Прутский Декамерон - Алекс Савчук

– Хорошо, – вздохнул Виктор. Он почувствовал, конечно, что я ему готовлю какой-то подвох, но отказываться было неудобно, да и поздно.

– Возьми стаканчик, – указал я на один из множества стаканчиков, скопившихся в мойке, – и вымой его. Если ты даже просто работал в посудомойке, это тебе будет нетрудно проделать, ну а у барменов вообще своя особая специфика в этом деле.

Виктор, тревожно поглядев на меня (наверное, подумал в это момент, о какой такой специфике я веду речь, а специфики, как вы сами понимаете, никакой нет да и быть не может), взял стакан тремя пальцами правой руки и, сунув его под струю воды, сделал какое-то неловкое движение и выронил его внутрь умывальника, затем поднял, обхватил его ладонью и стал взбалтывать. Я вздохнул.

– Боюсь, дорогой товарищ, что ты никогда не работал в баре, даже в качестве официанта или посудомойщика. Ну, а теперь скажи нам это сам, имей мужество признаться честно.

Виктор выдохнул воздух, облизнул губы, глаза его виновато забегали, и я сказал:

– Ну хорошо, не будем усугублять. Ваше мнение? – обратился я к девушке. Она пожала плечами и улыбнулась застенчиво, затем сказала:

– Ну… я не знаю.

– Что ж, – сказал я. – Шампанское мы все равно будем пить, только боюсь, уже без нашего друга, как вы сказали вас зовут, молодой человек?..

Виктор, не отвечая, повернулся и с видом оскорбленной гордости отправился на выход, а когда мы с девушкой вышли из подсобки, его спина мелькнула в проеме двери и исчезла.

Девушка прошла на свое место, а я, видя устремленные на меня взгляды ее подруг, пожал плечами и сказал:

– Подходите девушки, присаживайтесь у стойки. Придется мне наливать – «назвался груздем, полезай в кузов».

Часом позже мы с Кондратом посадили двух девушек-«академичек» из этой компании в нашу машину и повезли на «явочную» квартиру, расположенную неподалеку от того места, где они проживали, а проживали они в одном из зданий на территории консервного завода. Дамочки, когда мы им стали намекать на то, что нам предстоит остаться вместе до утра, поначалу стали капризничать, но именно в эту минуту, а мы как раз проезжали мимо городской тюрьмы, рядом с нами вдруг стали раздаваться автоматные очереди и пистолетные выстрелы. Стреляли довольно густо и, если честно, даже нам с Кондратом стало страшновато, хотя мы понимали, конечно, что это или бунт на тюрьме, или, в худшем случае, побег, и при любом раскладе весьма маловероятно, что кто-то станет стрелять по нашей машине. Девушки, услышав выстрелы, растерялись, побледнели, мгновенно утихли, поняли, наверное, что все бренно на этой земле и, когда мы прибыли на квартиру, безропотно нам отдались.

А Виктора после того вечера я пару недель не видел, не встречал, а потом он вновь появился в ресторане, и как-то очень быстро и совершенно незаметно притерся – примазался к Кондрату, а затем и к нашей компании, стараясь по мере возможности меня избегать.

И теперь вот уже вторую неделю он целыми днями крутился в ресторане, вынюхивал и высматривал все вокруг и, кажется, стал Кондрату незаменимым помощником, выполняя любые его задания и поручения.

Сейчас он, также как и Кондрат, был загружен материалами для ремонта – у ног он поставил инструменты и ведро с краской, вся его одежда была обляпана пятнами краски и побелки.

Казалось, какое мне, бармену, дело до банкетного зала, а уж тем более Кондрату, который и вовсе был музыкантом, но на самом деле мы с ним были заинтересованы в обустройстве этого помещения больше всех остальных, понимая главное: первое – что банкетный зал возьмет на себя обслуживание местного (и не только) партийного руководства и всякого другого начальства, избавив тем самым меня от весьма сомнительного «удовольствия» – обслуживать их в баре; второе – впоследствии там можно будет иногда и самим отдыхать: никто не догадается стучать в дверь, почти незаметную с улицы, а в двери и окна бара клиенты уже попривыкли по-свойски колотить почти что круглосуточно.

Кондрат, положив на пол обрезки досок, устало опустился на пуфик, Виктор присел с ним по-соседству и подобострастно поздоровался со мной. Я едва заметно кивнул в ответ: по правде говоря, с самого первого момента нашего знакомства я невзлюбил его – маленькие, круглые, с короткими рыжими ресницами поросячьи глаза его все время рыскали в разные стороны, и никогда нельзя было поймать их взгляд; он отчего-то все время суетился, даже когда в этом не было нужды; еще он часто рассказывал нам какие-то неправдоподобные истории о многочисленных своих победах на женском фронте во время учебы в Кишиневе, и в то же время преданно глядел нам с Кондратом в глаза, как собака делая стойку, то есть всегда готов был исполнить любую нашу просьбу. Я даже как-то высказался Кондрату о нем: «У этого козлика такой вид, будто его бедная мама через задницу родила».

Кондрат медленно оглядел помещение, присутствующих, потом спросил:

– А кто эта матрешка, что выскочила минуту назад из бара в твоей куртке?

– А… так… знакомая одна, – усмехнувшись, ответил я. – Если вечером подойдет, познакомлю тебя с ней. Можешь ею заняться.

– Заняться – это само собой. А куртку твою она на фига забрала?

– Я сам дал, – рассмеялся я. – И шутя добавил: – Чтобы, если вечером не заявится, у меня был повод нагрянуть к ней домой в любое удобное для меня время.

Виктор с интересом прислушивался к нашему разговору, а я, глядя на него, с трудом скрывал брезгливость, так как он распространял сейчас вокруг себя запах пота, едкий как у козла.

Я обратился к нему, специально делая вид, что забыл его имя:

– Слышь, как тебя там…

Виктор в этот момент вертел в руках какой-то строительный инструмент, кажется угломер, и когда я его окликнул, поднял на меня свои круглые глазенки, при этом так и замер с открытым ртом – подумал, наверное, что ослышался, и что я обязан был за время нашего знакомства запомнить его имя.

– Витя, – ответил он, наконец, – а ты разве… не знаешь?

Я не ответил ему, потому что в это самое мгновение боковым зрением ухватил, увидел, как в бар вошли, нет, попросту вплыли три новенькие дамочки – ни одной из них я прежде не встречал. Кондрат тоже заметил девушек и, вытянув голову, даже приподнялся с пуфика, пытаясь оглядеть вновь прибывших с головы до ног – ему это было нетрудно сделать, так как он был выше нас на полголовы.

– Одну из них я знаю, – уверенно сказал он, не отворачивая головы и продолжая смотреть на девушек, – вот эту, черноволосую, ее Людой зовут, а тех двоих – нет, не знаком с ними, впервые вижу. – И он сел на место.

– То есть ты хотел сказать, что знаком с Людмилой близко? – спросил я, припоминая, что в одно время у него в любовницах ходили подряд три или четыре Людмилы.