Час двуликого - Евгений Чебалин

— Ты заскучал без дела после своей разведки, — тихо и сокрушенно сказал Абу. Потянулся к Шамилю и ударил его по щеке. Задохнулся от боли, откинулся к стене. Отдышался: — Разве можно орать на меня? Какой пример подаешь? Уйдите все, я напомню ему, как нужно говорить со старшим, а то он все перезабыл в городе.

Когда все вышли, Абу поманил Шамиля пальцем, сказал трудно, с паузами, отдыхая от оплеухи, что отвесил ему:

— Хамзат — плеть в кулаке Митцинского. Кулак отсечь надо, плеть — сама выпадет.

— Нечего руки распускать, — обиженно шмыгнул Шамиль, — мог и без рук это сказать, тем более что я все знаю.

— Не мог, — покачал головой старший, — надо же было как-то выпроводить их всех.

— Зачем тогда всех звал? — удивился Шамиль, и — Аул должен услышать то, что ему положено слышать. Теперь все будут знать, почему немой завтра придет к Митцинскому проситься в мюриды. Потому что старший выжил, но сломался, пастуху надо пасти стадо, а обрусевший Шамиль надолго уехал к корейц-народу за шеньшень.

— Куда-куда? — озадачился Шамиль.

— Говорят, лекарство есть шеньшень у корейц-народа. Слепой от него начинает, как орел, видеть, от старика сразу двойня появляется, у безногого ноги вырастают. Только далеко туда ехать. До весны вернешься, а?

Шамиль покачал головой: не зря не спал в последние ночи старший.

— Не хочешь, чтобы братья знали о моем деле?

— Зачем им носить при себе лишнюю тайну? Быков тоже про это говорил.

— Говорил, — согласился Шамиль. — Слушай, а ты в самом деле не возьмешься теперь за оружие?

Абу откинулся на стену, подставил лицо лучам зеленой звезды. Она заглядывала в пролом двери, сочная, острая, прожигая своим тельцем черно-синий бархат сумерек.

— Не возьмусь, — наконец сказал он, уже почти невидимый в темноте.

— Хуже не придумаешь наказания горцу, — сокрушенно сказал Шамиль.

— Мне часто не спалось, Шамиль. Ты храпел в своем углу, а я сидел и вспоминал. Знаешь, что чаще всего омывало мою память?

— Что?

— Кровь. Я много выпустил красного из чужих тел, хотя сам ничего туда не наливал. Приходили царские солдаты стрелять в нас — я дырявил им ляжки и животы. Нападали на аул хевсуры — я резал и хевсуров, их кровь брызгала на меня. Заходили в мой дом гости — и я пускал горячую кровь барану. Когда Хамзат сделал то же самое со мной, я понял, что нет у человека такого права — выпускать из других кровь. Не то я делал в жизни. Другим делом надо заниматься.

— Каким? — озадаченно спросил Шамиль.

— Ты много от меня хочешь, — тихо засмеялся Абу. — Хочешь, чтобы я решил такой важный вопрос, когда ты храпишь рядом. Валла-билла, у шакалов застревал в глотке вой, барсук пачкал от испуга нору, когда ты заводил свое «хр-р — пш-ш-ш». Саид! — позвал он неожиданно.

Пастух и Саид долго и понуро ждали. Руслан завороженно уставился на черепа и кости в заброшенном родовом могильнике. Он вздрогнул, когда из башни отец позвал Саида, толкнул его в бок, показал на башню. Саид пошел к старшему.

— Шамиль до весны идет к корейц-народу за лекарством для Мадины, — медленно, отчетливо сказал Абу немому, повернувшись так, чтобы свет луны падал на лицо. — Ты помнишь веселого русского чекиста Аврамова? Того, у которого вы были с Шамилем? — Саид усердно замахал головой — он помнил. — Иди к нему сейчас в город, он отведет тебя к нашей матери, заменишь ей Шамиля.

«А Хамзат? — всполошенно взмахнул руками Саид. — Кто бросит спичку в амбар, где он ночует?»

— Делай, что я сказал. Не отходи от матери, пока не вернется Шамиль. Мы будем вас навещать.

Трудно, с усилием цепляясь за стену, Абу встал, пошатнулся. Обнял Саида, подтолкнул к пролому в стене.

Саид глубоко вздохнул, пошел к пролому, стал спускаться с кручи, разминувшись с пастухом и Русланом. Он очень не хотел идти в город, жить там и не понял, для чего Шамилю надо идти так надолго к какому-то корейц-народу, когда в соседнем селе есть хороший знахарь. Но так сказал старший. А его слово — закон.

Ушел и пастух, к себе в Хистир-Юрт. Старший велел сказать председателю Гелани, Султану Бичаеву и Курейшу, что он жив, отрекся от оружия и скоро явится в село. И еще просил присматривать за Мадиной и кормить ее, потому что Руслану одному трудно держать на своих плечах такую заботу. Судьба Хамзата повисла в воздухе, на его счастье. Ничего, будут и лучшие времена.

Абу подозвал Руслана. Всматриваясь в осунувшееся лицо сына, сказал:

— Ну вот ты и вырос. Тебя крепко потянула за уши жизнь и заставила подрасти. Теперь тебе можно доверить нашу с Шамилем тайну. Мы решили не обременять этой тайной Саида и Ца — у них много своих забот и у них в руках жизни нашей матери и Мадины. Слушай внимательно. Шамиль пойдет мюридом в дом к Митцинскому под видом немого Саида. У Шамиля там свое дело. У тебя будет свое. Сделай себе гнездо на большом дубе в излучине балки и обживи его. Хорошо, если гнездо нельзя будет увидеть снизу. Если не побоишься ночевать там — совсем будешь мужчиной. Иногда туда станет приходить Шамиль и оставлять письма в дупле для начальника ЧК Быкова. Как только это случится — тут же бери жеребца у Султана Бичаева и скачи в город к Быкову. Бичаев даст тебе коня, если скажешь, что я просил. Иногда это придется делать ночью. Не побоишься?

— Сам сказал, что я вырос, — насупился Руслан.

— Теперь в твоих руках жизнь Шамиля. Если проболтаешься — ему трудно будет у Митцинского. Митцинский сильный враг.

— Я разве кому проболтался про тебя? — задохнулся от обиды Руслан.

— Нет, — подтвердил Абу. Добавил с затаенной, суровой нежностью: — Совсем ты вырос. Теперь у нас в роду пять мужчин. Я доволен, что у меня такой сын. Иди.

— Подожди, — остановил племянника Шамиль. Встал, отстегнул кинжал, привесил ему. — Теперь иди. Носи, коль вырос. Закончим дело живыми — за мной ружье.

Одного хотел Руслан, шагая через сумрачные, колдовским лимонным светом напоенные поляны, — медведя бы навстречу, ну не медведя, а хотя бы завалящего волчишку! Тогда он вернется в Хистир-Юрт со шкурой. И никто уже не станет сомневаться в его праве организовать в селе комсомольскую ячейку, какие есть в городе. Да что в городе, в соседнем ауле уже действует такая ячейка, и о ней с уважением говорят даже старики. Молодежь охраняет дороги и мосты, изучает газеты, участвует в делах сельсовета. А на комсомольские собрания приходят уважаемые люди и просят принять их в комсомол..

— Шамиль, ты «фордзона» видел? — спросил Абу.

— Ну. А что?

— Какой он?

— Железный, — подумав, ответил Шамиль, уточнил: — Ревет, как стадо буйволов, и воняет.