Локальный конфликт - Александр Марков

Эта рама предназначалась и для журналистов. Они прошли чуть раньше и сейчас либо уже заняли в зале для награждений отведенные для них места, либо ожидали дальнейших команд в так называемом предбаннике.

Чуть поодаль расположились двое пограничников, одетых, на первый взгляд, слишком легкомысленно - в легкие шинели, кожаные сапоги и фуражки. По телу пробегал холодок при одном взгляде на них. Пограничникам приходилось стоять на улице по нескольку часов. За это время ступни их вполне могли примерзнуть к брусчатке. Но к их коже было приклеено несколько кусочков согревающего пластыря, с которым вполне комфортно чувствуешь себя и в гимнастерке в приличный холод. Пограничникам было даже немного жарко, но не настолько, чтобы на их спинах выступил пот. Их отбирали так же строго и придирчиво, как потенциальных моделей, решивших попробовать свои силы на подиуме. Фотографировали их для разных журналов довольно часто. Рост не менее 185 сантиметров, словно руководитель службы, он же модельер, мог воскликнуть претенденту, оказавшемуся чуть ниже: "Да у меня одежды на тебя нет. Не найду я таких маленьких размеров".

Сотрудники службы безопасности работали быстро и слаженно, как автоматы. Улыбались, шутили, если видели, что кто-то из приглашенных волнуется и чувствует себя скованно. Сергей таких чувств не испытывал. Он не видел всех приглашенных, потому что пристроился в конец колонны, когда часть ее прошла уже внутрь, но успел рассмотреть в ней нескольких депутатов Государственной Думы, с которыми был шапочно знаком, и если бы они повернулись, то обязательно поздоровались бы с ним, актеров, с которыми знаком не был, но знал их даже лучше, чем депутатов, по ролям в фильмах и спектаклях, некоторые были ему вовсе не известны, и приходилось гадать, за какие заслуги их пригласили в Кремль. Он узнает их чуть попозже. Это интересно.

Ночью он не мог заснуть, долго ворочался в кровати, переваливаясь с боку на бок, но какое бы положение ни принимал, сны не приходили. Тогда он вставал с кровати, бродил по комнате из угла в угол, как арестант в камере, ждущий день суда. У него было какое-то странное ощущение надвигающейся беды, как будто он взглянул в прозрачные небеса и на их краешке, там где они смыкаются с землей, увидел крохотную темную каплю, которую гнал ветер. Надвигалась гроза - и вскоре все небо затянется тучами. Такое ощущение может появиться у дозорного, стоявшего на смотровой вышке и всматривавшегося вдаль, откуда обычно появлялись орды кочевников. Он увидел отблеск луны на наконечниках копий. Надо собирать дружинников, многие из которых еще до следующего заката солнца отправятся в страну мертвых.

Если будешь сидеть сиднем в кровати, не сдвинувшись ни на сантиметр, да еще укроешься с головой одеялом, будто оно может огородить от всего мира непроницаемой стеной, беда все равно придет. С ним обязательно должно что-то произойти. Что-то очень скверное. В автобус, на котором он поедет, врежется грузовик или бензовоз, а если не это, то поезд в метро сойдет с рельсов или террористы оставят в одном из вагонов взрывчатку. У него болела голова. Когда ночь перевалила глубоко за экватор, ему все же удалось сомкнуть веки, но ощущение приближающейся катастрофы было таким сильным, что утром, проснувшись, он сидел на кровати и думал, не остаться ли ему дома. Голова раскалывалась, точно мозги превратились во взрывоопасную смесь, и теперь она сдетонировала, но кости черепа оказались слишком крепкими и мешали ей вырваться наружу. Это было что-то необычное, потому что обычно голова раскалывалась к вечеру. Чтобы унять боль, он выпил три таблетки анальгина. Когда он держал стакан с водой, запивая таблетки, рука у него опять дрожала, как у алкоголика, похмеляющегося с утра, а вид был соответствующий этому образу - большие набухшие синяки под глазами, помятая кожа на лице.

Теперь же бежать куда-то было поздно. Странно. Сергей не узнавал себя. Он давно научился спокойно относиться ко всему происходящему, привык к переменам и абсолютно все воспринимал как обыденность. Он нисколько не удивился бы, если в эти секунды на Красную площадь приземлилась летающая тарелка, подумав лишь, что после этого происшествия, вероятно, уволят министра обороны, поскольку его служба заранее не предупредила об этом событии, а ведь она должна следить за всеми объектами, подлетающими к столице.

Боль в голове опять проснулась. В метро ее укачало, она заснула, но чем ближе он подходил ко дворцу, тем сильнее она становилась, разрасталась, окутывая весь мозг своей пульсацией. Ее отдаленные вспышки проносились по всей нервной системе. Точно в его голову, когда он спал, вставили стальную пластину, принимавшую импульсы, с помощью которых его пытались остановить. Но металлоискатель ее не обнаружил.

Он стиснул зубы. Каждый шаг давался с трудом.

Он все чаще закрывал глаза, боялся, что упадет в обморок. Наконец, порылся в сумке, висевшей на плече, достал пачку с анальгином, дрожащими пальцами разорвал упаковку, вытащил одну таблетку, положил на язык. Таблетка застряла где-то посредине горла. Стараясь побыстрее протолкнуть ее в желудок, он несколько раз судорожно сглотнул. Он успел отправить следом за ней еще одну таблетку, а третью не стал глотать только из-за того, что во рту совсем не осталось слюны. Таблетку пришлось бы разжевывать в кашицу.

- Что случилось? Вы плохо себя чувствуете? - спросил сопровождающий. Он замечал все.

- Голова что-то болит.

- Я могу отвести вас к доктору.

- Не надо. Надеюсь, все пройдет.

- Если не пройдет, скажите мне. Наш доктор вас быстро вылечит. На церемонию успеете.

- Спасибо. Мне уже лучше.

Боль действительно стала утихать. Она осталась, но сделалась не такой пронзительной. Ее можно было терпеть. Перед глазами плавали желтые круги, похожие на светящиеся мыльные пузыри. Они быстро лопались. Наконец не осталось ни одного.

Они подошли ко дворцу. Запрокинь теперь назад голову до хруста в шейных позвонках - верхние этажи почти не разглядишь, а тем более крышу. Дворцом лучше любоваться издали - с моста через Москву-реку, встав где-то посредине, на самой вершине изгиба моста, в той точке, которую так любят иностранные репортеры, когда в кадре рассказывают о любых событиях в России, будь то выборы президента или о вреде алкоголизма. Еще место это называлось сторублевым, потому что вид с него был в свое время изображен на соответствующей купюре. Местные репортеры в своей работе эту точку почти не использовали.

Стеклянные двери, обрамленные в толстые дубовые рамы, были тройными. Разглядеть, что творилось внутри, получалось только когда в фойе горел яркий свет, а на улице была темнота. Днем же в стеклах виднелось только собственное отражение того, кто в них смотрел, да метра два пространства за ними. Дальше располагались следующие двери, а за ними начиналось царство тумана. Что творилось внутри дворца, и вовсе оставалось неразличимо, будто там, как в стеклянный аквариум налита темнота и только двери мешают ей вылиться наружу.