Городская фэнтези — 2008 - Анастасия Парфёнова

Окончив работу, я отправился домой. Но случайно услыхал в гримёрной знакомый звучный бас. И в ответ тут же раздался оживлённый гул многих голосов.

Это было что-то новенькое. За неделю службы в театре я прочно усвоил традицию: после работы актёры не задерживаются. И я осторожно потянул дверную ручку.

Гримёрка была полна народу, собрались все занятые в интермедии. На меня покосился лишь Николай Степаныч.

— Это Вадик, наш радист. Он ещё новенький, Степаныч, — сообщил Данил Потехин. У него были очень добрые и грустные глаза, поскольку он всю жизнь играл в театре Второго Зайца без всякой перспективы выбиться в Первые.

— Ладно, — кивнул Мороз Степаныч, как я мысленно окрестил этого матёрого человечища.

Я приткнулся в уголке и весь обратился в слух. Говорили о вещах неслыханных, и лестно было ощущать себя частичкой актёрского братства, замыслившего маленькое жульство. Верховодил, разумеется, Мороз Степаныч, который меньше всего походил на новичка.

— Я тут засёк время последнего прогона, — солидно изрёк он. — Аккурат один час десять минут. А как у нас с расписанием?

— Оглашаю, — кивнул помреж Саша Карпухин, бригадир скоморохов, которые своей деловитостью на ёлочных хороводах напоминали судебных исполнителей. Саша знал всё, что от него требовалось, был на отличном счету у начальства и притом умудрялся не скатиться до стукачества. Актёры его уважали. — Новогодние представления пройдут с двадцать шестого декабря по десятое января включительно. С перерывом на первое января. Тридцать первого — только утренний и, возможно, дневной спектакль.

— А расписание? — жалобно пискнула травести Майечка, исполнявшая роли пионеров и вызывавшая в родителях искреннюю жалость своими тощими ножками.

— Оглашаю! — кивнул Саша. — Начало новогодних представлений — в десять, двенадцать, шестнадцать и семнадцать часов тридцать минут.

— А последнее на четырнадцать перенести не могли? — раздался чей-то возмущённый голос.

— Перерыв на обед, по трудовому законодательству, — невозмутимо произнёс Саша. — Кроме того, в обеденное время предусмотрен резерв на возможные левые ёлки.

И он почтительно посмотрел почему-то на Степаныча. Как тот успел за полдня создать себе такой могучий авторитет? Поистине, какое-то первобытное, языческое обаяние исходило от этого человека!

— Значит, загвоздка в последнем, вечернем спектакле, — постановил Степаныч. — Положим, представление мы наиграем, подсократим маленько. Но вопрос — до какой степени? Перед последним выходом у нас остаётся пока в теории лишь двадцать минут передыху. А туда ещё надо спектакль впихнуть!

— И как только они расписание составляют, фашисты… — по-бабьи всплакнул толсторожий пожилой пират Авксентий Антропыч.

— Начальству виднее, — примирительно откликнулся маленький буратино Павел с античным отчеством Лисистратович. Впрочем, все его в театре дружно звали Лизоблюдович, и было за что.

— Отставить прения, — по-военному скомандовал Мороз. — Начальство тоже не дураки, понимают, что интермедия наиграется, усохнет. Наша задача — подсократить её разумно, до необходимых пределов.

— Простите, необходимых — кому? — плаксиво уточнил Антропыч.

С минуту Николай Степаныч задумчиво глядел на пирата, так что тот чувствовал себя неуютно и все норовил спрятаться за широкую спину помрежа Саши. После чего неожиданно тихо ответил:

— Тебе. — А потом прибавил: — И всем нам. Всем время понадобится. Если что…

Тут вся актёрская братия поутихла. Будто холодный сквознячок подул в гримёрной. Что-то было в словах этого человека, глубокое и пронзительное одновременно. И я вдруг ощутил тихий, осторожный укол в сердце. Словно предчувствие надвигающейся беды, невесть откуда.

А потом всё исчезло. И актёры дружно загомонили, как на партсобрании.

В итоге решено было постепенно сократить интермедию минут на пять. А лучше — на десять. Иначе перед последним спектаклем актёры элементарно не успевали отдохнуть и освежить грим.

После чего Мороз Степаныч подошёл ко мне. Смерил взглядом, точно царапнул душу тонким лезвием. Примеряя к ней собственный ракорд.

— Как фонограмма, все в порядке?

Тон его был доброжелателен, но я его, казалось, мало интересовал в тот миг.

— Все нормально, — пожал плечами я. И неожиданно для себя прибавил: — Правда, я тут послушал… И тоже есть одна мыслишка.

— Отлично, — кивнул он. — Но это все позже… позже… Пока все складывается неплохо.

И принялся надевать шубу. Я понял, что разговор окончен.

По дороге домой решил прогуляться пешком. У меня и в самом деле родилась одна симпатичная идея.

Назавтра актёры приступили к последним репетициям. Все работали с энтузиазмом, вокруг ёлки царило оживление, и режиссёр был доволен. Он даже удалился в свой кабинет выпить чашечку кофе в компании с главрежем и завлитом. А оттачивать последние штрихи в репетиции было поручено помрежу.

Тут-то и закипела работа.

Саша стоял с хронометром и поглядывал на циферблат. Николай Степаныч энергично прошёл к ёлке, ещё в дверях декламируя приветственный спич. Царственно развернулся и отечески приобнял Снегурку. Софья Пална в мгновение ока растаяла, расцвела, серебристым колокольчиком рассыпала свой монолог. И пошло-поехало!

Баба Яга на пару с Кощеем трещали как сороки. Снежинки порхали точно заведённые, пираты с чертями отплясывали чечётку, дробно стуча об пол бутафорскими саблями, кинжалами и хвостами на проволочных каркасах. И даже империалисты курили фальшивые сигары с удвоенной скоростью, попутно перебрасываясь, как завзятые баскетболисты, набитыми мешочками со стилизованным изображением хищного капиталистического дензнака.

Казалось, актёры наперебой соревновались, кто отыграет свой выход быстрее, ловчее и при этом не скатившись в окончательный гротеск. Хотя такому сценарию не помешала бы самая отчаянная фантасмагория!

— Минус десять минут и двадцать три секунды, — торжественно сообщил после прогона Саша.

— Стоп машина! — скомандовал раскрасневшийся Степаныч. — Чуток перебор. Сбавить обороты пиратам, империалисты — больше достоинства. Да и мы со Снегуркой частим немилосердно.

И он вновь легонько обнял партнёршу, которая тут же принялась млеть в его объятиях. И сомлела бы, не вернись режиссёр. Объявили перерыв, после чего был последний прогон — без сучка без задоринки.

Режиссёр распустил всех до завтра, а я сверил часы. Теперь интермедия заняла час и пять минут. Прогресс был налицо, и здравый смысл в сюжете соблюдён, насколько это позволял сценарий, напичканный форумами коммунистов, лозунгами и призывами. Что поделаешь!