Успех (сборник) - Михаил Харитонов

Староста спал с лица, соображая, к чему клонится генеральная линия.

— Ты меня не пугай, — наконец, решился он, — я сам тебя попугаю. Нас тут красные мучали-терзали, мы не боялись, так не гоже нам Святой Церкви, матери нашей, бояться. А хучь ты и монах, а к мирянам имей заслужонное уважение, потому как через то нерушимый блок монахов и мирян православных…

— Ты тут меня за Православие не агитируй! — чернец тоже пошел на рожон. — Вот ты мне скажи: скока из прихода твово записалось в монастырское хозяйство? Небось, беднота-то туда за милую душу, а середняки с кулаками на своём хозяйстве сидят да поглядывают?

Староста осёкся.

— Да, — наконец, выдавил он из себя, — охват у нас тут недостаточный. Дык и монастырь у нас плюнуть да растереть. Трактор-то обещались нам направить, да мало тех тракторов в городе наделали, а был бы трактор, вот и была бы нам здесь живая агитация лучше всякого крёстного хода. А на быках — это что в монхозе, что на своей полоске мыкаться. Ты нас тож пойми. У нас волость идеологически неохваченная, в гражданку так вопче красные партизаны водились… Всякий тут народ. А церковных людей — я вот тебе один и есть, а больше почитай никого и нету…

— А вот тебе последняя новость, дядя, — зло прищурился инок, — вышло на сей счёт постановление новое от самого Святейшего Патриарха. О проведении поголовной монастыризации частных хозяйств и всемерной борьбе со стяжанием и мшелоимством.

— Эта… как же? — у старосты отклячилась нижняя челюсть вместе с бородою.

— А вот так, дядя. Кто не с Церковью, тот с диаволом. Лошадку да коровёнку в монастырь сведёшь, — с видимым удовольствием заключил инок. — Жалко, небось? Прикипела, видать, душа к тленным сокровищам? Ужо не Иконам Святым, а коровёнке своей молимся? Нищих да сирых от порога гоним? Да красных бандитов добрым словом поминаем? Повыведем, повыведем мы вас на чистую воду, бисово семя, отродье кулацкое…

— А вот за такие хульные слова на крестьянский род, — неожиданно спокойно ответствовал староста, блеснув из-под бровей очами, — да за гордыню, придётся тебе ответ серьёзный держать перед старцем твоим. Давно ж, видать, ты гребовал исповеданием помыслов. Будет тебе епитимья. А коли узнаю, что не будет — так сам дойду до старца твово, на святой Библии поклянусь… Я герой войны, послушает меня старец-то…

— Не грозись, дедушка… что мне выйдет? — рыпнулся было в свару монах, уже почуявший, что доверия церкви не оправдал, и наговорил-таки лишнего.

— А то и выйдет, внучек, — жёстко заключил староста, — что крестик на стол положишь.

Юбер аллес

Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет.

Российская Федерация, Ленинградская область, г. Тоцк.

15 июня.

На работу Петров перестал ходить, когда подорожал автобус. Месяца через полтора ему позвонили из какой-то "ликвидационной комиссии" и посоветовали забрать с завода свою трудовую книжку. Он подумал и решил, что как-нибудь успеется. Потом он встретил на улице Пал-Егорыча, и узнал, что заводику действительно настали кранты.

— Ёрш твою медь, — орал Егорыч, размахивая руками перед сашиным носом, — дирекция, она, блин, етыть её в рот, ноги сделала, мы все приходим, а там хрен вот такущий! Всё просрали, пропердолили, и ноги! Мы тыр-пыр, а куда? Куда теперь? Ну вот ты мне скажи, куда? Куда теперь, ну? Ну пошли, что-ли…

Они пошли к ларьку, закупились, и хорошо выжрали в скверике «осколки» (дешёвой водки, изготовляемой в близлежащем Осколово из спирта неизвестного происхождения) и слегонца побухтели за жизнь. А когда Саша наконец притопал домой, то нашёл пустую квартиру, и Люськину записочку на кухне — "тебя не было, мне позвонили из дома, я к своим в Питер на три дня". Она сварила ему большую кастрюлю борща, и взяла с собой все деньги, которые были в доме.

Через два месяца Люська отправила ему из Питера весточку в конвертике. Она писала, что у неё всё хорошо, в Питере есть работа, и чтобы он на её счёт не беспокоился. Кроме того, туда была вложена бумажка достоинством в полста зелёных. Подписи не было. Письмо передал ему Чижов, ездивший Питер по каким-то своим бизнесовым делам. Бизнес у него не клеился. Через некоторое время он стал названивать, и настырно врать про какое-то горящее крупное дело, на которое ему не хватает какой-то малости, всего на две недели, вернет с процентами. Петров понял, что на Чиже висят долги, и посоветовал ему пересидеть в Хопрово, где у Чижа был свой домишко с шестью сотками. Чиж помолчал, после чего убитым голосом сообщил, что в Хопрово ему ехать уже нельзя. Через пару дней он позвонил ещё раз, откуда-то издалека: разобрать было почти ничего невозможно, кроме того, что звонит Чижов и о чём-то его предупреждает. Саша понял так, что прогоревший Чиж от отчаяния взялся за какое-то совсем уж непотребное дело — из таких, о которых лучше уж ничего не знать. Поэтому он просто повесил трубку. Больше Чиж не проявлялся.

По телевизору говорили, что стагнация (Саша не могу взять в толк, за каким хреном каждому очередному бардаку и развалу начальники придумывают новое красивое название) вот-вот кончится, и что правительство намерено и дальше вести жёсткую монетарную политику, чтобы не допустить падения курса национальной валюты. С национальной валютной у Саши было плохо. Зелёная бумажка, которой Люська расплатилась с ним за восемь лет совместной жизни, кончилась за неделю. В понедельник Саша наскрёб по карманам железа и пошёл к киоску за четвертинкой осколовской тошнухи. На осколовскую не хватило, и хачик в киоске продал ему какую-то совсем уж левую водку, в бутыльке без этикетки и акцизной ленточки, но с круглой сиреневой печатью на боку. Хачик поклялся мамой, что это водка. По тому, что он не сказал "хорошая водка" (осколовскую тот называл "очен харошая"), Саша понял, что лучше бы это не пить, но сейчас ему было всё равно.

Возле лавочки валялся грязный пластмассовый стаканчик. Саша хотел было его поднять, но передумал и раздавил ногой. Потом вытащил из кармана бутылку, свинтил пробарь, тот деловито хрупнул. Водка воняла горелой резиной. После первого же глотка он поперхнулся, и поэтому остался жив.

Российская Федерация, г. Москва.

16 июня.

— У нас нет другого выхода, — повторил российский Президент. — И у нас очень мало времени. Это надо делать сейчас, или не делать вообще.

— Если только это выход, — добавил Премьер. Он смотрел прямо в глаза, голос у него не дрожал, но Президент чувствовал, что тот уже согласен, уже убеждён, точнее говоря, уже хочет быть переубеждённым.