Бранислав Нушич - Дмитрий Жуков

Есть два закона архитектуры, которые особенно важны в драматургии, а именно:

а) Сначала необходимо продумать и точно установить, каково будет внутреннее устройство здания, и только тогда приступать к возведению фасада. Фасад должен соответствовать внутреннему устройству и назначению всего здания.

б) Необходимо строго придерживаться архитектурного закона о пропорциях. Подсобные помещения не могут быть больше, чем главные; крыша не может быть намного шире, чем верхний этаж.

5. Не выдумывай сцен, не создавай их искусственно, расположи их так, чтобы одна была продолжением другой. На сцене всякий эпизод должен иметь свою причину и естественное оправдание. Стройное и прочное единое целое может быть создано только на основании логической связи, объединяющей отдельные сцены.

6. Не навязывай действующим лицам свои мысли и сентенции. Твое присутствие в произведении не должно быть заметно. Другими словами, когда пишешь, не влезай насильно в души героев, а разреши, чтобы они вошли в твою душу, чтобы ты всего только выражал их мысли.

7. Не причесывай и не гримируй фразы и диалог. Пусть на подмостках творят, как в жизни, — пусть зритель не почувствует, что слова, звучащие со сцены, заранее написаны и выучены наизусть, пусть ему покажется, что действие, разворачивающееся перед ним, совершается впервые на его глазах.

8. Обращая все свое внимание на главных действующих лиц, не пренебрегай второстепенными. Второстепенных действующих лиц не должно быть, если они не имеют своей задачи в пьесе, а если у них она есть, то и второстепенные персонажи, как и главные действующие лица, должны иметь свои характерные особенности.

9. Как и всякое явление жизни, драма имеет экспозицию, кульминацию и развязку. Драматурги, хорошо знающие технику своего дела, объединяют эти фазы следующим образом: экспозиция и развитие; развитие и кульминация; кульминация и развязка. Как только развязка начинает намечаться, необходимо подходить к ней как можно скорее, не давая зрителю решить вопрос раньше, чем это сделал автор.

10. Перечитывай вслух свое произведение. Воспринимая на слух, можно уловить разницу впечатления от чтения вслух и про себя.

Твоим слушателем не обязательно должен быть специалист; часто человек, обладающий здравым смыслом, замечает то, что и ты, автор, и слушатель-специалист оставляете без внимания, стремясь прежде всего получить впечатление от произведения как от единого целого.

Читая, не ожидай наперед похвал; советы, даже и самые незначительные, не принимай только из учтивости. Не возражай против высказанных замечаний, лишь бы возражать, но сначала обдумай каждое из них даже и тогда, когда они кажутся тебе не имеющими совершенно никакого значения.

Не будь нетерпим к критике. Если она положительна — не считай ее полисом Страхового общества, а если отрицательна — не считай ее смертным приговором.

Пусть похвалы не уменьшают тех забот и опасений, которые обуревали тебя, когда ты писал свое первое произведение; пусть хулы не ослабят упорства, с которым ты писал его.

Каждое свое новое произведение считай первым. Всегда рассматривай любое свое новое произведение как дебют перед общественностью».

К критике Нушич не раз возвращается в своих «Неоткорректированных мыслях». Отношение к ней у писателя сложное. Боль от несправедливых обвинений так и не прошла, но он понимал, что критика критике рознь.

«Отсутствие относительности как мерила; бескомпромиссное отрицание; нарочитое подчеркивание слабых сторон жирными линиями, и в то же время игнорирование или даже небрежная невнимательность к достоинствам, нарочитая острота выражений и известная непримиримость, от которой остается впечатление личной неприязни, — все эти черты не могут характеризовать критику как творческую силу с определенной и ясной ролью в развитии нашей молодой литературы…».

«Критика необходима всякому искусству, и в первую очередь нашей литературе, которая еще только развивается. Без сотрудничества критики нет настоящего творчества… Критике нельзя быть врагом писателя, она должна, так сказать, сотрудничать с ним. И уж тем более критик (современник) не должен становиться в позу арбитра, который определяет места писателей. Чаще всего писатели занимали совсем не те места и оказывались не в тех рангах, которые им определила современная критика…».

«Не раз при оценке юмористических и сатирических произведений критика употребляла такую стереотипную фразу: „Писатель поверхностно коснулся больных мест нашего общества или души человеческой, но не проник глубоко, не вошел в сущность проблемы“. По-моему, юморист и сатирик в литературе, изображающей жизнь, — это все равно что диагност в медицине. Их дело — нащупать больное место; за ними идут хирурги, которые будут резать. Случается, правда, и так, что сатирик сам берется за дело и вскрывает нарыв; это оправдано в какой-то мере, пока сатира не переходит в памфлет, что часто случается, если она слишком резка. Итак, юмор и мягкая сатира лишь диагностически отыскивают или нащупывают больное место; резкая сатира вскрывает это больное место, чтобы обнаружить всю тяжесть болезни, но и она сохраняет роль диагноста, оставляя дальнейшую работу социальным хирургам».

И, наконец, мы читаем высказывание иного рода, написанное с болью в сердце, высказывание, которое не могла бы вместить ни одна комедия.

«В многовековом развитии, прогрессе человечества ум человеческий далеко обгонял свое время, а душа человеческая оставалась первобытно-примитивной. В то время как ум возносится над видимыми сферами, спускается в недосягаемые глубины, разгадывает все тайны, покоряет все силы и отнимает у природы небесный огонь, душа человечества остается такой, какой она была в незапамятные времена. И теперь еще, как и в первобытное время, инстинкт властвует над поведением человека. И теперь еще часто убийство отдельной личности называют преступлением, а войну, коллективное убийство масс, славословят и кровавые победы отмечают как национальные праздники.

От позора, который искажает лик человечества, не могут спасти ни великие религиозные проповедники любви, ни могучие вожди духовной жизни человечества, ни гигантские преобразования, ни творческий дух науки и искусства; не могут спасти от этого позора мудрые Гималаи — Сократы, Спинозы, Толстые до тех пор, пока из-за этих светильников человеческого прогресса торчит кровавый меч, которым варварство размахивает над цивилизацией. Человечество должно стыдиться времени, в которое живет; человечеству должно быть стыдно перед собственным прогрессом, которому не удалось приручить в нем зверя и подавить примитивные инстинкты».

Этот отрывок «Неоткорректированных мыслей» Нушича, публикующийся на русском языке, кажется, впервые, может очень точно проиллюстрировать его настроения в тот тревожный 1937 год, когда атмосфера была насыщена предвестиями мировой грозы.

После болезни врачи категорически запретили писателю работать.

Но он только отмахнулся от этого запрещения.

— Лучше умереть живым, чем жить мертвым, — сказал он дочери.

Он знал, что не сможет не работать. Он знал это давно. Еще год назад он заявил: «Я боюсь перестать писать. Боюсь пустоты, которая всегда вызывает неприятное настроение. Я предчувствую, что, стоит мне выпустить из рук перо, и я лишусь потребности, которая поддерживает во мне жизнь».

Каждый день он садится за стол. Он уверяет, что его утомляет не работа, а непрерывные депутации, приглашающие на бесчисленные заседания и конференции. Теперь он редко соглашается выступать. Но он не отказался от выступления на учредительном заседании Союза деятелей искусства, науки и литературы, состоявшемся 5 декабря 1937 года. Инициатива создания этого Союза исходила от крайне левых, от коммунистов, сколачивавших «Народный фронт». Нушича прочили в председатели Союза.

В то время главой правительства в Югославии был Стоядинович. Бывший председатель белградской биржи откровенно шел на сближение с Германией. Югославские коммунисты, выступившие против изменнического курса правительства, привлекли на свою сторону большую часть интеллигенции.

Нушич и до этого не одобрял правительственной политики. Он предвидел опасность, которая нависла над страной уже в начале 1938 года, когда была захвачена Австрия. Но сблизиться с левыми силами ему мешал чересчур строгий безапелляционный тон некоторых критиков его произведений.

В одном из последних писем Ага сказал:

«Странная у меня судьба, левые меня не признают как писателя, говорят, что я буржуазный пустомеля (подчеркнуто Нушичем. — Д. Ж.), развлекатель, а правые зачисляют в коммунисты, а я ни правый, ни левый. Может быть, это мне и мешает».