Под сенью проклятия - Екатерина Фёдорова

Рука моя метнулась ему навстречу, опережая нож. Пальцы я сложила узкими щипцами, все суставы напрягла, верхним ногтем на самый вверх зрачка нацелилась. Руку выбросила с напором, даже плечо вслед за ней пошло.

И сразу же после удара ощутила, что попала туда, куда нужно. Пальцам сделалось слякотно, душе мерзостно. Не травницкое это дело — лишать человека глаза. Пусть даже и цорсельца.

Рейсор взвыл, его рука с ножом слепо двинулась по воздуху, едва не задев меня. Свободной рукой он прихлопнул окровавленную глазницу. Глаз я ему не выбила, но повредила сильно.

Сердце в груди у меня билось, как у пойманной птицы — часточасто.

Пока прочие не опомнились, я одним пальцем сдернула вниз вонючую тряпку, затыкавшую мне рот. Ухватила руку цорсельца с ножом, рванула её к себе и укусила. Зубы от рождения мне достались крупные, во рту не помещались, даже губы над ними смыкались с трудом — а тут все это пригодилось. Руку я прокусила до сустава. Он завопил во второй раз, пальцы разжал, ножик у него выпал.

Я отпихнула его руку от себя и сунулась вниз, на пол, ловя крохотную рукоять. Краем глаза заметила, что в горнице все ожили, отойдя от изумления — Держа рванулся ко мне, вытаскивая из-за пазухи длинный нож, Шуйден выхватил из штанов темную скляницу, сыпанул чего-то на ладонь, закрыл глаза. Колдует по-ихнему?

Рейсор смолк, покачнулся, махнул укушенной рукой, отступил назад.

А Зоряна смотрела как зачарованная — но не на меня, а на окровавленного Рейсора.

Я сидела на карачках на полу, и времени было в обрез. Или Держа меня сейчас заколет, или Шуйден заколдует. Сердце в груди трепыхалось бешеными толчками, надо было решать.

Я выбрала Шуйдена. Прямо с карачек, на четвереньках, по-собачьи, рванулась в правую сторону, к корзине с горшками. На то, чтобы встать да разогнуться, уже не было не времени, ни сил.

По хорошему, конечно, следовало бы сначала соль в воду насыпать, под нос цорсельцу сунуть, а потом уже заставить поглядеть.

Да только и на это требовалось время, которого у меня не было. Поэтому я, не мудрствуя, двумя руками ухватилась за горшки и швырнула их с пола в голову Шуйдена. Оба вместе, разом. Видать, от испуга мне уж начало чудиться — потому что на миг показалось, будто плывет по горнице длиннющая белесая паутина. Начинаясь одним краем от лица Шуйдена, а другим скользя по воздуху.

Оттуда, где я на пол перед Рейсором упала, к тому месту, где сейчас сидела.

Два горшка с гулким звуком раскололись об лоб Шуйдена, и чудиться мне тут же перестало. Учитель цорсельского покачнулся — оно и верно, горшки не семки, как в лоб вдарят, так на ногах не устоишь.

Только мне уж было не до Шуйдена, на меня шел Держа. Умно шел — ноги чуть расставив и согнув, нож опустив вниз. Как к раненому волку подступался. За ним шагал пришедший в себя Рейсор, из-под закрытого багрово-синего века лилась кровь. Укушенную руку он держал на весу, а уцелевшую правую загодя сжал в кулак.

И тут Зоряна завизжала, да так, что я оглохла. Рейсор, Держа, я — все уставились на королевишну. И с чего это она дурью орет?

Несколько мгновений ничего не происходило, а потом дверь в горницу распахнулась, с размаху ударившись об стенку. Сначала я разглядела только сапоги, что мелькнули на пороге. Все прочее от меня заслонял Держа.

Все изменилось как-то враз. Блеснула в воздухе сталь — кто-то шибанул Держу по затылку рукоятью длинного меча. Он покачнулся и упал, не дойдя до меня каких-то двух шагов.

А за ним оказался Ерша, за спиной которого толпились ещё жильцы. Пока я глядела, чувствуя, как по лицу бегут слезы, курносый двинулся вбок. Мазнул, не глядя, по лицу Рейсора открытой пятерней той руки, что была свободна от меча. Тот запрокинулся на пол, бессильно махнув кулаком по воздуху.

Зоряна все визжала, повернувшись лицом к правой половине горницы. Хоть визг у неё звучал уже потише. А рукой, свободной от скляницы, королевишна перед собой помахивала.

И хоть смотреть на Ершу было не в пример приятней, я все же обернулась. Курносый, скользнув по мне взглядом, тоже развернулся вправо.

Шуйден стоял на полу на обрубках ног — выше тело есть, а ниже уже нет. Вокруг него по полу разливалась лужа воды, даже одежда почему-то истаяла.

Сработала соль с водой? Как да почему, мне было неведомо. Может, дело в том, что цорселец колдовал, когда я в него швырнула горшками. А может, Шуйден все-таки раскрыл глаза напоследок.

Ерша тем временем бросил одному из жильцов:

— Убрать отсюда королевишну. В покои королевы её — и девок позовите, пусть присмотрят.

Потом он шагнул к тающему на полу учителю, присел у самого края лужи. Шуйден дышал со свистом, неверяще и с ужасом глядя на воду. При скрипе сапогов Ерши по полу цорселец повернул лицо в его сторону, бросил с ненавистью:

— Ничего не скажу. И не спрашивай. Я верю. то есть верил в процветание Цорселя. Рано или поздно мы получим то, что по недосмотру Фрориса досталось вам. Мне все равно умирать, так умру же с честью.

— А я ничего и не спрошу. — Холодно ответил Ерша. — Нужный мне ответ — ты ли тут озорничал двадцать лет назад — я и так скоро получу. Как только ты истаешь.

Он оглянулся на меня через плечо. Стало быть, и он в Шуйдене заподозрил того колдуна, что наслал проклятье на королевский дворец. И ждал сейчас того, что ждала я.

Смолкшую Зоряну вывели из горницы под руки. С почтением вывели, отчего мне по сердцу царапнуло обидой. Один из жильцов подобрал с пола березовую ветвь.

— Это моя. — Прохрипела я. — Оберегом была. не трожь.

Он понятливо кивнул, осторожно положил ветвь на лавку, где я совсем недавно сидела.

Держу и Рейсора повязали все теми же тонкими черными веревицами, что я видела прошлый раз на Рогоре. Ерша, отвернувшись на миг от Шуйдена, распорядился:

— Этих поддержим тут до темноты. Ни к чему их выставлять на погляд, слухи множить. И без того болтать будут.

Потом глянул на цорсельского мага — без злобы, даже с сожалением. Спросил медленно:

— Может, передать что-нибудь вашему Вухсеру? Семье последние приветы али ещё чего.

— Вот он, истинный тутеш. — Процедил Шуйден, выдыхая каждое слово с трудом — таяние уж подбиралось к пояснице. — Не смей меня жалеть! Я тебе враг, ты меня должен ненавидеть. До последнего.

Ерша сказал спокойно:

— Я над мертвяками не изгаляюсь. И ненависти к ним не чувствую. А ты уже мертвяк.

— Мы ещё при. — Прохрипел Шуйден.

И смолк, выпустив два длинных свистящих вздоха — таяние перевалило за поясницу. Потом и грудь начала исчезать на глазах, словно в половицы уходила. Ерша встал, отступил от края быстро растущей лужи, глянул на меня: