Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так, слушая тихий шум вечности и резкие звуки современности, Федор Иванович шел по тропе, потом по полю, а когда наконец вступил в парк, вдруг увидел в воскресной толпе медленно идущего крупного сутуловатого мужчину в спортивной многокарманной куртке из синего вельвета. Брюки были ему узковаты, и обтянутые ягодицы самодовольно поигрывали, напоминая о гусаре, который крутит вверх то правый, то левый ус. Это шел уже излишне располневший Краснов, с его отечными руками и с тем же хорошо уложенным барашком просвечивающих волос на лысоватой голове. Федор Иванович был уже предупрежден, и тем не менее, замедлив шаг, он некоторое время шел за этим существом — настолько отвратительным, что начал действовать закон, притупляющий наши чувства, если источник впечатлений слишком обилен. Федор Иванович шел в ногу с ним, бессознательно примериваясь: вот сюда можно было бы чем-нибудь ударить этого губителя людей, в его недоступную пониманию завитую башку. Чуть повыше уха, откуда начинается розовое свечение сквозь волосы. Не дожидаясь шагов медлительного правосудия, повязавшего тряпку на глаза. Вот сюда, видно, и трахнет его в ближайшее время справедливая судьба, тот, кто сделал на него заявку. Федор Иванович высматривал подходящие места, но лишь потому, что розовое свечение само манило к таким мыслям. И еще потому, что однажды он сказал Стригалеву по этому поводу решительное слово. А если говорить серьезно, Краснов настолько переполнил его впечатлениями, что он перестал его остро ненавидеть. Вообще с ненавистью у него было слабовато. Федор Иванович никогда еще по-настоящему не испытывал этого чувства.
Но нужно было переходить к неизбежному разговору, рано или поздно первая встреча должна была состояться, и следовало встретиться так, чтобы альпинист не почувствовал, что Федор Иванович дышать не может от брезгливости. Он ускорил шаг и, обходя спортсмена, сказал:
— Однако! — И так как глубоко задумавшийся Краснов не услышал, повторил громче: — Гм, однако! Однако его там голодом не морили!
Краснов сильно вздрогнул и, придя в себя, как после обморока, посмотрел дурными глазами, совсем очнулся и радостно осклабился.
— Вы откуда? — спросил Федор Иванович.
— Оттуда, откуда и вы.
— Ну, я с огорода, а вы все-таки из ежевики. Мой труд не сравнить с вашим.
— У вас более квалифицированный труд, — сказал альпинист. — За ваш больше платят. У меня только глаза работают, а у вас вон и голова, и руки. И глаза задачу имеют…
Федор Иванович благосклонно промолчал, потому что все это звучало двусмысленно. Приходилось терпеть.
— Когда вас выпустили? — спросил он.
— Позавчера, — был простодушный ответ, и Федор Иванович удивился умению Краснова врать и владеть собой. — Позавчера, — повторил спортсмен. — Меня и старика Хейфеца. На днях и остальных отпустят…
— И Троллейбуса?
— Нет. Троллейбус крепко сидит. А впрочем… Ведь я же не знаю, как там решат.
— Что ж, приступайте к делам. В понедельник…
— В понедельник у нас нерабочий день.
— Что такое?
— Вы верите, Федор Иванович, в порождение одного вида другим?
— Почему же мне не верить? Я не верю, а знаю и никогда не сомневался. Плоский эволюционизм Дарвина никогда не удовлетворял меня. Это толкование развития не включает в себя диалектику с ее закономерностями.
— Ну, вас не захватишь врасплох. — Краснов засмеялся.
— Кого вздумал захватить! — хохотнул и Федор Иванович, но довольно твердо.
— Вы все равно, знаю, не верите. А я иначе. Я, конечно, верю. Федор Иванович, у меня и опыта меньше, и знаний. Я просто верю. Я верил всегда, но у меня душа все еще ждала последнего доказательства.
— Ну что же. Она дождется.
— Она дождалась, Федор Иванович. Дождалась! В понедельник весь наш институт будет слушать сообщение академика.
— Он здесь?
— Приехал сегодня утром. Ему прислали в Москву письмо. Учительница одна. Во время экскурсии с ребятами она нашла в лесу березу, на которой выросла ветка серой ольхи. Чистая ольха! Я сам видел сегодня. Никакой прививки. Из березового сука растет, понимаешь… Вполне естественно. Круглые такие листочки… Увидите, вы же ботаник. Ольха! Вам тоже не помешает лишнее доказательство. Вашему полному знанию. Посмотрите — и тоже окажется, что до этого вы знали, да немножко не совсем.
— Я нисколько не удивлюсь…
— Ладно. Вы не удивитесь. А академик — тот прямо плясать то и дело пускается. Вспомнит — и плясать! Ну скажите — почему? К Варичеву целоваться полез. От ветки не отходит. Смотрит, щупает, глазам не верит. Лупу потребовал. Кричит что-то — не разберешь. Даже у него, у него что-то с верой было, оказывается, не на месте. Вот так, товарищ завлаб…
«А у меня на месте», — хотел сказать Федор Иванович, но смолчал. Понял, что это уже будет не похоже на «правую руку» академика. Вызовет подозрение.
— Ну, если доходить до тонкостей, могу сказать и я… Я тоже сейчас понесусь ветку смотреть. И очень даже резво. И в этой резвости может оказаться что-то, Ким Савельевич… что-то такое, в чем и сам себе отчета не даешь…
— Вот-вот, Федор Иванович! Во-от! Точно сформулировал.
— Только это не сомнение. Не надо путать сомнение с жаждой познания. И потом, ведь ветка же есть! Где он ее держит?
— В сейфе. Есть-то она есть, Федор Иванович. Но не будешь же ее все время при себе носить. Вот я ее не видел несколько часов — и опять хочется посмотреть.
— Я только что подумал, что верно:
