Лазурное море - изумрудная луна (СИ) - Евгения Кострова

— Это ты? — шептал он, всматриваясь в родное и любимое лицо, глаза, что наполнялись болезненной нежностью. Ее кожа была такой светлой, как бесплотные облака в царствовании луны, и даже легкий загар пламенного солнца, не смог сокрыть совершенную белизну, а ее волосы, как мерцание углей красных лампад и медовая капля на лепестке снежного ириса.

Она одарила его улыбкой, и в тот же миг, он стал ее рабом, и ныне умерла свобода, и он воздал бы белые лилии к ее ногам, принимая жадные оковы, пьющие кровь из его тела, забирая волю. В его мире не было ничего кроме нее. Анаиэль почувствовал себя ничтожным существом, подумав, что в мире существовало что-то другое, кроме нее. Безумием был охвачен разум, ибо она его мир и душа, и сердце, плоть и кровь. Одно лишь слово, и ради нее он сгинет, канет в пелену огня. И его кровь будет протекать по ее венам, если таково будет ее желание. Его пронизывало до самых чресл небывалое ощущение покоя, он вступил в обетованный рай, где земля напоена молоком и медом, но в самой сердцевине сердца вскипал огонь, противясь представшему блаженству.

— Ты сам не свой, — прошептала она, и глаза ее потеплели, и он не мог налюбоваться, как преломляется свет в изумительных очах, в мутно-бирюзовой глубине которых, он видел свое отражение. Если бы небо пало на землю, и звезды сокрушились с небесного полога, то в мире осталось бы две звезды — ее изумрудные глаза. Прикосновение ее рук к его пальцам было схоже с ласкою дождя на лепестках мальвы.

Он следовал за ней, влекомый и ведомый ею через лабиринты коридоров и открытых балконов. Прежде, он мечтал увидеть Сион в своем золотом блеске, видя расцветающую столицу в далеких снах, как наяву; жаждал пройтись по главным улицам и услышать запах чернил каллиграфов в мастерских, заглянуть в лавки с драгоценными камнями и вдохнуть запах старых книг у торговцев на ярмарочных площадях, вновь восхититься блеском бриллиантовых башен на фоне синеющего чистого неба, кинуть взор на мозаичные фрески на белых мраморных плитах, услышать молитвенные строфы, звучащие из мечетей, украшенных лазуритом; ступить босыми ногами на опилки, сыплющихся с длинных досок плотников. Но Анаиэль стал слеп к былым мечтам. Он сжимал с нежностью мягкие руки своей женщины, поглаживая большим пальцем запястья, замечая, с какой легкостью рисунок на ее кончиках совмещается с символами, изображенными на его костяшках пальцев, и все больше забывал про жар в своей груди, гудящий шум в висках и клятую боль в переносице. Он, упиваясь, прикрывал глаза, вдыхая тонкий аром ее волос, и в нем восстали ненасытность и мятеж; не мог дождаться мига, когда упьются с алчностью из ее уст, как томным кубком благородного рубинового вина.

В прилежащем к главному поместью павильоне, он расслышал звук бьющегося стекла бутылей с острым ароматом жасмина, растекающегося по воздуху, громадного кувшина с водой, женские крики, вздымающиеся занавесы и кипенево-белые простыни и взметнувшиеся листы, вырванные из книг. Анаиэль поймал один из желтеющих на малиновом зареве листков, узнавая лирические стихи классиков, воспевающих любовь к золотым причалам на морских берегах столицы, славившие зеленые воды, и темные ладьи с раскачивающимися на волнах цветными фонарями, зажигающимися на закате дня. Когда-то такие стихи наставлял заучивать его отец, и в полуденные часы своих занятий вместе с вельможами навещал его в классных комнатах, вслушиваясь в чистый звук голоса своего сына. Хотя в тайне Анаиэль бессовестно крал у своего наставника истории книги по военной стратегии и искусству сражения, чтобы когда-нибудь превозмочь старшего брата, которым так восхищался, и с улыбкой вспомнил, как жег ароматные свечи в глубокой ночи, вчитываясь в запретные строки. Истины, до которых не мог быть допущен до наступления старшего возраста. Он ненавидел математику и естественные науки, к которым привил стремление, лишь оказавшись в одиночестве с настоящими бедами, но от всего сердца любил литературу. Женщина рядом с ним устало вздохнула, устремляя взгляд к раскрытым коридорам с воздушными шторами, опадающими со стен, и тогда он заметил, как вдоль арок бежал ребенок, и легкий звук его босых стоп по обожженным каменным плитам был слышен в слабой тени тисовых аллеях и шубе красных листьев делоникса.

— Скай, — позвала мальчика женщина, выступая вперед с явным огорчением на лице, и Анаиэль незамедлительно поднял свой взгляд на нерасторопно спускающегося по широким лестницам мальчика, виновато опустившего плечи. Ребенку было не больше шести лет от роду, но для своего возраста он был достаточно высок и хорошо сложен, и в воздухе он ощутил притягательную, неуловимую силу, от которой его собственное дыхание кружило голову. Необычное имя для дитя, рожденного на землях священной пыли и адамантовых песков, и он не мог разгадать символического начертания каллиграфических строк, которые могли бы быть записаны в книге имен. Его светлые волосы, в которых застыла и медь, злато, и бронза, и частицы лунного серебра, были коротко острижены, что было так несвойственно для выходца из родовитого дома, но он носил одежды с вышитыми золотыми изображениями львов на груди, а на золотистом парчовом поясе раскачивалась аметистовая перевязь с нефритовым амулетом. Через некоторое время ему будет позволено узнать судьбу от прорицателя. Богато украшенный наряд был расшит речным жемчугов и мелкими камнями темно-синего сапфира, и в прядях поблескивали тонкие золоченые звенья украшений, соединенных едва видимыми полосами цепочек. Кожа его была на несколько тонов светлее, чем у любого османца, но когда мальчик посмотрел на мужчину, Анаиэль увидел свои глаза, но они были гораздо глубже неба, дальше морских пучин. И мужчина вглядывался в точеное отражение собственного лица, подмечая, сколько знакомых черт, передалось его сыну. Его сын. Ветра и само дыхание жизни поведало ему об этом. И он не мог насмотреться, желая протянуть к нему свои руки, бережно обнять и защищать до конца своего последнего вдоха от всех невзгод и обид падшего мира. От него исходил запах дождя, скошенных трав, терпкий аромат темных ирисов и тающего холодного снега на кончиках ресниц.

— Простите меня, матушка, — почтенно склоняя голову, сказал он, обрывая нить взгляда. Мальчик цепко удерживал в своих руках золотую сферу, испещренную рисунками зверей и созвездий, которую использовали дворцовые астрологи для чтения звездных карт для предсказания погоды на новый сезон урожая, избрания нового священнослужителя храма. Такие астрономические компасы были неотъемлемым атрибутом в каждом дворянском семействе. Сложный механизм, который немногим давался в учении, и не каждый осмелился бы взяться за расчеты вечно изменяющих и сменяющих друг друга положения светил.