Пощечина - Кристос Циолкас

Проснулся он часов в девять утра. Натянул джинсы, футболку и вышел в гостиную. Отца нигде не было, сигареты с журнального столика тоже исчезли. Ричи поставил на плиту чайник и съел полплитки шоколада, которую нашел в холодильнике. Хлеба не было. Он сел на диван, проверил свой мобильник. Сообщений не поступало — наверно, все еще спали. Ну что, выпить чаю и уйти? Просто захлопнуть за собой дверь? На столе лежала упаковка таблеток. Ричи быстро вытащил четыре-пять штук, завернул их в папиросную бумагу и убрал в карман. Чайник засвистел. Ричи заварил чай, сел, скрестив ноги, на пол, включил телевизор; показывали клип группы «Рейдж». Пока он пил чай и смотрел клип, пришел отец с булкой хлеба и пакетом молока:

— Я ходил за машиной.

Ричи не ответил. Смотрел, как Нелли Фуртадо исполняет песню «Пожирательница мужчин». Клип был дохлый. Он приглушил звук.

— Тост хочешь?

Ричи кивнул. Тупо пялясь на беззвучный экран, они жевали хлеб, намазанный пастой «Веджимайт»[138].

Нужно было еще вчера слинять домой, нужно было попросить у Крейга денег на такси. Он понимал, что ему следовало бы нарушить молчание, поговорить с отцом о чем-нибудь, но не мог придумать подходящую тему для беседы — не глупую, не подозрительную, не опасную, не дурацкую. Ничего нормального в голову не приходило.

— Отвезти тебя на вокзал?

— Да.

Слава богу. Наконец-то он свалит отсюда.

— Может, хочешь сначала душ принять?

— Пожалуй.

— Сейчас принесу полотенце.

В ванной он пальцем почистил зубы. Хотел взять щетку Крейга, но решил, что это было бы неправильно. Он вытерся, попытался придать некое подобие формы своим дурацким ершистым волосам, но потом бросил это дело. На полу лежали его грязные трусы со следами засохшей спермы. Он принес их в ванную, думал постирать, но потом понял, что это глупая идея: пришлось бы везти мокрые трусы в поезде. Он глянул на туалет. Бросил трусы в унитаз и взял лежавший рядом грязный ерш. Запихнул трусы глубоко в слив, спустил воду. Вода забурлила, набирая силу, начала скапливаться в унитазе. Ричи вытаращился в ужасе. Вода не убывала, стояла в унитазе. Он засорил слив. Ричи передернул плечами. Пусть отец сам разбирается.

Крейг высадил его на вокзале Рингвуд. Ричи стал открывать дверцу, но Крейг схватил его за плечо. Он был взволнован.

— У тебя скоро день рождения.

— Если ничего не подаришь, я не обижусь, — быстро пробормотал Ричи.

— Да уж подарю что-нибудь.

Зачем? Раньше ты просто открытку присылал.

— Тебе исполнится восемнадцать. Это важная дата. — Крейг выпустил плечо Ричи и улыбнулся. — Мы с твоей бабушкой думаем сложиться и купить тебе айпод. — Улыбка исчезла с его лица, вид у него стал озабоченный. — У тебя ведь нет плеера, да?

— Нет.

Ни фига себе. Плеер. Кайф. Ричи хотел уточнить, какая память у плеера, сможет ли он смотреть видео. Но это было бы неприлично.

— Спасибо, — буркнул он.

— Наверно, вечеринку устроишь?

— Наверно.

Он что, напрашивается на приглашение? Исключено, Трейси этого не переживет. Да и потом, какая вечеринка? — просто ужин.

— Или с девчонкой своей просто куда-нибудь сходите?

Блин, она не моя девчонка. У Ричи задергалась правая нога. Воздух в машине был спертый, вонючий. Давай уже прощаться, а?

У тут Крейг отмочил нечто совершенно неожиданное. Игриво взъерошил сыну волосы. Ричи непроизвольно выкинул руку вверх, к голове, но потом, одумавшись, тут же ее опустил.

— Ладно, позвоню тебе на день рождения. Может, сходим куда-нибудь выпить, тебе уже по закону будет можно. — Крейг включил зажигание. — Пока.

— Пока. — Ричи хлопнул дверцей и, не оглядываясь, побежал к платформе. Сел на скамейку, протяжно выдохнул. Нащупал в кармане вентолин. Нет, пожалуй, он обойдется. Состояние сейчас нормальное. Ричи вытащил телефон, проверил сообщения.

Все ждали вторника. Во вторник им должны сообщить вступительные баллы. Ричи не думал о них, пока длился учебный год, но теперь, когда школа осталась позади — навсегда! — до него постепенно дошло, что будущее — это не ровная прямая тропа, а матрица с пермутациями, вероятностями и ответвлениями ответвлений. Карта его будущего — это пространственная кривая, что прежде никогда не приходило ему в голову. Школа заслонила от него эту правду. Школьные годы были плоскими, двухмерными: сон, школа, уроки, сон, школа, уроки, иногда праздники. Тот мир расщепился, потерял смысл, и это, именно это, как ничто другое, приводило его одновременно в крайнее волнение и смятение. Вернуться в тот мир он уже никогда не сможет.

Конечно, он надеялся, что поступит в институт. Вероятность провала он исключал. Это было просто немыслимо. Такого просто быть не могло. Он был самый обычный ученик — не гений, но не лентяй и не идиот. Он добросовестно указал в анкете свои предпочтения, но не особенно задумывался над тем, что его ждет. Свое будущее он связывал с картографией и исследованием окружающей среды. Однако сразу же после рождества вдвоем с Ником они поехали на трамвае в город. На мельбурнском кладбище выкурили по сигарете с марихуаной, а потом пошли в университет. Ник хотел заниматься медициной, мечтал об этом с детства. Если он не станет врачом, его жизнь будет кончена. Они бродили по зданиям — летом там почти никого не было, — а потом Ник показал на высокое безобразное бетонное сооружение на краю территории университета. Вон ту образину строил мой дядя, сказал он Ричи. Он говорит, что у нас в роду ученых не было, я буду первым, если поступлю. В тот день лицо Ника дышало исступлением, вид у него был страстный и пугающий. Ричи, стоя рядом с другом, смотрел на здание. Это дядя мой построил, вновь и вновь повторял Ник, а потом его лицо исказила гримаса. Я должен стать студентом. Взволнованный, возбужденный, он повернулся к Ричи. И если мы поступим, ты понимаешь, что это будет означать, понимаешь, да, старик? Что мы лучше всех богатеньких детишек из частных школ, которые здесь учатся. Мы поступим, потому что мы самые лучшие, потому что мы умные — нам просто не придется платить за обучение. Ричи кивнул, не совсем понимая возбуждение друга. Но в автобусе, когда они возвращались домой, он вдруг представил свое будущее, его труднопостижимые разнообразные возможности.

Он смотрел в окно на искрящийся асфальт тротуаров северного пригорода, и внезапно шанс, случайность, судьба, воля — все это обрело смысл. И он испугался. Ник либо поступит в университет, либо нет. Они с Ником либо будут вместе учиться в университете, либо не будут. Есть только один путь в будущее, одна-единственная дорога из тысяч возможных вариантов, которая его интересует. Он глянул на своего лучшего друга. Ник Серсик смотрел прямо перед собой. Внешне он был спокоен. А вот его собственные руки на коленях дрожали. Грудь болела, будто в ней медленно разрывалась пуля. Он надеялся, что эта боль, эта мука никогда не пройдет. Что это? Любовь? Наверняка. Казалось, он ощущает в себе давление целой Вселенной. Возможно, в нем происходит «Большой взрыв», который может разорвать его в клочки, уничтожить. Затаив дыхание, Ричи устремил взгляд в окно. Если ему удастся досчитать до шестидесяти, медленно, неторопливо, не перескакивая через цифры, если он сможет не дышать целую минуту, значит, Ник поступит на медицинский факультет, а сам он получит диплом специалиста по пространственному проектированию, они будут учиться в одном университете, у них будет одно и то же будущее. Ричи набрал полные легкие воздуха и досчитал до шестидесяти.

В последнюю пятницу перед роковым вторником вечером они пошли в «Уэстгарт» смотреть «Марию-Антуанетту»[139]. Ник скептически отнесся к походу в кино, предположил, что это слюнявый фильм, бабский.

— И потом, — нудил он, — у меня голова другим забита. Я все равно не смогу сосредоточиться на кино.

Интересно, думал Ричи, что будет делать его друг, если не поступит на медицинский? С катушек слетит. Себя угробит и всех вокруг за собой потащит.

— Там играет Кирстен Данст.

Это решило дело. В последний момент к ним присоединилась Конни, и Ник еще больше разволновался. Они заняли места в одном из первых рядов. Конни почти силком усадила Ричи между собой и Ником. Когда свет в кинотеатре погас и фильм начался, Ричи искоса глянул на Ника. Тот уже ерзал в кресле. Во время сеанса он дважды отлучался в туалет. Когда вернулся после второго ухода, от него несло табаком. По окончании фильма они по дороге зашли в кафе, чтобы выпить молочно-шоколадный коктейль со льдом. Ник вообще ничего не мог сказать про фильм. Ричи понравилась музыка к фильму, атмосфера чувственности, пронизывающая большинство сцен. Конни фильм показался скучным, хотя музыка ей тоже понравилась. Марию-Антуанетту она назвала кошелкой. Нику все не терпелось поскорее допить свой коктейль и убраться из кафе. Мальчики проводили Конни домой. Обычно она всегда обнимала и целовала Ричи на прощание, но только не при Нике. Они пришли домой к Ричи.