Дикие сердцем - Виктория Клейтон

— О, ты не хочешь это слышать? А я называю вещи своими именами. — Амброуз ехидно ухмыльнулся. — Вероятно, ты уже видишь себя миссис Гилдерой. Мысленно считаешь себя владелицей поместья. Это большая ошибка. Хочу тебе сказать, что этот молодой человек, — Амброуз ткнул пальцем в Вера, — не получит ничего, ни единого пенни. Завтра я собираюсь снова пригласить Винденбанка и переписать завещание в пользу Гая. Вер останется нищим.

— Думаю, что ты сказал достаточно, — Вер побледнел от гнева. — Фредди, прости нас за то, что втянули в семейную склоку. Я провожу тебя домой.

Амброуз отпустил мою руку.

— Когда увидишь того деревенского дурачка, передай ему привет. — Амброуз просто задыхался от накопившейся злости. Я направилась к выходу. Солнечный свет казался особенно ярким после полумрака холла. — Я имел в виду твоего брата, Вер. Все-таки родная кровь.

— Обязательно, — сказал Вер, кажется, даже с некоторым удовольствием. — Ты прав. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить Гая возвратить Споукбендерское аббатство Лемми. Справедливость должна восторжествовать. Мы завладели поместьем бесчестно. Мне всегда было стыдно за это, но зачем было что-то менять? Я ведь думал, что последний Ле Местр умер. Но теперь…

Я стояла на верхней ступеньке лестницы, когда услышала, как Амброуз завизжал:

— Ты идиот!.. — Костыли застучали по полу. — Я не позволю!..

Я повернулась на крик. Лицо Амброуза налилось кровью, он пошатнулся и упал навзничь.

Я помчалась через холл по узкому коридору к телефону, чтобы вызвать скорую помощь. Мои глаза слезились, я с трудом видела, что происходит. Вер наклонился над лежащим отцом. Холодная телефонная трубка обожгла мою щеку.

— Думаю, что это инсульт, — сказала я.

— Не волнуйся, дорогуша, — отозвался оператор. — Высылаю машину немедленно.

Я присела на корточки рядом с Вером. Вер поддерживал голову отца рукой.

— Во всем виновата я. Мне не следовало говорить о Лемми.

Лицо Амброуза казалось необычно умиротворенным. Слюна пенистой струйкой вытекала из полуоткрытого рта. Амброуз начал хрипеть.

— Нет, — возразил Вер, убирая со лба отца прядь волос. — Я разозлился и хотел досадить отцу. Если он умрет, я уеду, уеду навсегда. С моей стороны было большой ошибкой возвратиться сюда. На этот раз я убил его.

— Но Вер, ты нужен здесь, нужен больше, чем когда-либо. Гаю наплевать на поместье. Ты должен был уже это понять.

— О да! — Вер холодно улыбнулся. — Но он сможет продать особняк и жить на проценты.

Больше я не сказала ни слова. Отношения Гая и Вера меня не касались. Мы стояли над лежащим Амброузом, а меня не оставляли мысли о Гае, который бездарно потратит деньги и закончит свои дни банкротом, и Вере, который снова будет скитаться по свету, лишенный надежды когда-либо вернуться в родные места. Я беззвучно молила Бога, чтобы Амброуз остался жив.

Глава 38

Начался сенокос. Солнце ярко светило на голубом безоблачном небе. Сочная трава доходила почти до пояса. Зеленый ковер простирался на многие мили вокруг. Слева травяной ковер окаймляла река. Она величаво несла свои воды. Вдали виднелся Заброшенный Коттедж. Он казался почти игрушечным с такого расстояния. Громыхание допотопного трактора заглушало жужжание насекомых. За рулем сидел Вер. Я не видела его с того дня, как у Амброуза случился приступ.

Вер заметил меня, улыбнулся и спрыгнул на землю. Мотор продолжал тарахтеть вхолостую. Хлоя, проведшая ночь в коттедже вместе со мной, оторвалась от кроличьей норы, которую тщательно вынюхивала, и помчалась к Веру. Дасти и Дикон неуклюже выбрались из трейлера. Дасти небрежно кивнул, Дикон поднял глаза, подмигнул мне и отсалютовал. К счастью, подсохшая корка сегодня утром отвалилась с моего носа, так что теперь ничто не уродовало мое лицо. Совместными усилиями мы отцепили от трактора трейлер и прицепили к нему сенокосилку. Шум мотора заглушал все звуки, разговаривать не представлялось возможным.

Вер снова уселся за руль и направил трактор в зеленое море. Мы последовали за ним с вилами в руках. Запах свежескошенной травы пьянил, как наркотик. Кролики, испуганные шумом, разбегались во все стороны. Поначалу Хлоя пыталась преследовать зверьков, но их обилие сбивало собаку с толку. Над нашими головами порхали разноцветные бабочки. У меня закружилась голова — было очень жарко. Я подумала о тех давно ушедших людях, которые также занимались этой работой, каждое лето, из года в год.

Мои ладони покрылись волдырями, но я уже давно не была той изнеженной горожанкой, которая впадала в панику и поддавалась унынию по любому поводу. Перед тем как отправиться на работу, я позаимствовала у Прим широкополую шляпу, которая предохраняла лицо от загара, а также прихватила ножницы и рулон лейкопластыря. Когда подошло время первого перерыва, я обмотала пластырем обе ладони.

Вер открыл капот трактора и стал возиться с мотором. Дикон, Дасти и я сели в тени огромного дуба и стали пить лимонад. Хлоя положила голову мне на колени. Собаку разморило от жары, ей было лень отмахиваться от мух, которые густо облепили живот. Мужчины сделали себе самокрутки. Тонкие полоски дыма повисли в неподвижном воздухе. Дасти хмыкнул и предложил мне самокрутку. Я отказалась. Дикон закряхтел, морщась, и стал растирать ногу.

— Что с вашей ногой, мистер Дикон? — решила я прервать молчание.

— Я кастрировал теленка, но проклятое животное никак не соглашалось терять самую ценную часть своего тела. — Я успела позабыть грубоватые манеры Дикона. Он ухмыльнулся, обнажив пожелтевшие от никотина зубы. — Эта скотина высоко подпрыгнула и лягнула меня, попала по ноге.

Дикон стал подробно описывать свои ощущения. Я закрыла уши и отвела взгляд. Я любовалась вздымающимися холмами, каменистыми вершинами, волнующейся на ветру травой. Жаркое солнце окрашивало долину в интенсивные цвета.

Вер прервал поток моих мыслей. Он посигналил, и это значило, что перерыв подошел к концу. Мы приступили к работе. Я подхватывала вилами скошенную траву. Вилы мелькали перед моими глазами вверх-вниз, вверх-вниз. За работой я утратила чувство времени. Пот стекал по лицу, заливал глаза. Я вытирала его рукавом. Солнце палило невыносимо. Небо превратилось в раскаленную добела сферу. Краем глаза я заметила, что в нашу сторону движется нечто черное. Я прищурила глаза, поднесла ко лбу руку и тогда разглядела мисс Глим, которая, оставив черный «ленд ровер» на обочине, направилась к нам с плетеной корзиной в руке. Вер остановил трактор и бросился ей навстречу. Мисс Глим передала ему корзину и быстро зашагала обратно. Она даже не посмотрела в нашу сторону, не обратила внимания на окружающую красоту. Мне было от души ее жаль: женщина страдала от одиночества — мужчина, которого она любила, теперь был далеко.

— Если что-нибудь не придумать, то к вечеру ты не сможешь даже пальцем шевельнуть, — сказал Вер, когда увидел мои руки. Лейкопластырь на ладонях порозовел от сукровицы. — Очень больно?

— Нет, совсем нет, — соврала я.

На самом деле волдыри на ладонях просто пекли. Но мне не хотелось уподобляться Дасти и Дикону, которые не переставали ворчать и жаловаться на боль в руках, ногах, пояснице и других частях тела.

— Руки городской девушки не приспособлены к тяжелой работе, — сказал Дасти и сплюнул на землю рядом с моим пакетом с сандвичами. Он с гордостью выставил на всеобщее обозрение свои мозолистые загрубелые ручищи.

Вер заглушил мотор, и сразу стало слышно птичье пение и стрекот сверчков.

— Чибис, — Вер указал на птичку с хохолком, которая прыгала по скошенной траве. — Чибисы в наших краях становятся редкостью. Всему виной интенсивное сельское хозяйство. Нам следует подумать о потомках. Когда историки станут изучать нашу эпоху, им будет сложно понять, почему мы ничего не сделали, чтобы предотвратить уничтожение множества видов живых существ.

Дасти и Дикон уминали вареные яйца и холодные сосиски. Проблемы окружающей среды их нисколько не волновали. Я лениво наблюдала за тем, как лучи солнца играют на кончиках моих туфлей, и пыталась заставить мозг работать.

— Как здоровье отца?

— Без изменений. Он в коме.

— Мне так жаль!

— Доктора утверждают, что он не чувствует боли. Они считают маловероятным, что отец когда-нибудь придет в сознание. В таком состоянии он может находиться месяцы, а то и годы. Ничего нельзя сделать. На следующей неделе его переведут в Борнмут, в специализированное отделение по уходу за коматозными больными.

— Ты теперь не намерен уезжать?

— Нет. Я позвонил Гаю, рассказал, что случилось с отцом. Он заявил, что не видит причин прерывать отдых. Ради чего мчаться обратно, преодолевать сотни миль? Чтобы часами бесцельно просиживать над бессознательным телом? — Вер неожиданно рассмеялся. — У Гая множество недостатков, но нет никаких сомнений в том, что он не лицемер. Я рассказал ему, что собираюсь покинуть поместье, но Гай с этим категорически не согласен. — Я подумала о тех деньгах, которые Вер еженедельно выделяет Гаю на расходы. На его месте я бы тоже стала возражать. Вер продолжил с сарказмом: — Безусловно, Гай прав. Я уже слишком стар, чтобы вновь штурмовать неведомые вершины. В этом есть нечто мелодраматическое, оскорбительное для меня.