Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул

Мы чувствуем громыхание басов под ногами и сталь синтезаторов, вонзающихся в мозг, в то время как наши тела ласкают накаты клавишных, чувствуем ветер, обдувающий нашу кожу, и тепло наших соседей, и все мы путешествуем вместе, и жизнь теперь пойдет иначе.

И вдруг — никто не может сказать точно, когда и как это произошло — сцена пуста, освещение выключено, громкоговорители замолкли, и все в ужасе смотрят, не веря в происходящее.

По сцене начинают бегать техники, оттаскивая аппаратуру, и мы понимаем, что это все правда. В толпе слышится назойливое бормотание — составляются планы, назначаются новые места встречи. Самые сообразительные из публики начинают двигаться наружу. За ними тянутся остальные. И картина начинает меняться. Мы перестаем быть сияющими людьми, купающимися в светящемся море милосердия и возвышенного настроения. Мы — пара промокших наркоманов посреди громадного и очень грязного поля, покрытого пустыми бутылками, бумажными стаканчиками, остатками еды и телами измученных, опустошенных и мечтающих дождаться Happy Mondays людей.

— Боже милостивый, какое ужасное место, — говорит Молли. Земля слишком грязная, чтобы садиться на нее. Но мы все-таки делаем это, пожертвовав на подстилку остатки программы фестиваля. Мои ботинки так отяжелели от грязи, ноги так онемели, что когда я скрещиваю их перед собой, то смотрю на них с неуверенностью, не в силах поверить, что это часть моего тела. Молли протягивает мне косяк.

— Как ты думаешь, в этой бутылке что-нибудь было? — говорит она.

— Трудно сказать — на фоне того, что мы выкурили. Ты что-нибудь чувствуешь?

— Я выпила гораздо меньше, чем ты.

— Может быть, из-за холода обмен веществ не такой интенсивный.

— Не смотри на меня. Я не так хорошо разбираюсь в наркотиках.

Я предлагаю ей грибную настойку. Она делает небольшой глоток. Я допиваю все остальное.

— Не двинуться ли нам дальше? Тогда мы будем близко от сцены, когда появятся твои «Веселые черт-знает-кто», — говорит она.

Идея, на самом деле, бестолковая, потому что перед сценой, куда предлагает переместиться Молли, толпа всегда густая. Это «мошпит», место для самых закоренелых фанатов, которые любят размахивать самодельными плакатами и писать в бутылочку. Это преторианская гвардия группы, которая управляет настроением толпы, узнает каждую следующую песню секундой раньше, чем все остальные, терпит самые неудобные условия и больше всех употребляет наркотиков. И вот через таких людей мы теперь собираемся прорваться. Это им совсем не нравится. Тут нужна абсолютная интуиция. Проникнуть в их извращенные, фанатические мозги и стать одним из них. Тогда можно проскальзывать и протискиваться вперед, и они будут воспринимать тебя не как угрозу, а как родную душу, которая пытается пробраться к своим друзьям, так же как они в тот или иной момент пробирались к своим друзьям.

Теперь мы уже близко к сцене. Настолько близко, что видим ряды охранников у ограждения, и странное пятно чего-то зеленого за их спинами — так вот как выглядит трава! — и аппаратуру, готовящуюся для Happy Mondays, приклеиваемые к полу провода, проверку микрофонов. И Джона Пилза, да, настоящего Джона Пилза, который выходит на сцену, чтобы сообщить нам, что Mondays вот-вот появятся.

Это большая ложь, потому что затем тянется бесконечное ожидание, и это не просто мое воображение, что заметно по тому, как люди вокруг говорят: «блин, сколько еще ждать?» или «Шон Райдер просто обнаглел» и «должно быть, Без разучился свой тамбурин настраивать», и растет паника из-за того, что толпа сзади давит все сильнее и сильнее, сдавливая так, что рукой не пошевелить.

Не нравится мне это.

И никому не нравится. Это видно по глазам охранников, которые уже не пытаются выглядеть невозмутимыми и бесстрастными.

— Назад! — говорят они. — Назад! Двигайтесь назад. — Можно подумать, что мы специально движемся вперед. Теперь голос в усилителе перешел на крик. — Сообщение службы безопасности. Срочное сообщение службы безопасности. Перед сценой образовалось опасное скопление людей. Прошу всех отступить на шаг назад!

Я чувствую, как страх усиливается, потому что он появляется, этот кайф от грибов явно появляется, и он питается этим дискомфортом, разбухает, как клоп, от замешательства, радуется ужасу, потому что знает — чем острее эмоции, тем мощнее он станет.

Я говорю: «Молли, по-моему, он приходит», — в надежде, что она скажет, что это мне показалось, это всего лишь травка.

Она говорит: «Да, у меня тоже».

Я пытаюсь думать о музыке, о том, что сразу станет легче, когда заиграет музыка. Но зацикливаюсь на том, какое несчастье — нет, хуже несчастья, — какая катастрофа, что музыка еще не началась.

В чем дело? Какое-то волнение справа от нас. Головы поворачиваются. Ничего не видно, кроме массы тел. Но чувствуется дрожь. Потом в толпе начинается ропот. Кого-то задавили. Кто-то потерял сознание. Сирены. Мигающие голубые огни. Лопасти вертолета шлепают над головами, как в «Апокалипсисе сейчас» — это точно как «Апокалипсис сейчас»: хаос, дождь, страх, лопасти вертолета, яркие, как звезды, разрывы фосфорных бомб, отражаемые в пустых зрачках, и страх, Господи, страх, ужас, ужас.

— Когда я сказал, что Happy Mondays скоро прибудут, — продолжает Джон Пилз через усилитель звука, — то, конечно, имел в виду манчестерское понятие скорости, то есть сколько времени нужно Шону Райдеру, чтобы кончить. Что он, как вам, несомненно, будет приятно узнать, только что исполнил. Что? Да. Служба безопасности просит меня попросить вас, не сделаете ли вы прямо сейчас один шаг назад. У нас тут спереди молодой парнишка потерял сознание. Оттуда, где я сейчас стою, видно, какая густая толпа. Ну, так сделаем эти два шага?

— Молли, нужно выбираться, — говорю я, пока два дряблых типа в манчестерских футболках несут своего мертвенно-бледного, полуживого товарища к защитному ограждению.

— Как? — говорит она.

Я пытаюсь заставить себя подумать об отделе новостей. Если и после этого я не приду в порядок, не поможет ничто. Я думаю о том, как трудно было мне написать свой материал и с каким безразличием они отвечали, когда я поинтересовался, нет ли каких-нибудь вопросов. Как меня попросили позвонить позднее и как я не смог, потому что было не добраться до телефона, и что, возможно, зреют неприятности, если они пытались отправить сообщение мне на пейджер. Если отправили, то я уже ничего не могу сделать, но появившаяся мысль об этом не дает мне покоя: нужно выяснить, нужно выяснить. Я просовываю зажатую руку вниз вдоль груди и достаю пейджер из кармана джинсов. Подношу экран поближе к лицу. Не звонили. Я спасен.