Хевен - Вирджиния Эндрюс

Я полюбила его так сильно и глубоко, что мне сделалось нехорошо от воспоминания о том, как я ударила по этому любимому лицу. Ребята из Уиннерроу назвали бы меня «динамисткой» или того хуже. Мне хотелось крикнуть: «Кэл, прости меня!» Хотелось встать и пойти к нему в спальню, но меня останавливали слова Китти, которыми она давала мне понять, какая я грязная, дурная, непутевая.

И снова какая-то сила вынесла меня за дверь. Я посмотрела вниз: Кэл по-прежнему стоял там, словно вросший в пол, играла та же музыка. Я медленно спустилась по лестнице, охваченная романтической тягой к самопожертвованию ради его удовлетворения. Он не повернулся ко мне и не заговорил. Моя рука осторожно спряталась в его руке и крепко сжала пальцы Кэла. Он не ответил.

– Я прошу прощения за эту пощечину, – прошептала я.

– Не стоит, я заслужил ее.

– У тебя очень грустный голос.

– Вот стою здесь и думаю, какой я дурак, сколько глупостей я натворил за свою жизнь. И самая большая из них – я позволил себе думать, что ты любишь меня. Но ты же не любишь меня. Тебе просто нужен отец. Я ненавижу Люка, как и ты, за то, что он не смог стать тебе поддержкой, когда ты в нем так нуждалась. И тогда, может быть, у тебя не было бы такой огромной потребности в другом отце.

И я снова обняла его, запрокинув голову, закрыла глаза и стала ждать его поцелуя… На сей раз не собираясь убегать. Я поступала нехорошо и понимала это, но чувствовала себя перед ним в таком долгу, за который никогда не смогу расплатиться! Я больше не буду дразнить его, а потом вырываться с криком «нет», как это в течение многих лет делала Китти. Я люблю его и хочу его.

Он подхватил меня на руки, отнес в свою спальню, положил на кровать и стал делать пугавшие меня вещи. И только тогда я поняла, что наделала, но было поздно его останавливать. Лицо Кэла выражало само блаженство, глаза пылали, пружины скрипели во всю от его движений, меня подбрасывало, а груди метались от его чисто животной силы. Так вот что это такое! Все эти движения, горячая иссушающая боль, которая то приходила, то отступала. И если мое сознание пребывало в шоке и не знало, как отвечать, то мой природный инстинкт помогал его движениям – словно в другой жизни я проделывала это тысячи раз с другими мужчинами, которых любила. Когда все закончилось и Кэл, лежа на боку, крепко сжимал меня в своих объятиях, я не могла еще прийти в себя от того, что все это произошло. Слезы текли у меня по щекам и скатывались на подушку.

Китти сожгла лучшую часть меня, когда бросила в огонь мою куклу. Оставив только темную сторону ангела, приехавшего в горы и умершего там.

Кэл разбудил меня ночью еле слышным поцелуем. Он целовал мое лицо, обнаженную грудь и спрашивал меня, можно ли. «Нет, нет, нет!» Я почти слышала, как Китти выкрикивает эти слова, когда Кэл задавал ей подобный вопрос. Я кивнула и обняла его, и снова мы превратились в одно целое. А когда мы закончили, я снова лежала, ошеломленная, неприятно поражаясь своему слишком активному соучастию в его действиях. «Грязная деревня!» Я ясно слышала, как Китти выкрикивает мне эти слова. «Эти паршивые Кастилы!» – раздавались у меня в ушах слова обитателей Уиннерроу. Что еще ожидать от меня, выходца из семейства Кастилов?

Шли дни и ночи, а я не могла освободиться от стыда и чувства вины. Кэл отметал все мои возражения. Он говорил, что глупо винить себя перед Китти, что она заслужила это, что я поступаю не хуже других девушек моего возраста, что он любит меня, по-настоящему любит, и он не просто какой-то проходимец, решивший воспользоваться случаем. Но ничто из сказанного им не уберегало меня от чувства стыда, от сознания того, что я занимаюсь с ним нехорошим делом, совсем нехорошим.

Так Кэл провел со мной две недели, которые, кажется, сделали его очень счастливым, а я все боролась со своими чувствами. Однажды утром Кэл поехал за Китти и привез ее домой. Я убрала комнаты так, что они блестели, украсила их цветами. А Китти лежала на кровати, глядя в никуда, и, похоже, даже не узнавала, где она. Она тогда говорила, что ей хочется домой. Может, потому, что здесь она могла постучать палкой по полу, чтобы позвать нас. О, как мне надоел стук этой палки по полу, который был и потолком гостиной.

Раз в неделю к Китти приезжала мастер из ее салона красоты, мыла ей голову, делала прическу, маникюр и педикюр. Пожалуй, Китти была самым красивым больным в городе. Иногда меня трогала беспомощность женщины, лежащей на кровати в своей красивой розовой ночной рубашке, с длинными, пышными и уложенными волосами. «Девочки» были, видно, преданы Китти. Они часто приезжали посидеть с ней, поболтать, посмеяться, а я приносила им угощение на фарфоровых тарелках, потом торопилась убраться по дому, помочь Кэлу в его бухгалтерии и, пользуясь чековой книжкой Китти, оплатить счета по дому.

– Ей не понравится, что этим занимаюсь я, – с беспокойством обратилась я как-то к Кэлу, нервно покусывая кончик шариковой ручки. – Это следует делать тебе, Кэл.

– У меня нет времени на это, Хевен.

Он взял стопку счетов со стола Китти и положил их в ящик.

– Посмотри, какой прекрасный сегодня день. Уже почти месяц, как Китти здесь и мы ухаживаем за ней. Надо серьезно подумать, что делать дальше. Платить медсестрам, которые помогают тебе, – дорогое удовольствие. А когда ты пойдешь в школу, потребуется еще одна медсестра для круглосуточного дежурства. Ты ничего не получала от ее матери?

– Я написала ей и сообщила, что Китти очень больна, но она пока что не ответила.

– О'кей. Когда она пришлет ответ, я позвоню ей и поговорю. Она в большом долгу перед Китти. И, возможно, пока у тебя не начались занятия, мы найдем какое-нибудь решение. – Он подписал какую-то бумагу, потом взглянул на Китти. – По крайней мере, ей хоть телевизор нравится смотреть. – Я никогда не видела Кэла таким несчастным, как в этот момент.

Что это, наказание для Китти? Заслужила ли она такой удар судьбы? Она сама напрашивалась на это, и Бог воздал ей одному ему известными путями. Я чувствовала себя измотанной и с удовольствием ответила «да» на предложение Кэла поехать в Уиннерроу, чтобы передать Китти на попечение ее матери. У меня появится возможность увидеть Фанни, навестить дедушку. И поискать Тома. Не говоря уж о том, чтобы увидеть Логана. Без этого невозможно. Но как я посмотрю Логану в глаза?

Наконец пришло письмо от Ривы Сеттертон, матери Китти.

– Мне противно снова ехать туда, – сказал Кэл, прочитав короткое письмецо, в котором не чувствовалось особой озабоченности здоровьем дочери. – Они считают, что я женился на ней из-за денег. Но если мы не побудем у них, то они станут думать, что у нас с тобой какие-то особые отношения.