Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

Кано молчал, ожидая официального обвинения. Несмотря на свою должность адъютанта капитана Ралдорона, формально он не был выше по званию ветерана-космодесантника, обладая таким же количеством штифтов выслуги. Он — обычный воин, один из ста двадцати тысяч. Но до решения на Никее Кано был кем-то намного большим.

Тогда он был либрариус минорис Кано, санкционированным псайкером и воином разума. Не бесконтрольным колдуном с захолустных миров, но отточенным оружием на службе Кровавых Ангелов и Империума. Он был горд направлять беспорядочные и могучие энергии варпа против врагов легиона. Список почета Кано включал множество сражений, исход которых он помог решить в пользу своего примарха.

Но после Никеи все изменилось. Он помнил тот день так отчетливо, словно это произошло несколько часов назад. Ралдорон пришел к нему с приказом Сангвиния, у него за спиной стоял воин в черном доспехе. Руки протянулись, чтобы отсоединить от горжета боевого доспеха кристаллический психический капюшон Кано и забрать его.

Рука Ралдорона на плече. Его слова. «Это ни в коем случае не преуменьшит твою значимость, Кано. Исчезла только одна грань твоего арсенала. Как и тысячи твоих братьев, ты по-прежнему входишь в число величайших воинов, которых человечество когда-либо призывало на службу. И на данный момент этого будет достаточно».

— Императору нелегко далось это решение, Кано, — сказал Аннеллус. — Но после действий Магнуса Красного и его Тысячи Сынов выбора не осталось. Я знаю, ты понимаешь это.

Кано по-прежнему хранил молчание. Для него было бы анафемой даже подумать о нарушении воли Императора и Сангвиния, но он не отрицал, что в тот день в его душе зародилось крошечное зерно сомнений. До принятия эдикта Кано ни разу не чувствовал недоверия со стороны боевых братьев. А теперь он задумался, не был ли наивен тогда. Всегда находились те, кто враждебно относился к силам разума и видел только опасности, которые они в себе содержали. Великий примарх-псайкер Магнус своим безрассудным изучением варпа обострил ситуацию до предела, навлек на себя гнев отца, который призвал его к ответу.

Кано думал о своих возможностях, таких же, как болтер или меч: опасная вещь в руках глупцов и неучей, но отличное оружие, если им пользуется мастер. Возможно, где-то в глубине своего сердца он почти возмущался словам о неспособности контролировать свои возможности. Нахмурившись, он отбросил мысль, следя за Аннеллусом и ожидая, что тот скажешь дальше.

— Наш Империум — это средоточие объединенной решимости и сотрудничества, — продолжал хранитель. — В конце Великого крестового похода мы достигнем идеального общественного устройства под руководством Императора. Каждый человек играет свою роль, также как мы служим легиону и Ангелу. Но для того, чтобы так было, никто не может игнорировать высшую волю, — он приблизился. — Те, кто считает, что коллективные соглашения не распространяются на них, даже если они столь же велики, как Магнус Красный, жестоко ошибаются. Мы все идем одной дорогой, Кано. Мы все должны играть свою роль.

Он больше не мог молчать.

— Я никогда не поступал иначе. Я — послушный сын Сангвиния. Ты намекаешь, что это не так, хранитель? Предпочитаю откровенность, нравоучение больше подходит для новобранца.

Аннеллус скрестил на груди облаченные в керамит руки.

— У тебя отличные инстинкты, Кано, — хранителю удалось придать слову негативное звучание. — Они привлекли мое внимание. А затем я оказался на мостике этого чужого монстра и увидел, как ты сражаешься с ксеносом-колдуном. Интересное совпадение.

— Твоя помощь в убийстве орка оценена по достоинству.

Второй Кровавый Ангел продолжал говорить.

— В твоем болтере нет снарядов, не так ли? Скажи мне, если бы я не прибыл с другим отделением, как ты собирался сражаться с ним? — Он повторил атакующую стойку Кано. — Я увидел, как ты поднял руки.

— Зубами и ногтями, раз не осталось другого выхода.

— И только?

Кано стиснул зубы.

— Со всем уважением, — начал космодесантник, его тон ясно давал понять, что он так не считал, — если хочешь выдвинуть обвинение, так выдвигай. У меня нет настроения для игр.

Бледное лицо Аннеллуса потемнело.

— Я не обвиняю, — резко ответил он. — Я поддерживаю волю в легионе.

— Как и я! — так же ответил Кано, его гнев рос. — И делаю это, подвергая свою жизнь опасности ради Сангвиния и Императора, а не предугадывая намерения моих братьев!

Сила его слов заставила хранителя замолчать. Когда Аннеллус снова заговорил, его раздражение пылало ледяным пламенем.

— Я всего лишь беспокоюсь за тебя.

Кано знал, что должен отвернуться и окончить разговор на этом месте, но понял, что не может.

— Не думаю, что ты понимаешь интересы людей, хранитель. Наш великий Империум? Это собрание индивидуальностей, разных людей, собравшихся вместе, чтобы построить нечто немыслимое. И у каждого из них разные сердце и душа, разные потребности и желания. Возможно, ты провел слишком много времени, глядя на великую башню, а не на камни, из которых она построена, — последние слова он произнес, умышленно копируя задиристую манеру Аннеллуса, после чего, наконец, повернулся, чтобы вернуться на мостик.

— Тот, кто не подчиняется правилам, рискует быть осужденным, — сказал ему вслед хранитель. — Это факт, независимо от того, какие у тебя потребности и желания и что тебе говорят твои сердце и душа.

Остатки терпения Кано лопнули, и он резко развернулся, подняв руку и ткнув пальцем в Аннеллуса.

— Ты…

— Адъютант! — за его спиной раздался крик, резкий и громкий, как выстрел болтера. Капитан Ралдорон шагнул через открытый люк и подошел к ним, глаза сузились.

— Докладывай!

— Кано кое-что объяснял мне… — начал Аннеллус, но Первый капитан взглядом заставил его умолкнуть.

— Я обратился не к тебе, хранитель, — бросил он. — Чем бы ты ни отвлекал моего легионера, ты прекратишь это немедленно.

Эти слова дали понять, что Ралдорон слышал часть, если не всю беседу. Кано не придал этому внимания и отчитался перед командиром. Он быстро сообщил об атаке орка-псайкера и разрушении пульта управления. Капитан невозмутимо выслушал, не делая замечаний, и заговорил только после того, как Кано закончил.

— Собрать раненых, отходим на абордажный корабль. Мы получили приказ установить термические заряды на скитальце и уничтожить его.

— А остальные корабли орков? — спросил Аннеллус.

— Кораблей орков не осталось, — ответил Ралдорон, поморщившись. — Альфарий, наконец, связался с нашим примархом. Альфа-Легион утверждает, что полностью уничтожил заразу чужих в поясе Кайвас и благодарен Кровавым Ангелам за содействие. Блокада завершена, а уничтожение этой громадной рухляди ознаменует ее конец. — Он надел шлем. — Ангел приказывает нам вернуться на корабли и готовиться к следующей операции.

— Есть предположения, где она будет проходить? — спросил Кано, его перепалка с Аннеллусом на время забылась.

Замки шлема Ралдорона щелкнули.

— Надеюсь там, где мы сможем вести настоящую войну.

На всех палубах боевого корабля «Андроний» шла подготовка к боевым действиям. Под непосредственным руководством представителя Фулгрима лорда-коммандора Эйдолона воины III легиона Астартес приводили в порядок клинки и доспехи. Их части стягивались к цели 63-го Экспедиционного флота — системе Исстваан. Ведомые магистром войны Хорусом Луперкалем объединенные силы Сынов Хоруса, Гвардии Смерти, Пожирателей Миров и Детей Императора сосредотачивались, чтобы наказать инакомыслящие миры Исстваана.

Это была одна истина. Другая скрывалась за ней, окруженная тенями и секретностью, и раскроется только некоторое время спустя.

В данный момент ни грядущая битва, ни великие планы магистра войны не тревожили мысли апотекария Фабия. Пока каждый воин легиона по-своему готовился к сражению — в тренировочных клетках, медитируя или занимаясь эфемерными искусствами, Фабий находил душевное спокойствие здесь, в своем лабораториуме.

Зал был слабо освещен, но не темен. Отблески экранов когитаторов и биокапсул, расставленных по помещению, придавали ему холодный голубоватый оттенок, который Фабий находил успокаивающим. Здесь он мог работать над головоломками плоти и генома, которые так очаровывали его, не опасаясь вмешательства или вопросов менее любознательных и более консервативных братьев.

Других, возможно, раздражали средства и методы, которыми он пользовался, вынуждая его работать в этом секретном месте, словно эксперименты были чем-то неправильным. Но он знал, что люди с ограниченным разумом скажут, если столкнутся с его работами. Иногда гению необходимо трудиться в тени, и если искусству Фабия для признания понадобится тысяча или более лет, значит быть посему. Он уже улучшил себя, чтобы гарантировать такую долгую жизнь.