Люди солнца - Том Шервуд

– Тогда я закажу для него ещё один комплект «пушечного колеса».

Ярослав расплылся в улыбке:

– Об этом даже не осмеливался просить! Как таможня такой груз пропустит?

– Не волнуйте себя ненужным безпокойством, дорогой Ярослав, – негромко сказал, чуть наклонившись к нам, Луис. – Таможня – это я.

Ярослав благодарственно улыбнулся и, слегка поклонившись, проговорил:

– Теперь простите. Пойду здороваться.

И через миг был облеплен зелёными муравьями. О чём-то поговорил с мэтром Штоксом, Штокс что-то ответил. И ребятня, ликующе завизжав, принялась перемещаться в только что прибывшую шлюпку. Набившая их в себя, как горох в горшочек, шлюпка медленно и осторожно пошла к кораблю.

Я же, воспользовавшись моментом, подошёл к Алис. Обнял её. Взял на руки тяжёлого уже Томика.

– Как быстро растёт!

– Да, быстро. Правда, на Бэнсона очень похож?

– Похож, – подтвердил очевидное я. И спросил: – Как таверна?

– Всё чудесно. Видишь – кровля уже настелена. Внутри отделку закончили. Пока детишки путешествуют по русскому кораблю, можем подняться, сам всё увидишь.

Я взглядом позвал Эвелин, Давида, Симонию и Готлиба. По хорошо выложенной из камня новенькой лестнице мы медленно дошли до верха скалы. Перед входом в бывшую руину каменотёсы выбили в скале площадку ярдов пятнадцать на двадцать. Её покрывал солидный слой земли, на котором плотным ковром зеленела газонная трава. Этот газон перед входом в таверну мгновенно вызывал ощущение чистоты и простора.

По ровной как зеркало, набранной из плоских речных камней дорожке мы прошли мимо четырёх массивных, с выгнутыми спинками скамеек. Вошли в собственно таверну. Я ахнул! Огромный куб бывшей таможни сиял лаком дерева и охрой оштукатуренных стен. От широкого балкона, столов, стульев пахло свежей стружкой, лаком и скипидаром. Как вовремя, как изобильно пришло ко мне русское дерево! Пол набран из целиковых брусьев. Высоко над головой – строганные в квадрат балки, выкрашенные в красный цвет, и такого же цвета стропила. Шатёр кровли без потолка придавал огромному, массивному строению лёгкость и высоту. И всё это большое гулкое помещение заливал яркий солнечный свет.

– И что, кухня уже готова кормить? – спросил я Алис.

– Полностью всё готово. И мы с Томиком уже не уходим на ночь в дом с мебелью, а остаёмся здесь, в жилом бастионе.

Я осмотрел бастион. На верхнем этаже – две спальни, при них – две ванных комнаты. На нижнем – просторная гостиная-кабинет с блоком из камина и голландской отопительной печки. Две двери: выход в кухню и выход на скалу, к нехитрому сооружению, – колесо, труба, насос, – поднимающему из реки воду.

Вошли в кухню. Огромный камин, смотрящий округлым порталом прямо в столовый зал. За его спиной, в одном блоке с дымовыми трубами и вентиляцией – две варочные плиты. Длинные мощные полки со всевозможной посудой.

Поднялись на балкон. На одной половине – мягкие диваны и низкие столы для богатых посетителей и дворян. На противоположной – скамьи для оркестра. Ничего лишнего. Всё устроено легко и разумно.

– Тогда что же, – сказал я Алис. – Дожидаемся возвращенья «Дуката» – и торжественно открываем таверну.

– Томас, а можно надпись «Бэнсон иди домой» я напишу уже сейчас?

– Самой не нужно трудиться. Придут Готлиб и Робертсон, возьмут высокую лестницу и большими буквами сделают надпись.

В совершенно прекрасном настроении спустились на пристань. Большинство зевак толпились поодаль – возле несущих строгую вахту таможенников, где нанятые Давидом грузчики складывали мокрые после транспортировки к берегу брёвна.

– Детишки ползают по кораблю, – сказала Эвелин, – и, кажется, возвращаться пока не собираются. Так что давайте зайдём в любую таверну здесь, в гавани, и сравним её с нашей.

Так и сделали. Небольшой компанией заняли стол в ближайшей таверне, заказали что-то из закусок. Внимательно всё осмотрели.

– Здесь никакого уюта, – негромко произнес Давид. – А в нашей – как в главной зале у короля!

В эту минуту из дальнего угла долетел взрыв грубого хохота. Брошенным туда нашим взглядам предстал странного вида человек. Довольно молодой, лет двадцати, высокого роста, заметно полный. В неанглийской одежде. Кучка матросов только что устроила над ним какую-то грубую шутку, и высокомерная надменность на его лице развеселила их больше, чем сама шутка. Когда слуга принёс нам закуски, я спросил его:

– Что там происходит?

– Мальчонка-француз, – радостно оживившись, заговорил слуга, – начитался книг о романтических путешествиях и приехал в Бристоль. Здесь, закономерно, у него мгновенно украли документы и деньги. И вот уже неделю он живёт здесь. Хозяин его кормит безплатно, но имеет выгоду в том, что матросы вечерами во множестве собираются здесь, чтобы потешаться над ним. Он важно читает вслух роман на французском, «гля-гля-гля», а в него бросают хлебные шарики или дёргают под ним лавку. Он останавливает чтение и так надменно смотрит на всех, будто он сам – французский король! Все хохочут.

Слуга убежал. А Эвелин сказала мне:

– Томас, напрасно ли меня с детства учили французскому, немецкому и латыни? Проводи меня к его столику, и давай предложим попавшему в беду человеку возможную помощь.

Я с готовностью встал и, шагая первым, дошёл до дальнего углового стола. Встал, поклонился. Француз тотчас же тоже встал и отвесил изысканный, делая вензеля белыми пухлыми руками, поклон. Эвелин, приблизившись, что-то произнесла на французском. Ответ толстяка был доброжелательным и недлинным. Эвелин повернулась ко мне и сказала:

– Наш терпящий жизненные трудности собеседник, Поль-Луи, отказывается принять помощь от людей, ему незнакомых.

– Важный, – негромко заметил я, откланиваясь из беседы.

Мы вернулись к столу. Подозвав, чтобы рассчитаться, слугу, я сверх дал ему пяток шиллингов, попросив кормить гостя прилично и по возможности от грубых шуток оберегать.

– Подумай, братец, – говорил я ему, удивлённо прячущему монеты в карман, – что расскажет он дома, в Париже, когда родные разыщут его и он вернётся? Над ним глумится кучка грубых английских матросов. А мнение он составляет об Англии вообще.

С тем мы вышли из таверны и поспешили к нашему месту на пристани.

Шлюпка уже возвращалась от корабля, и в ней возвращались дети «Шервуда». Как королева маленького муравейника, в центре шлюпки белела нарядным платьем Власта. Она что-то, – с берега было не слышно, – оживлённо рассказывала.

Высыпав на берег, дети взяли из её рук, примчались к нам и протянули, хвалясь, странного вида игрушку. Большая толстая кукла из дерева, расписанная яркими красками и покрытая лаком. Тут же показали секрет: кукла разъединялась на две половины, а внутри её оказалась пустота, в которой находилась… ещё одна такая же кукла, только поменьше! Под ободряющим взглядом Ярослава Баллин и Пит разъединили и эту куклу, в которой также оказалась пустота, и в ней – ещё одна! А потом ещё, уже совсем маленькая.