Девушка из Дании - Дэвид Эберсхоф

новость сообщить первой? Рассказать ли о том, как несколько недель назад, перед тем как взойти на борт «Альберта Херринга», Хенрик выудил из кармана пальто кольцо с брильянтом, и о странном, сладостном смущении, охватившем обоих, когда кольцо не налезло на палец Лили? Или о телеграмме из Нью-Йорка, в которой Хенрик описывал их будущую квартиру в доме с фасадом из белого камня на 37-й Восточной улице? А может, о последнем письме от доктора Болька, где он спрашивал, скоро ли она приедет, и говорил, что с нетерпением ждет встречи? Да, с чего все-таки начать?

– Все это так непросто, – сказала Лили, представляя искаженное от шока лицо Греты и кулаки, сжавшиеся в гневе. Жаль, что иначе нельзя – для нее и Греты. – Не знаю, как начать…

Грета отложила кисть.

– Ты влюблена?

В квартире этажом ниже хлопнула дверь. Послышались тяжелые шаги, затем распахнулось окно. Лили откинулась на спинку стула с веревочным сиденьем. Поразительно, но Грета догадалась! Лили не могла поверить, что Грете все известно, – она ведь была убеждена, что та непременно попытается помешать, если узнает о сердечной привязанности Лили. Только теперь она поняла, как сильно ошибалась в Грете. В который раз.

– Да, – подтвердила Лили.

– Уверена?

– Полностью.

– А он тебя любит?

– Самой не верится, но – да, любит.

– Ну, в таком случае все остальное не важно, верно?

Солнечный луч упал на лицо Греты, и Лили подумала обо всех вечерах, когда Грета расчесывала ей волосы, прижимаясь грудью к ее спине. Об общей кровати и о том, как соприкасались в постели их мизинцы. О том, как утренний свет озарял безмятежные черты Греты и Лили целовала ее в щеку, мысленно восклицая: «Ах, если бы я была такой же красавицей, как ты!»

– Ты счастлива за меня? – взглянула она на Грету.

Грета сказала, что счастлива, и спросила, кто ее избранник. Лили ненадолго задержала дыхание, а потом призналась, что это Хенрик.

– Хенрик, – повторила Грета.

Лили внимательно посмотрела на нее, стараясь по выражению прочесть реакцию. Помнит ли Грета Хенрика или тот факт, что это именно он, все усложнит? Лицо Греты, однако, оставалось неподвижным, лишь с губ сорвался легкий, почти неуловимый вздох.

– Он всегда тебя любил, так?

Лили кивнула, испытывая едва ли не стыд. Она вспомнила шрам на лбу Хенрика после автомобильной аварии, и ее переполнило облегчение: совсем скоро она начнет жизнь, в которой сможет целовать этот неровный шрам каждый вечер.

– Мы поженимся в конце лета.

– Поженитесь… – эхом отозвалась Грета.

– Это то, о чем я мечтала.

Грета принялась затыкать пробками баночки с красками.

– Чудесная новость, – проговорила она, не глядя на Лили. Краешком рабочего халата она обтирала горлышко каждой баночки, после чего вставляла пробку. После она пересекла комнату и присела, чтобы скатать в рулон чистый холст. – У меня до сих пор случаются моменты, когда я смотрю на тебя и думаю: еще не так давно мы были женаты. Ты и я – были женаты и жили в том тесном темном пространстве между двумя людьми, где существует супружество.

– Это были ты и Эйнар.

– Знаю, что Эйнар. Но на самом деле это были мы с тобой.

Лили поняла. Она помнила, что значит любить Грету, как это – время от времени думать, когда же Грета снова появится в дверях. Помнила легкую, почти невесомую, аккуратную фотокарточку Греты в нагрудном кармане рубашки Эйнара.

– Я изо всех сил стараюсь привыкнуть, – промолвила Грета.

Она говорила так тихо, что Лили с трудом разбирала слова. Снаружи донесся гудок автомобильного клаксона, затем визг тормозов и – тишина. Должно быть, едва не произошел несчастный случай, едва удалось избежать беды: там, на улице, перед Вдовьим домом хромированные решетки двух бамперов смотрели друг на друга, сияя под копенгагенским солнцем, что поднималось все выше и висело в небе до позднего вечера.

– Где вы собираетесь пожениться? – спросила Грета.

– В Нью-Йорке.

– В Нью-Йорке? – Грета стояла возле мойки и металлической щеточкой вычищала из-под ногтей краску. – Понятно.

Моряк из квартиры снизу оповестил жену о своем приходе.

– Я дома! – заревел он.

– Но сперва я хочу кое-что сделать, – продолжала Лили. Утренние часы шли, и квартира начала наполняться зноем. Собранные в пучок волосы Лили отяжелели, лиф белого платья с треугольным вырезом прилипал к груди. Газета «Национальтиденде» еще раньше предсказала рекордную жару, которую Лили нынче воспринимала с облегчением и в то же время с каким-то презрением. – Я намерена вернуться в Дрезден, – сообщила она.

– Зачем?

– На последнюю операцию.

Теперь эмоции ясно читались на лице Греты: ноздри часто-часто раздувались, в глазах встала обида, щеки запылали от гнева, готового вот-вот вырваться наружу.

– Тебе прекрасно известно: я считаю, что это плохая идея.

– А я так не считаю.

– Но Лили… Профессор Больк… Да, он хороший врач, но даже он не способен сделать это.