Год беспощадного солнца - Николай Волынский

Полковник подвинул к нему пепельницу.

Мышкин пошарил в карманах.

– Черт возьми, забыл… – и с ожиданием уставился на полковника.

Но Костоусов сделал вид, что не понял.

Дмитрий Евграфович вздохнул.

– Сергей Ладочников был высокопрофессиональным хакером. Он взломал сервер швейцарского антиракового фонда, откуда и поступает к нам этот чертов индекс, влез в базу данных. И часть информации передал мне. Теперь, после Ладочникова с женой, моя очередь. За мной и приходил твой Ерофеев.

– Очень похоже на то, – согласился Костоусов.

Он нажал кнопку вызова.

Черкнул что-то на листке и передал капитану Орлову.

– Срочно нужен.

– Как срочно, товарищ полковник?

– Через пять секунд.

– Да, Дима, – вздохнул полковник, когда Орлов исчез. – С тобой не соскучишься.

– Мне тоже весело! – с вызовом заявил Мышкин. – Смеюсь с утра и до ночи.

– Не кипятись! Прими совет: ты должен понять особенность ситуации… – начал полковник, но вошел капитан Орлов.

– На проводе, товарищ полковник! – сообщил он.

– Ну, молодчина, – похвалил его Костоусов и снял трубку. – Владим Владимыч? Да, это я и есть собственной персоной. Неужто сразу узнал? Это радует. Очень. И вселяет большие надежды. Скажи-ка, друг любезный, ты слышал такую фамилию – Мышкин? Дмитрий Евграфович. Из Успенской клиники. В первый раз слышишь? Очень хорошо. Володя, это мой человек. Говоришь, никакого у тебя к нему дела нет? Великолепно! Ведь ты сказал, что его не знаешь? Да, мой человек. Учти, Володя, если с ним что случится, то вопросы я буду задавать тебе. Именно тебе! Присмотри за ним, по возможности, чтоб его никто не обижал. А так заходи! В любое время. Чайку попьем, жизнь вспомним. Ну, будь здоров!

И полковник положил трубку.

– Вот так. Все понял?

Мышкин растерянно спросил:

– И что? Больше не придет?

– Я бы не стал утверждать наверняка. Тем не менее…

– Понимаю… Понимаю, Андрей.

– Тем не менее, начало сделано. Китайцы говорят: «Первый шаг есть половина пути».

Мышкин потер уши обеими руками и сказал как можно сердечнее:

– Никогда не забуду, что ты для меня сделал. Располагай мной, как считаешь нужным.

– Что ж, – сказал Костоусов, – ты сам предложил располагать. Уже второй раз предлагаешь. Обратил внимание, как я тебя отрекомендовал этому… горе-киллеру?

– Да.

– Они могут творить все, что угодно и с кем угодно. Но хорошо знают: тронь моего человека – мало не покажется. На том свете найду.

– Да-да, – кивнул Мышкин. Он почувствовал легкую тоску.

– Надо тебя залегендировать.

– Это как?

– Ты должен дать письменное согласие на агентурную работу.

Дмитрий Евграфович беспомощно пожал плечами и растерянно молчал.

– Кто еще тебя может прикрыть? Жизнь твою никчемушную?

– Не знаю…

– Я могу тебе подсказать: никто. Или здесь тебя замочат, или за город вывезут. И еще могилу для самого себя копать заставят. Бесплатно.

Мышкин только и нашел силы, чтобы снова кивнуть и жалко улыбнуться.

– Ты, собственно, и без официальной подписки уже стал моим агентом. Так сказать, де факто. Ты уже самостоятельно провел агентурную работу, накопал массу важной информации. И принес ее мне. Добровольно принес, отметь себе! И рисковал для этого и продолжаешь рисковать жизнью. Из-за этой информации уже погибли трое, если судить по твоим агентурным сведениям. Хочешь наказать убийц? Или пусть радуются и пиво в Лондоне пьют?

Огромные часы пробили двенадцать раз.

Полковник усмехнулся и кивнул на часы:

– Слышал? Сама фортуна подсказывает.

– Иначе нельзя? – безо всякой надежды спросил Мышкин.

– Можно, – неожиданно сказал полковник Костоусов. – Ты свободен. Иди, куда хочешь. Только мне не звони. Впрочем, что я: уже через полчаса ты никогда никому больше не позвонишь. Кстати, не будешь возражать, если я скажу Регине, пусть подсуетится насчет участка на кладбище. На Южном. Для тебя. Ты все ж не совсем ей чужой.

– Да, – уныло согласился Мышкин. – Лучший выход – на Южное. Но и Серафимовское неплохо. Что мне подписывать? Кровью надо, наверное?

– Можешь кровью, можешь чернилами. Толерантность и политкорректность – наш принцип! – и положил перед Мышкиным шариковую ручку и четвертушку бумаги.

Мышкин долго вертел ручкой, чесал ею нос, куснул ее несколько раз. Наконец поднял взгляд на полковника:

– А писать-то что?

– Что хочешь, – сказал полковник и подмигнул. – Можешь всех, и меня в том числе, послать к Бениной маме. А можешь высказать скромную, но твердую просьбу, чтобы управление ФСБ в лице полковника Костоусова А.А. согласилось, в виде большого исключения, считать тебя добровольным помощником. Только обязательно нужно дописать: «Обязуюсь не разглашать служебную информацию. Сознаю, что за невыполнение данного обязательства я понесу любое наказание вплоть до высшей меры». Подпись. Все-то делов.

Мышкин писал медленно, с огромным усилием, пот валил градом, лицо побагровело, будто он был не Мышкин, пишущий вербовочную расписку в тайную полицию, а Моисей, высекающий на каменной плите законы для язычников-евреев.

– Вот, – он протянул бумажку полковнику.

Тот в две секунды пробежал ее глазами.

– Сойдет… Стоп, а подпись? Подпись где?

Сокрушенно вздохнув, Мышкин добавил закорючку.

– Все?

– Нет, не все. У каждого сотрудника есть псевдоним. Конспиративная кличка. И у тебя должен быть, раз ты теперь наш сотрудник, хоть и внештатный.

– Штирлиц сгодится? Или Исаев Максим Максимович?

– Что за манера – вечный балаган устраивать? Ты, парень, не понимаешь, что у тебя только что были большие проблемы. И теперь их у тебя нет, благодаря нашей фирме и мне лично. И свое право на жизнь тебе придется теперь отрабатывать до гробовой доски – буквально. Это все очень серьезно.

– Понимаю, – убито подтвердил Мышкин.

– Веселее гляди, товарищ секретный агент! Голову выше! О такой крыше, какую ты сейчас получил совершенно бесплатно, даже Чубайс мечтать не может.

– Чубайс… – повторил Мышкин. – Когда вы его, наконец, замочите? Или сортиров на него не хватает?

– Не всё сразу, – успокоил его полковник. – Быстро делаются только плохие дела.

– Подожду, – согласился Мышкин. – А его покровителей в сортир когда? Тоже мочить?

– Каких покровителей? – прищурился полковник.

– Будто не знаешь! – возмутился Мышкин. – Всех ты знаешь. И того типа знаешь, у которого в вашей конторе когда-то была кличка «Моль подковёрная».

Костоусов сверкнул глазами.

– Итак, псевдоним… Котов! Будешь называться и подписываться «Котов»!

– Легко раскрыть, – возразил Мышкин. – От противного. Где кот, там и мышь.

– Тогда предлагай сам.

– Лучше уж Волков.

– Нет, – покачал головой Костоусов. – Волковы у нас уже есть. Шестеро. Один настоящий, остальные поддельные.

– Тогда пусть Медведев.

– Мммм… – скривился полковник. – Зачем? Человек только что в президентах побывал…

– По твоей логике, теперь нельзя давать мальчикам имена Вовы и Димы… Ладно, последнее предлагаю – Робинзон Крузо.

– Кончай базар, Робинзон!

– Вот! – радостно воскликнул Мышкин. – Робинзон! Просто Робинзон. Без Крузо. Пусть будет Робинзон. Ты первый сказал, а я только согласился.

– Робинзон? – прищурил левый глаз полковник. – Ну, пусть. Допиши: «Псевдоним – Робинзон Крузо».

– Ты же сказал – «Робинзон»!

– Пиши: «Робинзон Крузо». Так и останется.

Полковник перечитал «контракт с дьяволом», открыл сейф, положил расписку на нижнюю полку, а с верхней достал пачку американских долларов в банковской бандероли. Отсчитал пять стодолларовых купюр и придвинул их к Мышкину.

– Получай! Подъемные, – пояснил он. – Пиши расписку на всю сумму.

Мышкин одернул руку, словно из кипящей кастрюли.

– Это что? – он густо покраснел.

– Не догадался? – удивился полковник. – Поясняю: это, Дима, американские деньги, главная валюта на земном шаре. Называются «доллары».

– Никогда… – угрюмо сказал Мышкин. – Никогда я не продавался и не буду.

– Да кому ты нужен? – презрительно фыркнул Костоусов. – Таких, как ты, в базарный день за пятак ведро купить можно. Тоже мне Памела Андерсон [62] без лифчика! Больше гривенника за тебя никто не даст. Советскими. А это, – показал он пальцем на деньги, – это честный гонорар. Аванс. Любой труд и риск должен быть оплачен. Быть нашим помощником – риск. У нас к тому же никакого психологического комфорта, какой есть в других профессиях и занятиях. Пиши: «Я, Робинзон Крузо, получил 500 долларов США». Больше ничего. Только подпись и число.

Мышкин взял ручку, занес над бумагой, но никак не мог решиться. Полковник вздохнул.

– Мало? – спросил он. – Маловато…

И отсчитал еще десять сотенных.

– Бери. Но теперь пиши так: «Я, Робинзон Крузо, получил три тысячи долларов США». Цифрами и прописью.

– Так ведь тут полторы.

– А про меня ты подумал? – упрекнул полковник. – Или только о себе, ненаглядном?