Сумеречные охотники. Город стекла - Кассандра Клэр

Валентин отвернулся к алтарю и положил руку на Меч смерти. Клинок тускло светился, будто собирал в себе капли света из воздуха.

— Я не знал, когда твоя мать забеременела во второй раз, — признался Валентин. Его голос звучал спокойно. Хоть отец и говорил, как ни в чем не бывало, Клэри поняла: все не так просто. — Впрочем, я заподозрил неладное. Джослин не умела скрывать печаль, и я дал ей порошок из крови Итуриэля. Знал бы о втором ребенке — не давал бы, поскольку зарекся экспериментировать на собственных детях.

«Лжешь!» — хотела закричать Клэри. Впрочем, лжет ли отец? Голос его по-прежнему звучал странно, в непривычной тональности. Может, как раз потому что он говорит правду?

— Когда Джослин бежала из Идриса, я кинулся на ее поиски. И не только потому, что она унесла Чашу смерти. Из любви! Думал, получится вразумить жену, объясниться. Той ночью в Аликанте меня обуяла ярость, и я хотел уничтожить Джослин, уничтожить все, связанное с семьей… — Покачав головой, Валентин посмотрел на озеро. — Отыскав наконец Джослин, я узнал, что у нее родился второй ребенок, дочь, и решил, что ты — от Люциана. Он любил Джослин, хотел отнять ее у меня. Было похоже, что Джослин наконец сдалась, согласившись зачать от вонючей нежити. — Голос Валентина звенел. — Нагрянув в ваше жилище в Манхэттене, я застал Джослин в сознании. Она выплюнула мне в лицо: дескать, я превратил ее первенца в чудовище, и она скрылась, не желая той же участи для второго ребенка. Затем, у меня на руках, провалилась в забытье. После стольких лет поисков я наконец обрел супругу… А в ответ получил краткие мгновения, отравленные ненавистью, которой хватило бы на целую жизнь. В тот момент меня озарило.

Валентин поднял Мэллертах. Клэри вспомнила, как тяжел полуобращенный Меч, заметила, как напряглись мышцы Валентина, зазмеились под кожей узловатыми веревками.

— Я понял, ради чего Джослин сбежала. Она хотела тебя защитить. Джонатан был ей ненавистен, но ты… ради тебя Джослин согласилась жить среди примитивных, а существование в обычном мире — горькая доля. Наверное, тяжко растить ребенка, не соблюдая наших традиций. Ты лишь наполовину та, кем могла бы вырасти. Твой талант создавать новые руны задавлен примитивным воспитанием.

Валентин опустил меч, и острие оказалось у самого лица Клэри. Краешком глаза она видела, как поблескивает сталь.

— Из-за тебя Джослин не вернулась ко мне, потому что тебя, как никого другого, она любит больше меня.

Из-за тебя же она меня ненавидит, и потому я ненавижу тебя.

Клэри отвернулась. Если Валентин сейчас убьет ее, то видеть свою смерть ей не хотелось.

— Кларисса, взгляни на меня.

Нет. Клэри смотрела на озеро. Вдали мерцало красное зарево, какое исходит от тлеющих углей. Именно там идет битва, там сражаются мама и Люк. Может, правильно, что они сейчас вместе, хоть Клэри с ними и нет?

Лучше смотреть на это зарево. Пусть оно станет последним, что Клэри увидит в жизни…

— Кларисса, — позвал Валентин. — Ты просто копия матери. Вылитая Джослин.

Щеку пронзила боль. Отец прижал лезвие меча к лицу Клэри, пытаясь заставить ее обернуться.

— Сейчас я вызову ангела, — сказал он. — Ты должна его видеть.

Во рту ощущался привкус горечи. Вот откуда такая одержимость образом Джослин — она единственная осмелилась отвернуться от хозяина и не служить ему. Валентин думал, будто подчинил ее себе, — и ошибся. Теперь он хочет, чтобы Джослин увидела его триумф, но обходится присутствием дочери.

Лезвие глубже впилось в кожу.

— Взгляни на меня, Клэри, — повторил Валентин.

Клэри против воли обернулась. Терпеть издевательство сил уже не было. Голова судорожно дернулась; на песок упали густые капли крови. Подняв взгляд на отца, Клэри почувствовала тошнотворную боль.

Валентин смотрел на окровавленный клинок Мэллертаха. Когда он снова взглянул на Клэри, в глазах его загорелся странный блеск.

— Для завершения ритуала нужна кровь. Сначала я хотел употребить собственную, но потом увидел тебя в озере и понял: так Разиэль предлагает использовать твою кровь. Потому я и очистил твой организм от озерного яда. Ты чиста, Кларисса. Спасибо за твою кровь.

В каком-то смысле он и правда благодарил дочь. Валентин давно утратил способность различать приказ и просьбу, добрую волю и страх, любовь и истязание. Тогда… тогда какой смысл ненавидеть монстра в Валентине, если сам Валентин его не видит в себе?

— И сейчас, — продолжил он, — мне понадобится еще чуть-чуть.

«Чуть-чуть чего?» — опомнилась Клэри, и в этот момент отец занес меч. В клинке полыхнул отраженный свет звезд. Ну конечно, не кровь хочет забрать Валентин, а ее жизнь. Мэллертах напитался кровью, обрел вкус к ней, как, наверное, и сам Валентин. Вот клинок пошел вниз и… выбитый из руки Валентина, полетел прочь в темноту. Округлившимися глазами Валентин посмотрел сначала на свои окровавленные пальцы, затем — одновременно с дочерью — на того, кто осмелился прервать ритуал.

Всего в футе от Валентина стоял Джейс. В левой руке у него поблескивал знакомый меч. По взгляду отца Клэри догадалась: шагов Джейса он не слышал, как не слышала и она.

Сердце чуть не остановилось. Лицо у Джейса было в корке запекшейся крови, на шее красовалась буровато-синяя отметина. Глаза, будто два зеркала, отражали свет ведьминого огня и казались черными, совсем как у Себастьяна.

— Клэри, — не сводя взгляда с Валентина, позвал Джейс, — ты цела?

Клэри хотела выкрикнуть: «Джейс!», но не могла выдавить ни звука. Клэри словно бы задыхалась.

— Она тебе не ответит, — сказал Валентин. — Я лишил ее дара речи.

Глаза Джейса вспыхнули.

— Как?

Он ткнул мечом в сторону приемного отца, и тот слегка отпрянул. Не испугался, лишь осторожничал. Валентин напряженно что-то просчитывал, и Клэри это не понравилось. Ей бы радоваться, однако вместо радости она переживала еще больший страх, панику, чем секунду назад. Отец собрался принести ее в жертву, Клэри с этим смирилась, и тут появляется Джейс… Теперь Клэри боялась не за себя одну.

Джейс выглядел таким… разбитым. Куртка разодрана, оголилась исполосованная крест-накрест шрамами рука. Рубашка на груди распорота, и на груди затухает руна иратце, которой не под силу оказалось бесследно стереть страшный рубец под сердцем. Одежда в грязи, как будто Джейс катался по земле. Однако страшнее всего — выражение на лице. Абсолютно пустое.

— Руной тишины, она безвредна. — Валентин не сводил взгляда с Джейса. — Вряд ли ты собираешься примкнуть ко мне. Получить благословение ангела.

Выражение на лице Джейса не изменилось. Глаза его по-прежнему следили за приемным отцом, но в них не было ни следа привязанности, любви или памяти. Не было в них даже ненависти. Только… презрение. Холодное презрение.