Поле Куликово - Владимир Возовиков

- Прочь, нечестивые! Не добудете вы на русской земле ни богатства, ни чести, ни славы, а добудете лишь могилы!

Ударили мечи-молнии по черному войску; как трава под косой, легли его первые ряды, и вторые, и третьи; заметалось море ползучей темени, начало сжиматься, редеть, словно усыхало или впитывалось в степной чернозем. Последний раз сверкнули вдали огненные мечи и пропали…

…- Ох, и полощет, - шептал Ослоп на ухо атаману. - Сурьезная тучка. Кабы к нам не заворотила…

Фома медленно приходил в себя; черный окоем рвали частые зарницы, оттуда уже доносились сердитые рокотливые громы. Ничего не сказал своему приемышу, ибо понял: ему лишь одному было видение, которое надо непременно поведать государю. Фома истово молился о победе Димитрия Ивановича, благодарил великого Спаса, но вместо привычного иконописного лика чудились ему живые лица выросших сыновей. И Фома вдруг поверил: оба живы и оба нынче пришли на Дон…

Лишь один разъезд степняков вспугнули той ночью княжеские заставы. О движении больших сил Мамая не было вестей до утра. Но с рассветом в широкой степи, на полдень от Куликова поля, запели стрелы, зазвенели мечи. Крепкая сторожа под командованием Семена Мелика начала великую битву, опрокинув и почти поголовно истребив тысячный отряд легкой ордынской конницы, нахально рвавшийся туда, где строились русские полки.

III

Ясное утро 7 сентября застало русское войско на Куликовом поле в сомкнутых колоннах. Громко перекликались сторожевые полков, носились рассыльные, отбившиеся воины искали свои отряды; время от времени взревывали большие сигнальные трубы, и сотни пешцев, всадников и телег перемещались по полю, сминая травы и кустарник, до дна расплескивая холодные бочаги и ручьи.

В самый час восхода над Доном заполыхало пять длинных, жарких костров - по приказу великого князя факельщики запалили мосты. Потянул ветер, раздувая пламя, оно словно пожирало туманец над плесом; смешиваясь с дымом, он пугливо уносился вниз по реке. На левом берегу Дона не маячило ни единого ратника, ни единой подводы. Огромные черные дороги, проложенные полками ночью, уводили от берега на равнину, скрытую Зеленой Дубравой, и оплотневшая земля еще курилась, разогретая тысячами подошв, копыт и колес. Казалось, здесь только что проползло огненное многотелое чудовище, оставив за собой горящие мосты и дымные рубцы на земле, а теперь ворочается вдали, за Зеленой Дубравой, откуда доходят слабые колебания земли.

Едва встало солнце, русские полки начали построение для битвы; доверенные от государя воеводы появились перед полками, скликая начальников. На семь верст в длину и на пять в ширину раскинулось Куликово поле, но лишь на двух с половиной верстах можно поставить сплошной боевой длинник рати. Слева поле резала Смолка, бегущая в Дон, едва проблескивая стеклом воды среди ольхи и дубков, справа звенел ключевой струей бегущий в Непрядву Нижний Дубяк, чьи берега и вовсе напоминали склоны глубокого оврага, заросшие диким урманом. Дымчатый терн, усыпанный сизыми ягодами крупнее сурожского винограда, кораллово-красные гроздья калины манили прохожего в лесную глушь, суля иные, неведомые дары, но в это царство угрюмых вепрей, пронырливых куниц и крылатых ночных хищников проникнуть можно было лишь с добрым топором.

В берега Смолки и Нижнего Дубяка предложил Димитрию Ивановичу упереть крылья русской рати искушенный в тактике воевода Боброк, когда они с великим государем, переодетые в простые доспехи, выезжали вперед - осмотреть Куликово поле. У них имелся чертеж поля, снятый разведчиками, да ведь живое место скажет глазу больше, нежели мертвое его подобие на бумаге. Димитрий без труда убедился, что Нижний Дубяк не даст ордынской коннице охватить русский правый фланг, значит, здесь враг лишится половины своей силы.

В верховьях Смолки Димитрий задержался дольше, осмотрел берега, направил коня в камыши, пересек плес, продрался через колючий кустарник на другом берегу, с сомнением сказал: "Здесь, пожалуй, обойдут". - "Могут", - согласился Боброк. "Обойдут, сомкнут полк левой руки, всей силой влезут нам в тыл и окружат рать…" Боброк тем же спокойным тоном продолжал: "А хорошо, кабы влезли башкой сюда, да поглубже. Тут бы им башку и отсечь засадой. Эвон роща-то большая как стоит - за ней самое и поставить засадный полк". У Димитрия заблестели глаза: "Здесь-то, глядишь, получилось бы. Да ведь не станешь их калачом заманивать - мигом раскусят. Татарин, он похитрей нас с тобой". Боброк повеселел глазами: "Знаешь, государь, как иные бортники пчел от медведей берегут, да заодно медвежатину добывают?" - "Ну-ка?" - "На дереве, где рой поселился, поближе к дуплу острых гвоздей с одной стороны набьет и колючек навяжет. С другой же - чурбан потяжелее привесит. Зверь, коли он мед почуял, дерева не оставит в покое, пока борти не разорит. Лезет, наткнется мордой на колючки да гвозди, начинает по стволу елозить. Ага, с другой стороны не колется, только чурбан и помеха. Толкнет его лапой, а тот хлоп косолапого по шее аль по башке. Михайло-то заворчит да и хвать лапой сильнее, и чурбан его сильней припечатает. Тут уж мишка озверел - мед-то вот он, одна дурацкая чурка мешает да еще колотит. И так он ее хватанет, что сшибет она зверину с дерева, а там, внизу, вострые колья в землю набиты"…

Димитрий молчал, оглядывая поле, опушку Зеленой Дубравы, заросшие холмы вдали, у Непрядвы, взвешивал замысел воеводы. Наконец раздумчиво сказал: "Значит, раздразнить зверя видимостью близкой добычи, чтоб он вроде победу здесь углядел да и влез сюда всей силой?.." - "Именно, государь, рать поддержки большого полка ближе к его левому крылу поставим, она и ударит татар - это навроде как раскачавшийся чурбан". - "Велика ли та рать и долго ли она продержится?" - "Лишь бы сильней Мамая раздразнила, лишь бы увидал он, что мы свой резерв уж кинули в сечу. Да и вся Орда решит - это последний наш заслон, а за ним лагерь с обозами во поле чистом… И как начнут они теснить полк поддержки, окружать большой полк да к обозам кинутся, тут и повернутся спиной к Зеленой Дубраве…" - "А мы - мечом по затылку?!" - Димитрий подался вперед, готовый, кажется, вобрать глазами все просторное поле между Доном и Непрядвой, но, сдерживая чувства, откачнулся в седле, смял в кулаке бороду, скосил глаза на Боброка. "А ну, как не прорвут они нашего длинника, Дмитрий Михалыч, что тогда?" Боброк сморщил лоб, сокрушенно покачал головой: "Я и не подумал о сем, государь, вот беда-то". Оба громко рассмеялись. "Эх, кабы не прорвали да вышло, как на Воже! - вздохнул государь. - Нет, не бывает одинаково дважды кряду. Худшего надо ждать - со всей силой Орды Мамай пришел".

Димитрий построжел, снова оглядел поле, тогда еще свежее, полное живых красок и бойких птиц. "О другом думаю, Дмитрий Михалыч: ведь татары могут прорваться и через полк правой руки, и через большой". - "Что ж, засадный свое слово скажет, хотя бить придется в лоб. То хуже. Вот и надо постараться, чтоб там не прорвались". - "Будешь войско строить, позаботься, княже. - Помолчав, Димитрий Иванович заговорил не очень уверенно: - Смотрю и думаю: на этом поле усилить бы края войска - поставить за полками правой и левой руки по большой рати. Как навалятся татары, середина начнет прогибаться, а края устоят, и влезет Орда в большой мешок. Мы же двинем крылья вперед и затянем тот мешок - кончится Мамай разом". - "Думал я о том, государь. Прав ты - место позволяет. Силы не позволяют. У Мамая войска-то поболе нашего. Ускользнут татары из мешка аль порвут. Сильную татарскую конницу еще никому не довелось окружить, и нам не удастся". Понимал государь жестокую правду воеводы, и все же сердито насупился. "Придет время, и Орду окружим". - "Да, государь. Но еще не пришло. Вышибем их с Дона, погоним обратно - и за то спасибо скажет Русь. Великий груз мы подняли твоей мудростью и общей нашей силой, так давай же донесем его до места, осторожно и крепко ступая. Зарвемся - тяжко будет падать с таким-то грузом".

Теперь, когда огромная всегосударственная работа по собиранию силы завершилась "простой" расстановкой полков на поле битвы, когда военная тактика должна увенчать политическую стратегию государя, Димитрий Иванович не без тайной ревности замечал, что Боброк судит реальнее, действует вернее, видит острее. Что ж, с этим надо мириться: кто-то лучше видит целое государство, а кто-то - Куликово поле. Нет, он не хочет даже в мыслях обидеть верного любимого воеводу: ведь на Куликово поле выйдет вся Русь, и привел ее он, великий Московский князь Димитрий… Сказал возможно спокойнее: "Что ж, Дмитрий Михалыч, лучшего, чем ты замыслил, не вижу. И думаю я, - покосился на стоящих поодаль отроков, - главное - чтоб враги наши до последнего часа не сведали, в какой руке держим на них тайный топор. И чтоб сильнейшую руку нашу за слабую приняли". - "Так, государь". - "Вот ты о том и позаботься - тебе расставлять полки", - повторил Димитрий, и Боброк, выпрямись в седле, не отвел вспыхнувших, увлажненных глаз: "Слушаю, государь".