чернов понял, что термин «толпились» не подходит к увиденному. Люди в плащах очень деловито передвигались вдоль ворот, входили в них, выходили, совершали некие броуновские передвижения по травке и при этом совершенно не обращали внимания на подбежавшего Чернова. Складывалось впечатление, что движение для этих людей являлось самоцелью.

А не роботы ли они, подумал Чернов, и мысль его не противоречила предыдущей — о персонажах из фантастического фильма. Только роботы, как он себе представлял, должны что-то конкретное совершать, что-то производить, разрушать, носить, строить, налаживать, поскольку они суть производное человеческого таланта и для подмоги человеку же созданы. А тут никому никакой подмоги, некий хаос и разброд.

И следующая мысль: а если они — люди, а не роботы?.. Чернов попытался кого-то задержать, задать вопрос, пристраивался к идущим и заговаривал на разных языках — никакой реакции. Если и люди, то зомбированные, закодированные, лишённые воли. Все термины — из той же фантастики… Впрочем, не реагируя никак на ненормального субъекта в холщовой одёжке, они — люди-нелюди, роботы-нероботы — не мешали ему войти в ворота, затеряться в их потоках, уворачиваться от излишней целенаправленности (всё-таки роботы…), проскочить какую-то мощённую булыжником площадь, куда выходили фасады четырёх зданий, каждое из которых походило немного на католический храм (явные готические элементы в архитектуре…), немного на мечеть (башня с площадочкой на самом верху…), немного на венецианский дворец (ажурная, просто воздушная балюстрада на уровне второго этажа…), немного на магазин ГУМ в сердце Родины Бегуна (ангарообразность…). Персонажи в плащах также входили в эти здания и выходили обратно, а Чернов не стал экспериментировать, нырнул в узкую улочку, поднимающуюся в гору (ну, Толедо…). Промчался по ней, обходя всё тех же men in black, завернул на другую — пошире, ещё одна площадь с похожими зданиями, ещё улочка, ворота и…

И он оказался по другую сторону крепостной стены, за которой лежал собственно город, увиденный Черновым с того берега реки.

В принципе, это был тот же Вефиль, только выросший раз в сто и постаревший на тысячу лет, выросший как в ширину, так и в высоту, этажей местами сразу на пять выросший, добротно замощённый, познакомившийся с производством стекла для по-прежнему не слишком больших окон, придумавший розничную торговлю и с ней — магазины, лавки, уличные рынки, поставивший фонари вдоль тротуаров, отделяющих пешеходов от проезжей части, по которой громыхали конные экипажи, довольно частые и разнообразные, а по тротуарам, как уже сказано, сновали пешеходы — и мужчины, и женщины, и дети с корзинами, мешками, вообще налегке, одетые просто, но разнообразно, как, знал Чернов, одевались в южной Европе веке эдак в шестнадцатом. И Чернов в своих рубахо-штанах не выглядел белой вороной, а казался вполне обычным гражданином неведомого города, правда, — из бедных граждан, из низов.

Что общего между крепостью роботов и городом людей, Чернов не представлял. Разве что стена, так ведь и та — проходима, хотя Чернов не видел в городе людей ни одного робота, а в крепости роботов не было ни одного нормального человека. Кроме Чернова. Крепость — из фантастики, город — из далёкой, но реальной истории, и то и другое — нормальное костюмное шоу, но почему — рядом? Может, Великому Режиссёру стало тесно на театральных подмостках и он рванул в кинематограф? Вообще-то похоже: только на большой киностудии можно, не тревожа здравый смысл, перейти из мира «Звёздных войн», например, в мир «Трёх мушкетёров», а оттуда прямиком — в Москву, которая не верит слезам.