Слуги Темного Властелина - Р. Скотт Бэккер

Она поймала себя на том, что ненавидит этих рабынь за то, что они ее боятся, и в то же время любит их. На губах еще был вкус приправленного перцем фазана, которого они приготовили ей на обед.

«Может, мне все это снится?»

Она чувствовала себе мошенницей, шлюхой, которая вдобавок заделалась лицедейкой и оттого дважды проклята, дважды падшая. Но в то же время она ощущала головокружительную гордость, пугающую безумной, несообразной заносчивостью. «Вот я какая! – кричало что-то внутри нее. – Вот я какая на самом деле!»

Сарцелл говорил ей, что так и будет. Сколько раз он извинялся перед ней за дорожные неудобства! Он путешествовал скромно, налегке, поскольку вез важные вести Инхейри Готиану, великому магистру шрайских рыцарей. Однако он твердил, что, когда они доберутся до Священного воинства, все изменится. Он обещал, что там она станет жить в роскоши, достойной ее красоты и ума.

– Это подобно свету после долгой тьмы, – говаривал он. – Он будет озарять и слепить одновременно.

Эсменет провела дрожащей рукой по шитому золотом шелку, струящемуся вдоль ее колен. В свете костра мелькнула татуировка.

«Этот сон мне нравится».

Затаив дыхание, она поднесла запястье к губам, попробовала на вкус горечь благовонного масла.

«Легкомысленная шлюха! Не забывай, зачем ты здесь!»

Она поднесла левую руку к огню, медленно, словно хотела высушить пот или росу, глядя, как проступает татуировка из тени между связками.

«Вот… вот кто я такая! Стареющая шлюха…»

А что бывает со старыми шлюхами – знают все.

Тут, без предупреждения, выступил из тьмы Сарцелл. Эсменет про себя решила, что он обладает тревожащим родством с ночью, как будто ходит не столько сквозь нее, сколько вместе с нею. И это несмотря на белое одеяние шрайского рыцаря!

Сарцелл некоторое время стоял и молча смотрел на нее.

– Ты знаешь, он тебя на самом деле не любит.

Она посмотрела ему в глаза через костер, тяжело вздохнула.

– Ты его нашел?

– Нашел. Он стоит с конрийцами, как ты и говорила. Какой-то части ее души льстило то, что Сарцеллу не хочется ее отпускать.

– Так где же это, Сарцелл?

– У Анциллинских ворот.

Она кивнула, нервно отвернулась.

– Ты не спрашивала себя почему, Эсми? Если ты мне хоть чем-то обязана, ты должна задать себе этот вопрос!

«Почему он? Почему Ахкеймион?»

Она поняла, что очень много рассказала ему об Акке. Слишком много.

Ни один мужчина из тех, с кем она встречалась до сих пор, не расспрашивал ее так много, как Кутий Сарцелл, – даже Ахкеймион. Он внимал ей с какой-то алчностью, как будто ее пестрая, бестолковая жизнь была для него такой же экзотической, как для нее – его собственная. Хотя, впрочем, почему бы и нет? Дом Кутиев один из знатнейших домов Объединения. Для такого человека, как Сарцелл, вскормленного медом и мясом, с детства окруженного рабами, жизнь бедной шлюхи так же чужда и неизведана, как дальние земли Зеума.

– С тех пор как я себя помню, – признавался ей Сарцелл, – меня влекло к черни, к бедным – к тем, кто создает весь этот тук, которым питаются мне подобные.

Он хихикнул.

– Мой отец, бывало, драл меня розгами за то, что я играл в кости с рабами-земледельцами или прятался в судомойне, пытаясь заглянуть под юбки служанкам…

Эсменет шутливо шлепнула его.

– Мужики как собаки! Вся разница в том, что они нюхают задницы глазами, а не носом!

Он расхохотался и воскликнул:

– Вот-вот! Вот за что я ценю твое общество! Вести такую жизнь, как твоя, – одно дело, но уметь рассказать о ней, поделиться пережитым – совсем другое, это не каждому дано. Вот почему я сделался твоим приверженцем, Эсми. Твоим учеником.

Ну как тут было не увлечься? Она смотрела в его чудные глаза: радужки темно-коричневые, цвета плодородной земли, белки же перламутрово-белые, точно влажные жемчужины, – и видела в них свое отражение в таком виде, о каком прежде и помыслить не смела. Она видела личность экстраординарную, которую все пережитое не принизило, но, напротив, возвысило.

Но теперь, глядя в свете костра, как он стиснул кулаки, Эсменет увидела себя жестокой.

Я же тебе говорила, — осторожно сказала она. – Я люблю его.

«Не тебя. Его».

Эсменет трудно было представить двух людей, более не похожих друг на друга, чем Ахкеймион и Сарцелл. В некоторых отношениях различия были очевидны. Рыцарь-командор был безжалостен, нетерпелив и нетерпим. В своих суждениях он был стремителен и непреклонен, как будто стоило ему назвать что-то правильным, как оно тотчас же таковым и становилось. Сожалел он о чем бы то ни было редко и никогда не сожалел о чем-то серьезном.

Однако в других отношениях различия были тоньше и глубже.

В первые дни после ее спасения Сарцелл казался ей совершенно непостижимым. Несмотря на то что его гнев был грозен и проявлялся с пылом ребячьей истерики и убежденностью проклятия из уст пророка, Сарцелл никогда не дулся и не ворчал на тех, кто его разгневал. Несмотря на то что к любому препятствию, будь то даже обычные пустяковые заминки, которыми была полна повседневная жизнь высокопоставленного чиновника, он приступал с твердой решимостью немедленно его сокрушить, в своих действиях он был скорее элегантен, нежели груб. И хотя он был полон бездумной гордыни, его не пугало ничье осуждение, и он в отличие от многих других людей был всегда готов посмеяться над собственными промахами.

Этот человек представлялся загадкой, парадоксом, одновременно обманчивым и достойным осуждения. Но потом Эсменет осознала: ведь он же кжинета, человек из касты знати. Сутенты, люди низших каст, такие, как они с Ахкеймионом, боятся всего на свете: других, себя, зимы, лета, голода, засухи и так далее. Сарцелл же боится только конкретных вещей: что такой-то и такой-то скажут то-то и то-то, что из-за дождя придется отложить охоту и тому подобное. И она поняла, что в этом корень всех различий. Ахкеймион, возможно, не менее темпераментен, чем Сарцелл, однако страх делает его гнев горьким, порождает обиду и злопамятность. Есть в нем и гордость, однако из-за страха она порождает скорее отчаяние, чем уверенность в себе, и уж конечно, гордость эта не терпит, когда ей перечат.

Благодаря своей касте Сарцелл ощущал себя в безопасности, и оттого в отличие от бедняков не делал страх основой всех своих страстей. В результате он обладал несокрушимой самоуверенностью. Он чувствовал. Действовал. Решал. Судил. Страх ошибиться, столь характерный для Ахкеймиона, для Кутия Сарцелла попросту не существовал. Ахкеймион не ведал ответов, Сарцелл же не ведал вопросов. Может ли существовать уверенность тверже этой?

Однако Эсменет не учла последствий своих раздумий. Вслед за пониманием Сарцелла пришло тревожащее чувство близости. Когда из его вопросов, его болтовни, даже из того, как он занимался любовью, стало очевидно, что Сарцеллу нужно нечто большее, чем просто сочный персик, чтобы подсластить скучную дорогу в Момемн, она поймала себя на том, что втайне следит за ним, мечтает, гадает…