Настоящее напряженное - Дэйв Дункан

Ага! Вот, значит, какое преступление он не может простить.

43

Всякая выносливость имеет свои пределы, и Дош достиг их. За всю его жизнь такое случалось с ним раз или два, но никогда это не было так очевидно. Диббер Сотник и его садисты грамотно потрудились над ним, развлекаясь под предлогом допроса, а последовавшая за этим скачка на моа довершила работу. Он помнил еще, как доставил Д’варда в храм, но, исполнив волю бога, он исчерпал и остаток сил. Что было за этим, он не помнил.

Нет, он помнил, как его куда-то несли, как уложили в кровать. Иссохший старик, должно быть, монастырский лекарь, ухаживал за ним – перевязал сломанные ребра, поставил припарки на разбитые колени, смазал ободранную кожу, влил в рот какой-то кислый бальзам, от которого унялась боль в желудке. Благодарение богам, после этого он уснул.

Проснулся он в смятении – все тело болело. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь высокие ставни, освещали грубые каменные стены, голый пол и незатейливую мебель. Некоторое время Дош просто лежал на жестком ложе, не рискуя пошевелить ни одним измученным мускулом, не рискуя даже спросить, где он. Потом вернулся старик и уговорил сменить повязки; однако после этого он влил в него чашку теплого бульона, что было очень кстати. Его желтое облачение напомнило Дошу, где он находится, но и сейчас он не стал задавать никаких вопросов. Все равно он еще слишком слаб, чтобы как-то реагировать на ответы.

Он опять заснул, потом несколько раз просыпался в темноте и засыпал снова.

В следующий раз, когда он пришел в себя, над ним, хмурясь, стоял паренек. Очень даже симпатичный паренек… гм… девица. Это была Исиан в узком кожаном костюме, обычном мужском одеянии в Таргленде.

– Доброе утро, – пробормотал он. Говорить разбитыми губами было больно. Все болело. Он боялся, что даже одно движение пальцем вызовет судороги, а это было бы катастрофой.

– Уже давно за полдень.

– Сколько мы здесь пробыли?

– Весь вчерашний день.

– Что делает Ксаргик Капитан? – Хороший командир всегда думает о своих людях, особенно о Прогъюрге Улане.

– Они все уехали. Настоятель отпустил их.

– Кто дал ему такое право?

– Он сказал, так велел бог.

– О… Где Д’вард?

– Не знаю! Он вышел в ту дверь и исчез. Настоятель говорит, что он с богом, так что беспокоиться не о чем.

Впрочем, она все равно беспокоилась, это было заметно. Армия наверняка уже далеко, и моа тоже исчезли. К черту армию, подумал Дош. Чем дальше от армии, тем безопаснее. Его работа – следить за Освободителем, не за армией.

И тут он вспомнил: его работа окончена. Ему не надо больше докладываться Тиону, этому проклятому… Ему не хватало слов, даже мысли ускользали от него, когда он пытался думать о Тионе. Прилис снял с него надетые Тионом шоры. Значит, Дош теперь – свободный человек, по крайней мере до тех пор, пока будет держаться подальше от бога. До сих пор он никогда еще не был свободен. Но свободен ли он сейчас, впервые в жизни? Освободитель…

– Что-то не так? – спросила Исиан.

– Ничего, если не считать, что я – один сплошной синяк. Мне надо встать. Не пугайся, если я заору.

– Давай помогу.

– Лучше уж я сам, не спеша. – Он согнул руку. Ух ты! – Ну и как, развлекаешься?

– О чем это ты? – огрызнулась она.

– Ты ведь здесь единственная женщина, верно?

– Ш-ш! Я сказала им, что меня зовут Тисиан. Они думают, что я мальчик.

Он попробовал другую руку. Еще хуже.

– Правда? В самом деле думают? – Неужели даже монахи не обратили внимания на эти ноги?

– Ну, мне кажется, один или двое заподозрили неладное, но они очень добры.

– М-м? Нашла себе симпатичных молодых послушников?

– Нет, ты просто невыносим! – возмутилась Исиан. – Ты хоть иногда думаешь о чем-то другом?

– Пока есть возможность – не думаю. Так ты даже не искала?

Ни слова не говоря, она резко повернулась и вышла, хлопнув дверью.

Жаль. Он как раз хотел попросить ее прислать их к нему.

Забавно, но молодой послушник, который пришел вскоре накормить больного, был и впрямь очень недурен собой, а чего можно было бы ожидать от служителя Тиона? И если на поддразнивание Исиан Дош еще и находил силы, то делать какие-либо серьезные намеки послушнику он не осмелился. Он даже слегка разочаровался в себе. Он задремал тотчас же, как покончил с едой.

Следующая ночь выдалась длинной, разбитой часами бодрствования и сонных размышлений на несколько ночей. Он долго размышлял о своем странном обретении свободы и о том, на что она ему. До Тиона у него было много хозяев – смертных, но все же хозяев – и несколько хозяек. Должно быть, ему исполнилось лет десять, когда отец продал его Крамтину Часовщику. Он до сих пор помнит, как радовался, когда понял, что сможет остаться в теплом, уютном доме Крамтина, сможет хорошо есть и больше не голодать. То же, что требовал от него Крамтин, казалось куда приятнее, чем побои пьяного отца. Крамтин был первым. Доша несколько раз перепродавали, пока он не решил устраивать свои дела самостоятельно. Когда очередной хозяин надоедал ему, он просто сбегал и находил себе другого. Это не ссорило его с законом, ибо ни в одном вейле, кроме Таргии, рабство не разрешалось, а до сих пор ему удавалось держаться подальше от Таргии. Никто из них не связывал его так, как это сделал Тион. Он сам добровольно связывался с ними в обмен на стол, кров и ласку.

Последний из его хозяев, Притоз Знаток, отправился в Сусс посмотреть выступления артистов на Празднествах Тиона. Он выставил Доша на состязания за золотую розу – так заводчик показывает на выставке свой скот. Дошу исполнилось тогда семнадцать. Он без труда выиграл приз, при этом сам став призом Тиона. Три пропавших года… Кем он был на протяжении этих трех лет? Слугой? Игрушкой? Обоями на стенах?

Прилис разрушил чары Тиона. Заменит ли он их собственными, превратит ли Доша в монаха, заставит ли его до конца своих дней переписывать древние манускрипты? Или он свободен? В первый раз в жизни – свободен? Сможет ли он жить без хозяина?

Немного позже, той же ночью, он снова вернулся к этой проблеме. Все, кроме разве что правителей, служат другим людям, ибо так устроен мир. Талант, поддерживавший его до сих пор, вряд ли спасет его сейчас, когда Тарион изуродовал ему лицо. Так что теперь? Переписывать манускрипты? Копать землю и собирать урожай?

Безбрачие или моногамия? При всем несомненном удовольствии порока, он принес ему много горя. Д’вард, похоже, обходился и вовсе без этого. Ну уж это, конечно, слишком, но, возможно, Дошу и правда стоит жить несколько поумереннее.